Ознакомительная версия.
Знаете, я имела полное право взять ее жизнь. Но сегодня мне захотелось быть великодушной. У Вианн Роше две жизни — мне же нужна только одна. Но жизни взаимозаменяемы; в этом мире личности, то есть совокупности неких свойств, можно передавать из рук в руки, точно игральные карты, их можно перетасовать и снова раздать игрокам — и так до бесконечности. А больше я ни о чем и не прошу. Дай мне руку, Вианн. Ведь ты кое-что задолжала мне. Ты сама так сказала.
— Ну и каково же твое настоящее имя? — спросила Вианн Роше.
Мое настоящее имя?
Черт, это было так давно, что я почти его позабыла. Да и что в нем такого особенного? Носишь его, как пальто. Надоело — можно перелицевать, или сжечь, или забросить и украсть другое. Имя вообще значения не имеет. Значение имеют только долги. И я требую немедленно вернуть мне этот долг. Прямо здесь, прямо сейчас.
Остается лишь одно крошечное препятствие. Оно называется Франсуаза Лавери. Видимо, из-за того, что я где-то, должно быть, ошиблась в расчетах, что-то пропустила при подчистке данных, этот призрак не желает оставить меня в покое. Франсуаза каждую неделю появляется в газетах — к счастью, хоть не на первой полосе, но все же я с удовольствием обошлась бы и без такой публичности; а на этой неделе в моем спектакле предполагается игра без правил, а также просто обман. По всему городу на досках объявлений и на фонарных столбах расклеены постеры с лицом Франсуазы. Разумеется, сейчас я совершенно на нее не похожа. Однако сопоставление фотографий, сделанных в банке, с имеющимися у полиции данными все же может подвести преследователей слишком близко ко мне, и тогда им достаточно будет какой-нибудь случайной догадки, и вся заваренная мною каша распадется на составляющие элементы, а от моих тщательно выверенных хитроумных планов не останется и следа.
Мне необходимо исчезнуть, причем очень скоро, и (вот тут-то и вступаешь в игру ты, Вианн) наилучший способ — это навсегда покинуть Париж.
В том-то и суть проблемы. Видишь ли, Вианн, мне здесь нравится. Я никогда и представить себе не могла, что могу получить столько удовольствия — и столько выгоды — от какой-то простенькой шоколадной лавчонки. Но мне нравится, какой она теперь стала, и я вижу ее потенциальные возможности, которых ты, кстати, никогда не видела.
Ты воспринимала эту chocolaterie как некое убежище. А я воспринимаю ее как «око бури» — то тихое место в самой сердцевине урагана, где совершенно безопасно, откуда мы могли бы управлять даже Хураканом, давая выход его разрушительным силам, формируя жизни, обладая всей полнотой власти, а это, собственно, и есть конечная цель нашей игры, если как следует задуматься; кроме того, это, разумеется, дает возможность делать деньги, что всегда неплохо в современном корыстном мире…
Когда я говорю «мы»…
То, разумеется, имею в виду себя.
— Но при чем здесь Анук? — Голос ее звучал жестко. — Зачем втягивать в это мою дочь?
— Она мне нравится, — ответила я.
Она презрительно на меня глянула.
— Нравится? Да ты ее просто использовала! Совратила. Заставила ее считать тебя своим другом…
— По крайней мере, я всегда была с ней честна.
— А я не была? Я же ее мать… — вырвалось у нее.
— Ты сама выбираешь себе семью. — Я улыбнулась. — И смотри, как бы она не выбрала меня.
Вианн задумалась. С виду она казалась достаточно спокойной, но я видела, как бурлят цвета ее ауры, отражая охватившие душу отчаяние, смущение и… было там и еще какое-то чувство, а может, понимание чего-то, и это мне не особенно нравилось…
Наконец она снова заговорила:
— Я могла бы попросить тебя немедленно съехать.
Я усмехнулась.
— А ты попробуй! Или позови полицию, а еще лучше — кого-нибудь из органов опеки. Не сомневаюсь, они с радостью предложат тебе любую поддержку. У них, возможно, сохранилась информация о тебе, полученная из Рена — или это было в Ле-Лавёз?
Она резко оборвала меня:
— Чего ты добиваешься?
Я сказала ей ровно столько, сколько было необходимо. Времени у меня в обрез, но этого она знать никак не может. Как не может знать и о бедняжке Франсуазе, которой суждено вскоре вновь объявиться, но уже в ином обличье. С другой стороны, она понимает: теперь я — ее враг. Ах, какими ясными, холодными и настороженными были ее глаза; как презрительно (хотя, пожалуй, все же чуточку истерично) она усмехнулась, когда я предъявила ей свой ультиматум!
— Ты хочешь сказать, что уйти должна я? — переспросила она.
— Ну посуди сама, — разумно заметила я, — разве Монмартр так уж велик, чтобы там хватило места двум ведьмам?
