— Аллах не пошлет горя большего, чем суждено испытать нам. Терпи, — говорил шейх. — Ради детей терпи.
Аюш, ко всему безучастная, постояла у могилы и побрела домой. Шла и все оглядывалась, ей чудилось, будто муж зовет ее.
— Что же нам теперь делать? — спрашивал шейха брат вдовы.
Но шейх говорил, что нужно мужественно сносить все тяготы и уповать на милость аллаха.
— Но, господин, — возразил брат Аюш, — ведь произошло убийство!
— На все воля аллаха. Бек богат, а погибший был беден. Чем мы можем помочь твоей сестре! Бек не поскупился, дал ей зерна и денег. Молитесь аллаху, взывайте к нему. Он не оставит нас милостью своею. Я еще похлопочу перед беком за вдову, чтобы в начале года он ей еще помог. А ты посоветуй сестре не распускать язык. Так-то оно лучше будет.
Брат Аюш поблагодарил шейха и проводил его до площади.
К Аюш одна за другой приходили женщины, и каждая что-нибудь несла.
Через три дня жизнь в деревне пошла своим чередом.
Управляющий доложил беку, что все обошлось. Приезжала полиция, но так и уехала ни с чем: Аюш жаловаться не стала.
— Правда, начальник полиции все допытывал меня и выспрашивал, с какого выстрела был убит пастух. Я выкручивался как мог. Сказал, что господин охотился, шальная пуля… Ну и, конечно, все в таком духе.
— Через неделю я поеду в деревню, — сказал бек. — С пастухом все обойдется. Главное, вовремя собрать бобы и чечевицу, чтобы не переспели. Организуй все как следует. А как Нофа? Я слышал, табор покинул деревню?
— Да, в тот же день. Перед уходом Нофа заглянула к вдове пастуха.
— Посоветуй ей, если увидишь, чтобы шла в другую деревню, пока не окончится траур. Скажи, что дней через пять я буду в своей восточной деревне.
— Они уже там.
— А что у Софии?
— Не знаю только, откуда у нее силы берутся, господин, я лоб об нее расшиб, чуть ли не каждый день заходил.
— Подумаешь! Ни одна не устоит перед Рашад-беком! Рано или поздно, но она будет моей. А станет упрямиться, муж ее не задержится на этом свете и дети тоже. Да и ее могу вслед за ними отправить. Пусть хорошенько об этом подумает.
— Воля ваша, господин. Я буду стараться изо всех сил. Может, все обойдется.
— Никуда ей от меня не деться, а я не спешу. Она как тучка — куда б ни летела, а дождем прольется на мою землю.
Вернувшись в деревню, управляющий собрал крестьян. Никто больше словом не обмолвился о пастухе. Разговор шел о предстоящей уборке урожая.
— Давайте разделимся на три группы, — предложил Ибрагим. — Кто посильней — пойдет на западные поля.
Абу-Омар запротестовал, сказав, что лучше всего нанять бедуинов.
— Бедуины — лентяи, они больше растеряют, чем соберут, — возразил Юсеф.
Тут в разговор вмешался староста:
— Пусть Ибрагим пойдет по соседним деревням и договорится со старостами, может, людей, нам дадут в помощь.
— Но ведь им надо платить, — сказал Ибрагим.
— Урожай в этом году небольшой, так что много платить не придется, — ответил староста. — Этим займутся бек и хаджи-хан. Они никого не обидят.
— Но вправе ли я нанимать от их имени работников? К тому же необходимо дать им задаток, иначе никто не пойдет.
Староста покачал головой:
— Ну, выдадим каждому заработок одного дня, тридцать лир, он одинаков и для мужчин и для женщин. Только подростков не нанимай: едят они наравне со взрослыми, а работают вполсилы… И вообще, будь потверже. Таких уважают.
— А как вывозить урожай? — не унимался Ибрагим.
Тут подал голос крестьянин, сладко спавший на протяжении всего разговора:
— Французы будут возить зерно на станцию.
Раздался резкий взрыв хохота.
— Мы только еще о жнецах толкуем, а ты уже собрался звать на помощь французов, чтобы зерно вывозили, — заметил кто-то из крестьян.
Когда разговор подошел к концу, староста обратился к Ибрагиму и Хусейну:
— В городе зайдете к хаджи-хану, он даст вам денег для найма работников, и отправляйтесь по деревням.
— Тридцать лир — мало, — недовольно возразил Ибрагим. — За взрослого жнеца надо дать старосте лиру и пол-лиры за подростка. Так что давайте договоримся заранее, чтобы вы потом меня не ругали.
Староста вскочил и в бешенстве заорал:
— А если в деревне окажется двести жнецов, выходит, старосте надо выложить двести лир?!
— Видите, как получается! В прошлом году я не знал, куда от стыда глаза девать: наобещал людям, а хаджи денег не дал.
Староста стоял на своем:
— Ничего, ничего, пойдете с Хусейном, поторгуетесь, и чтобы через неделю люди были. Урожай не ждет. С самого утра и отправляйтесь. Все ясно?
— А кормить как будем?
— Что-то много у тебя вопросов, Ибрагим! А ты как считаешь, Абу-Омар?
— Как скажешь, так и будет. Кормить будем, как везде.
