Ознакомительная версия.
— Мне-то какая пользы от войны? Или тебе? Ни в Монтгомери, ни в любую другую часть Америки никто не вторгается.
— Война подарила тебе Скотта.
— А теперь забирает его.
— Потерпи, детка. Ты еще совсем юная, не нужно связывать надежды на будущее с одним-единственным человеком.
— Разве он тебе не нравится?
— Нравится, хотя я видела его совсем немного. Хотя по рассказам матушки он похож на маленького мальчика, который бегает повсюду и кричит: «Посмотрите на меня! Посмотрите!»
— Что в этом плохого?
— Я беспокоюсь, да и матушка тоже, что вы с ним измотаете друг друга, — вздохнула Тильда. — Так или иначе, поживем — увидим. Я знаю, общение с ним доставляет тебе большое удовольствие, но все равно может оказаться, что он не твой единственный.
Насколько легче мне было бы, если бы Тильда оказалась права. Насколько проще стала бы моя жизнь…
1 ноября 1920
Дражайшая Зельда!
Пишу тебе с Лонг-Айленда — мы застряли в порту и не можем двигаться дальше, пока мои ребята не оправятся от гриппа. Я и другие офицеры коротаем время за плохими стихами и недурным бурбоном и не снимаем фуражек в надежде усилием воли победить болезнь и отправиться в бой. Милая, милая моя девочка, я скучаю по твоей улыбке, по звуку твоего голоса и по тонкому аромату розовой воды на твоей нежной шее. Забавно, как сильно меня тянуло во Францию до того, как я узнал о существовании этого местечка чуть ниже твоего уха… Теперь я хочу разделаться уже с этой проклятой войной, чтобы вернуться к своему истинному призванию.
Твой томящийся Скотт.Не желая думать о том, что ждет его во Франции, я отвечала весело. Рассказала, что начала писать маслом по настоянию миссис Дэвис, которая учила меня рисованию в старшей школе Сидни Ланье и верила, что у меня большой потенциал.
Весь первый день мы учились произносить термины — нашему южному языку непросто даются слова «гризайль» и «кьяроскуро».
Я поделилась историей о том, как накануне вечером выпила два напитка покрепче на званом вечере в отеле «Эксчендж» и в результате влезла на стол, чтобы продемонстрировать публике движения разнузданного негритянского танца под названием «Черная корма» — одной из наставниц пришлось стаскивать меня силой.
Эта милая пожилая дама со всей обстоятельностью растолковала мне, что это скандальный танец, а я не менее серьезно объяснила ей, что она не дает мне выполнить обещание. Родной мой, думаешь, мне удалось бы добиться успехов в чем-то, кроме развлечений? Неуверена, что это мое желание. Хотя, конечно, больше всего мне хочется развлекать тебя. Поэтому я, как обычно, записываю свои пустяковые истории в дневник, чтобы тебе было что почитать, когда вернешься.
Прошло три недели со дня его отъезда. Однажды, это было в понедельник, я обнаружила папу в окружении мамы, всех троих моих сестер и Майнора, мужа Марджори. Перед собой на вытянутых руках, словно трофей, папа держал газету. Я протолкнулась поближе к Тильде, чтобы взглянуть.
— Что происходит?
— Все закончилось! — Тильда бросилась мне на шею. — Гансы сдались!
Папа постучал по газете костяшками пальцев и повернул ее, чтобы мне было видно. В газете «Экстра» заголовок гласил: «МИР! Сражения окончены! Подписано соглашение о прекращении огня».
— Сегодня утром, по парижскому времени, — сказал он. — Мы победили!
— Тони, и Джон, и Ньюман возвращаются домой! — подхватила Тильда.
«И Скотт», — подумала я.
На меня накатила волна облегчения. Ему не придется плыть через Атлантику, чтобы встретиться лицом к лицу с жестоким врагом, его никогда не будут перевязывать бинтами, которые скатывала я и многие другие, он не будет вязнуть в грязи окопов, под угрозой ранений, инфекций, паразитов, смерти, пока я в полузабвении жду окончания войны.
«Его домом, — подумала я, — будет Нью-Йорк, город мечты».
Он рассказывал, как до войны его друг по Принстону Банни Уилсон жил на Манхэттене, работал репортером, делил квартиру с еще двумя мужчинами и массой книг, а вокруг суетился и дышал очарованием большой город. Скотт представлял, что будет жить как Банни, а не так, как живут в дремотном южном Монтгомери, где больше всего движений в жаркий полдень создают лопасти вентилятора на потолке.
— Ты не умираешь от радости? — спросила Тутси, обнимая меня.
— Конечно, умираю. Как же иначе?
