– Нет, ну ни фига же себе! А что отец? Знаю я эту публику, вряд ли он такому неравному браку очень сильно обрадовался.
Он смеется и даже нос почесывает от смеха.
– Не поверишь, и вправду обрадовался. Я ж его тапочки, считай, из угла вынул. Врач-то я, – хочешь верь – хочешь не верь, – лучший на этом этаже. А денег у него столько, что считать доходы будущего зятя даже как-то унизительно получается. Так вот и живем, уже семь лет. Сына с дочкой растим, а уколы на венах я своей дуре объясняю начальной стадией диабета. Самое удивительное, что верит. Ну так я пошел за коньяком?
– Вали, брателло, – тоже начинаю смеяться я. – Чувствую, будет у нас с тобой тема для разговора сегодня ночью, ты ведь дежуришь, если не ошибаюсь?
– Не ошибаешься! Когда мне домой идти не хочется, я тут дежурю. Благо график дежурств сам себе составляю. Я ведь, дорогой мой больной, представь себе, и доктор наук, и профессор, и вообще царь, бог, и самый главный ведущий специалист этого маленького нейрохирургического отделения. Надо мной тут только пара академиков и один патологоанатом располагаются, а больше и нет никого.
– Ого, значит, и вправду будет о чем поговорить, с умным-то человеком. Дуракам-то, даже дипломированным и остепененным, я так понимаю, в чужих человеческих мозгах копаться никто не позволит. А я-то сам так до сих пор и кандидатскую защитить не удосужился. Сначала просто некогда было. А потом и вовсе что-то в мозгах заклинило. А ведь хотел очень, материала кучу собрал…
Он вздыхает.
Достает из пачки еще одну сигарету, вставляет себе в рот, но не прикуривает.
А я уж надеялся…
– Ладно, – говорит, – лежи пока что. Потом поговорим. Я сейчас палаты обойду, в кабинете у себя бутылочку прихвачу, да и расскажешь. Поработаем, так сказать, друг у друга бесплатными психотерапевтами…
Подмигнул и вышел, шелестя своим космическим балахоном.
Н-да.
Не я один, похоже, этой осенью в Москве с ума схожу.
Есть еще и другие персонажи.
Причем, что характерно, самые неожиданные…
Надежду на спасенье утратив, наконец,
Пустился вплавь священник, хоть был плохой пловец.
И от жестокой смерти его избавил Бог:
Добрался он до берега и выполз на песок.
«Песнь о Нибелунгах»
(перевод Ю. Корнеева)…Насчет «разумных количеств» коньяка ночью у нас с ним, разумеется, ничего так и не получилось.
Хотя, конечно, кто знает, какие «количества» данного вещества считать «разумными»?
Полторы бутылки убрали, только в путь.
Под рассказы, и как в таких случаях водится, под воспоминания.
Мне, правда, из этих полутора бутылок досталось в самом лучшем случае граммов сто пятьдесят, и то маловероятно.
Викентий все-таки действительно доктором оказался, а не коновалом.
Не забалуешь.
Как бы он при этом хорошо к тебе не относился.
Мне даже иногда начинало казаться, что он уже больше врач, чем человек.
Потому как, становясь на какое-то время просто человеком, он оказывался эдаким типичным русским интеллигентом: слабым, непрерывно рефлексирующим и растерянным.
А возвращаясь во врачебное состояние, снова уверенно басил, и переспорить его в любом аспекте, хотя бы капельку касавшимся его профессии, было просто совершенно невозможно.
Как с тем же коньяком, к примеру.
Выпить-то мне немного побольше хотелось, чем эти самые сто пятьдесят граммов, если честно…
…Но накурили мы с ним в палате все-таки так, что пришлось открыть фрамугу и впустить в стерильную атмосферу больницы монотонный шум и холодную промозглую влагу вечного осеннего дождя.
А в остальном – удивительно хорошо пообщались.
Особенно если учитывать место и время действия.
Я даже, кажется, решил для себя, что собрался заполучить этого сабжа в друзья-приятели.
Несмотря на тот вопиющий факт, что даже со старыми, проверенными на все сто товарищами я, увы, общаюсь нечасто.
…Он даже под конец, уже совсем меня не стесняясь, перехватил плечо тугим резиновым жгутом и вкатил себе в вену еще одну дозу.
Я – только поморщился.
А он – усмехнулся:
– Что, осуждаешь?
Я вздыхаю и добиваю любезно предоставленный для меня окурок.
Затяжки эдак на две-три, но и на том спасибо.
– А кто я такой, чтобы осуждать-то тебя, Викентий? Такой же торчок, как и ты. Только кокаиновый, а не опиуматный. И еще больше, чем ты, неприкаянный. У тебя хоть профессия есть, за которую ты держишься как за спасательный круг, и она-то тебе утонуть не дает. А я? Мне-то что делать прикажешь?! Рекламировать новые прокладки с зубными щетками, в промежутках между страхованием автомобилей и детскими памперсами?!
Он в ответ задумчиво жует свою нижнюю губу, прикусывая время от времени и тощую русую бороденку.
– Да, – вздыхает наконец, – дилемма, блядь. Я сам постоянно задумываюсь, а как остальным, таким же как я, но все-таки немного другим, по этой жизни двигаться-то приходится? Ну тем, кто не по призванию, как твой покорный слуга, горбатится, а за бабки? И – без, как ты выражаешься, спасательного круга.