— А везде кормят так: утром — лепешка, в полдень — лук, хлеб, йогурт, на обед — вареная пшеница и хлеб, на ужин — чечевичный суп, а на следующий день чечевицу заменим на бургуль[10]. Это когда будем собирать бобы, когда же ячмень — к лепешке добавим в завтрак луку, а перейдем на пшеницу — прибавим в ужин три финика. Помните, на каждый феддан[11] необходимо двадцать жнецов, а у нас сорок федданов. Сколько всего нужно жнецов? — спросил староста.
Шейх долго жевал губами, потом с важностью в голосе произнес:
— Аллаху известно. Пусть Ибрагим посчитает.
Вошел управляющий и, обведя всех суровым взглядом, сел. Староста подал ему кофе и сказал:
— Завтра Ибрагим с Хусейном отправляются за жнецами в западные деревни. Да поможет им аллах! — И, не дав уставшим крестьянам отдохнуть в тепле, добавил: — Пора скот выгонять, подымайтесь!
Еще впотьмах, задолго до рассвета, Ибрагим — на лошади, Хусейн — на муле отправились в путь, захватив немного хлеба и несколько фиников. Вначале оба молчали. В предутренней тишине едва слышался стук копыт по мягкой земле. Хусейн первый нарушил молчание:
— Как ты думаешь, доберемся мы к вечеру до города?
— С помощью аллаха! В Хаме перекусим, лошадь и мула покормим.
— В какую деревню поедем сначала?
— Как получится. Приедем в город — посмотрим.
— Однако становится прохладно.
— Завернись в абаю, а то простудишься, особенно ноги береги, а голову замотай хорошенько платком.
Они завели разговор об убитом пастухе.
— Ну и злодей; этот бек, — проговорил Хусейн, — аллаха не боится.
— Что поделаешь! Бедняки должны помалкивать. Тем более что мы не защищаем друг друга, боимся. Конечно, настанет день, и бек за все злодеяния заплатит. — Ибрагим, немного помолчав, снова заговорил: — Я рад, что мы едем вместе. Ты мне все равно что брат, да и жена твоя родней мне приходится. Все у нас общее — и горе, и радость.
— Это ты верно говоришь. Но ты скажи мне, как дальше жить будем. Как избавиться от нужды? Ничего-то мы не знаем. В собственной жизни и то разобраться не можем.
— После того как бек убил пастуха, я все чаще и чаще склоняюсь к тому, что надо уходить из деревни. Может, убить бека и скрыться? Но куда? Вся провинция Хама принадлежит его роду. Знаешь, как в пословице говорится: от капель спасешься — в поток попадешь. Сейчас я тебе кое-что расскажу. У нас в деревне скрываются от властей двое. Один — Абду Ассермини из провинции Идлиб. Ты видел его, он работал в прошлом году на полях. Я даже от жены скрыл его печальную историю. Но тебе можно довериться.
Хусейн гордо вскинул голову:
— Ты прав, брат, пусть хоть на куски режут, слова от меня не дождутся…
Ибрагим неторопливо продолжал:
— Абду Ассермини собрался жениться на своей дальней родственнице, настоящей красавице. Обо всем договорился, уплатил калым и пошел к шейху регистрировать брак. Бек, узнав об этом, страшно обозлился. А тут еще завистники жениха нашептали ему, что есть у невесты родственники поближе и по-достойнее. Кончилось тем, что через некоторое время после свадьбы дружки бека внезапно ворвались в дом к Абду, схватили новобрачную и за волосы поволокли к беку. Та стала громко звать на помощь. На крик жены прибежал Абду, рассек голову управляющему и хотел расправиться с остальными. Но те, видя такое дело, едва ноги унесли.
— До чего же смелый! — воскликнул Хусейн.
— После этого, — продолжал Ибрагим, — Абду взял жену и ускакал с ней к бедуинам, а потом перебрался к нам, но уже пешком — лошадь вынужден был продать. Ночами шли, а днем отсиживались в пшенице. Сейчас они прячутся в брошенном доме. Когда мы приведем жнецов, они будут вместе с ними работать. Получат немного деньжат и подкормятся.
— А кто прячется у твоего брата? — решился спросить Хусейн.
— Один крестьянин, Наасан. Они вместе с братом спекулируют табаком. Подешевле закупают его на побережье и везут в глубь страны. Брат познакомился с ним в Алеппо. Раньше Наасан жил в деревне недалеко от Алеппо. Не знаю только, на чьей земле. Да это и неважно. Жил, как и все бедняки. В конце года не смог уплатить долги, а отсрочку хаджи не дал. Так рассказывал Наасан. Если врет, значит, и я вру. Ну вот, продал он кур всех до одной, в общем, все, даже одеяло, детей нечем было укрыть. Но для уплаты долгов и этого не хватило. Тогда хаджи посоветовал беку отнять у Наасана жену, выдать ее за другого, а получив калым, с долгами рассчитаться. Как ни противился этому Наасан, ничего не вышло, и пришлось ему бежать к бедуинам. Но далеко уйти не удалось — его поймали. В драке он ранил бека и скрылся. Теперь полиция его разыскивает. Вот уже неделю Наасан прячется в нашей деревне без паспорта, под чужим именем.