Она рассмеялась — точно осколки стекла рассыпались. А ветер снаружи все причитал, все пел свои мрачные песни.
— Если ты думаешь, что я собираюсь немедленно собрать чемодан и сбежать только потому, что ты кое-что разнюхала, у меня за спиной копаясь в моем прошлом, то придется тебя разочаровать: ты не первая предприняла подобную попытку. Например, тот священник…
— Я знаю, — быстро сказала я.
— И что?
Ого, неплохо! Мне нравится этот откровенный вызов. Как раз на это я и надеялась. Тех, кто так похож на тебя, и завоевать легче. В свое время немало подобных личностей оказалось в моей власти. Но возможность поединка с другой ведьмой, причем на ее территории (мало того, у нее дома!), да еще когда она, получив от меня вызов, имеет право первой выбирать оружие, когда я реально могу отнять у нее жизнь, могу подвесить к своему браслету новый амулет рядом с тем черным гробиком и серебряными туфельками… Нет, это нечто особенное…
«Часто ли тебе выпадала такая возможность? — сказала я себе. — Ее нельзя упустить».
Ладно, я дам себе три дня и ни минутой больше. Три дня, чтобы одержать победу или проиграть. А потом — прощайте, спокойной вам ночи, а я улетаю отсюда к новым роскошным пастбищам, покрытым сочной молодой травой. В конце концов, я же свободный дух. Лечу туда, куда несет меня ветер. А там — огромный мир, полный возможностей. Не сомневаюсь, что сумею найти занятие, достойное моих умений.
А пока…
— Послушай, Вианн. Даю тебе три дня. И сразу же после праздника, собрав вещички и взяв с собой, что сможешь, убирайся. Я не стану тебе препятствовать. Но если ты останешься — я за последствия не отвечаю.
— Это с какой же стати мне собирать вещички? Да и что ты, собственно, можешь мне сделать? — насмешливо спросила она.
— Я могу отобрать у тебя все — постепенно, одно за другим. Твою жизнь, твоих друзей, твоих детей…
Она замерла. Ну да, конечно. Вот она, главная ее слабость. Дети… и особенно наша маленькая Анук, уже сейчас необычайно талантливая…
— Я никуда не поеду, — быстро сказала она.
Хорошо. Я так и знала, что ты это скажешь. Никто не имеет права просто так лезть в чужую жизнь. Даже серенькая мышка Франсуаза под конец пыталась сопротивляться, а уж от тебя я ожидаю значительно большего. Итак, у тебя есть три дня, чтобы укрепить свои позиции. Три дня, чтобы усмирить Хуракана Три дня, чтобы стать Вианн Роше.
Если, конечно, я не стану ею раньше тебя…
22 декабря, суббота
«Сразу же после праздника…» Что она хотела этим сказать? Конечно же, теперь ни о каком празднике и речи быть не может — когда над нами нависла столь странная угроза. Это было первое, о чем я подумала, когда Зози ушла спать, а я осталась сидеть в замерзающей кухне и обдумывать план защиты.
Инстинкт подсказывает мне, что надо немедленно вышвырнуть ее вон. Я знаю, что смогла бы это сделать; но стоит мне представить, какое впечатление это произведет на моих покупателей — не говоря уж об Анук, — и я понимаю: поступить так практически невозможно.
А что касается праздника… Я, конечно, отдаю себе отчет, что за последние две недели этот праздник приобрел для всех куда большее значение, чем думалось поначалу. Для Анук это празднование нашего семейного единства, выражение надежды (возможно, впрочем, все мы разделяем одну и ту же фантастическую надежду) на то, что Ру еще вернется к нам и тогда все чудесным образом станет как прежде…
Ну а для наших покупателей… нет, для наших друзей?
Очень многие из них в последние дни принимают в подготовке к празднику живейшее участие — приносят продукты, вино, украшения для святочного домика, даже елку нам подарил хозяин того цветочного магазина, где работает маленькая Алиса; шампанское доставила мадам Люзерон; бокалы и посуду притащил из своего ресторана Нико; Жан-Луи и Пополь принесли отличное мясо, за которое, как я подозреваю, расплатились лестными комплиментами и портретом жены мясника.
Даже Лоран принес «кое-что» (в основном, правда, кусочки украденного сахара-рафинада), и это так приятно — снова чувствовать себя членом некоего сообщества, его частью — частью чего-то большего, чем крохотный бивуачный костерок, который мы разжигаем только для себя. Я всегда считала Монмартр местом чужим и холодным, а его обитателей — презрительными и самоуверенными снобами с их преувеличенной любовью к Vieux Paris[55] и полным недоверием к чужакам. Но теперь-то я вижу, что эти булыжные мостовые скрывают живую душу. Уж этому-то, по крайней мере, Зози меня научила. Да, Зози, которая играет мою роль ничуть не хуже, чем когда-то ее играла я сама.
Ознакомительная версия.