– Как-как, – кривлюсь я. – Да как мудак! Хуево, в смысле, приходится. Очень хуево, дорогой мой добрый доктор Викентий. Одна пустота. Вообще ничего в жизни, даже за семью зацепиться проблематично. Если есть кэш на кармане, тогда еще кокаин с алкоголем, фактически в промышленных масштабах, как-то удерживают. Они, в принципе, как ты понимаешь, тоже ни хрена не помогают, только немного оттягивают. И дождь еще этот вечный. Будто на собственных похоронах…
Молчим.
Я просто от накатившей тоски, а он, похоже, еще и от морфинового «прихода».
Страшная это вещь, в сущности говоря.
Я хоть и сам в какой-то мере торчок, но от таких вещей, слава богу, – всегда шарахался.
Кокс, он хоть мозг в реальности оставляет.
А это…
Хотя – его дела.
Взрослый мальчик.
Да еще и врач к тому же.
Потом он опять откашливается, закуривает следующую сигарету и продолжает разговор:
– А диссертация? Ну, помнишь, ты вначале рассказывал?
Я морщусь в ответ:
– А смысл-то ее в чем? Просто тупо в написании и получении ученой степени? Если она даже мне перестала быть интересной, то кого еще, скажи на милость, этим дерьмом в наши дни заинтересовать-то можно? А работать просто так, «в стол», да еще и через силу… Нет уж, увольте. У меня характер такой, что мне результат тоже интересен, а не только процесс, так сказать. И желательна хоть какая-то обратная связь…
Он вздыхает:
– Да, понятно. Тема-то хоть какая была? Ты ж вроде востоковед? Нет, ничего особенного, просто любопытно, знаешь…
Я опять молчу, вспоминая.
Потом усмехаюсь:
– А знаешь, тема-то вполне актуальная. «Взаимопроникновение ирано-арийских и семитских мифологических систем в странах Переднего и Среднего Востока». Миф о Башне, так сказать. В прямом и переносных смыслах этого слова. Только что это понял, а раньше и не задумывался почему-то…
– Ого! – басит он удивленно. – Вот видишь! А ты говорил – не актуально, не актуально… Еще как актуально, оказывается…
– Может быть, и вправду актуально. По крайней мере, что самое неожиданное, – для меня лично. Что уже хорошо, ты не находишь? И радостно. Даже если и не напишу ничего, а, скорее всего так и будет, разумеется, то хоть на жизнь нашу бестолковую под другим углом взглянуть попытаюсь. Да, дела…
– А я про что?! – радуется. – Я именно про тебя и говорил. Потому как чувствуется, что ты сейчас не по твердому полу ходишь. А по тонкой пленке какой-то над та-а-аким дерьмищем натянутой. Один неверный шаг – и пиздец. Только вот скажи, просвети, так сказать, не сильно гуманитарного человека: арийцы-то у тебя там, на «Среднем и Переднем Востоке», с какого хера нарисовались? Там же вроде эти всю жизнь жили. Ну эти, самые. Навуходоносоры…
Я тихо смеюсь.
Потом знаками показываю ему, что хочу затянуться.
Он уже настолько пьян, обдолбан и удивлен, что безропотно протягивает мне окурок чуть ли не в половину сигареты.
Я – счастлив.
Как мало, оказывается, нужно бывает человеку в некоторых обстоятельствах…
– Ты будешь смеяться, – говорю наконец, – но Навуходоносор как раз, не исключено, – это самое что ни на есть арийское имя. Причем имя абсолютно реального персонажа. Исторических свидетельств о его царствовании – вагон и маленькая тележка. Только не интересны они никому, понимаешь, хрень какая получается? Ну, может, кроме библейских, да и те, честно говоря, не очень. А так… Есть такая очень красивая, хоть и довольно-таки шаткая по аргументации гипотеза, что он в «вавилонском смешении» представлял как раз хеттскую по происхождению династию. А хетты – почти сто процентов доказано, что арийцы. Мешаные, разумеется, но древние арии, в отличие от части нынешних, расовой чистоте особого, брат, значения не придавали. Придавали, – кастовой, но это уже совсем другая история. Язык у них, по крайней мере, совершенно точно принадлежал к индоевропейской группе, с этим ученые уже довольно давно разобрались, сразу по расшифровке. Еще, блин, аж в девятнадцатом веке, удивительно, да?! Удивительно-то удивительно, но вот только никому и на хер не надо. Это так называемая первая волна ирано-арийского завоевания. Хотя об этом периоде, честно говоря, известно не очень много. Но поклонялись-то они Коню, Корове и Собаке, точно, а это арийские божественные символы. Дальше немного проще: персы, к примеру, – уже двухсотпроцентные арии. И они, эти самые персы, очень любопытно сосуществовали и сотрудничали с разными семитскими народами. Учились, сами учили многому. То же железо на Передний Восток принесли именно арийцы. До них там бронзой друг другу черепушки проламывали. А вот земледелию уже они сами обучались, причем у тех, кого под копыто своего коня уложили. А так… Очень все интересно было там у них, у древних, понимаешь, устроено. Тем же евреям, освобожденным персами от «вавилонского пленения», просто была отдана на откуп практически вся система чиновничьего управления. И система торговли, без торговли евреи уже не евреи, сам понимаешь. Персы на эту тему сильно не запаривались: можешь делать лучше, чем я, значит, делай. А то наши соплеменники типа и управляют хреново, и воруют не по чину, слишком часто родственников в разные рвы со львами бросать приходится. А это – непорядок, сам понимаешь. Так что уж лучше евреи. А у нас лучше получается воевать и властвовать. Так что, извини…