Скотт ненадолго вернулся в Монтгомери, чтобы помочь свернуть лагерь Шеридан. Мы делали вид, будто нас не волнует, где он станет жить дальше. Большую часть времени обменивались страстными поцелуями в затаенных уголках Клуба или на заднем ряду Театра Империи под звуки какой-нибудь кинокартины. Мы шутили, что весь наш роман развивается под музыкальный аккомпанемент.
— Держу пари, Лиллиан Гиш чувствует то же самое, — говорила я.
В начале февраля в сырой серый день, когда облака неслись по небу, а ветер пронизывал до костей, мы вышли на прогулку, просто чтобы побыть наедине. На углу улиц Сейр и Милдред он взял меня за обе руки.
— Ты бы хотела приехать ко мне? В Нью-Йорке ненамного холоднее, чем здесь сегодня.
Я потрясенно уставилась на Скотта. Его лицо заливал румянец, в глазах сияла надежда.
— Это настоящее предложение?
— Я могу повторить это при свечах за ужином, если так будет официальней, но да, я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. — Он опустился на колено. — Выходи за меня, Зельда. Мы будем строить свою жизнь прямо на ходу. Что скажешь?
Я оглянулась, обводя взглядом квартал, знакомые дома, табличку с именем Сейров, тротуары и фонари, деревья. Здесь я играла в салочки, каталась на велосипеде, на роликовых коньках, выдувала мыльные пузыри, а позднее прогуливалась с ребятами, которые, как и тот, что стоял передо мной, хотели сделать меня своей невестой. Я любила Скотта со всем пылом восемнадцатилетней девушки, но любила ли я его достаточно, чтобы навсегда покинуть родной дом?
Он заметил нерешительность на моем лице и поднялся с колен.
— Тебе не нужно отвечать прямо сейчас. Обдумай все хорошенько. Я буду твоим, Зельда, если ты этого хочешь.
Ночью, закрыв глаза, я увидела, что стою на перепутье… Я за городом, в деревне. Воздух неподвижен, все вокруг замерло, и я жду, когда судьба проявит себя, подтолкнув меня в том или ином направлении.
Я смотрю на длинную грунтовую дорогу, я понимаю, что если отпущу Скотта, несомненно окажусь замужем за милым порядочным пареньком из хорошей семьи, прочно укоренившейся на Юге. Я буду все той же девочкой, только вечера, в которых принимаю участие, переместятся из Клуба и отеля «Эксчендж» в гостиные и салоны.
Скажем, у моего мужа будет своя хлопковая плантация, он будет играть в гольф, охотиться и пить отличный бурбон с друзьями, у моих детей будут цветные няни, которые будут присматривать за малышами, пока я хожу по званым ужинам с подругами и планирую такие же общественно-культурные мероприятия, в которых сама участвовала все эти годы. Я знаю эту жизнь, ясно вижу ее, люблю ее так, как люблю свою семью, понимаю ее и на самом деле совсем не хочу менять.
Глядя на дорогу в противоположном направлении, я вижу жизнь, которую мне предлагает Скотт, — он обрисовал ее в конце нашей прогулки. Она даже более непредсказуема, чем погода в Алабаме по весне.
Для начала он отправится в Нью-Йорк, где найдет какую-нибудь работу в литературном бизнесе, которая сможет прокормить нас обоих, и тогда пошлет за мной. Подыщет нам свой уголок — квартиру, маленькую и старую, но уютную. Как-нибудь — он говорит, что с моей помощью, — издаст свой роман и займет положенное место в ряду лучших писателей современности. Мы будем вращаться в кругах литераторов и его друзей по Принстону, которых, в этом он не сомневается, я сочту восхитительными. Рано или поздно мы заведем детей. А до тех пор сможем упиваться развлечениями, которые оба обожаем: музыкой и танцами, пьесами и водевилями. Это будет приключением — слово, которое всегда манило нас обоих.
Я могла с легкостью выбрать любой из путей. Но только по одному из них я пойду вместе с уникальным парнем, чье присутствие озаряло всю комнату и меня, а это о чем-то да говорит. Вопрос только в том, сможет ли он воплотить свои планы в жизнь. В какую сторону подует ветер?
В восемнадцать я была нетерпелива и решила: не стоит ждать ветра. Около трех часов ночи я, крадучись, спустилась по лестнице и позвонила в казарму Скотта.
— Ты ведь сделаешь все для того, чтобы оно того стоило, да? — спросила я, когда он снял трубку.
— И даже больше.
* * *
— Ты только посмотри, — произнесла Сара Хаардт, когда я зашла в дом ее родителей на чай в чудесный, благоухающий майский полдень. — Краше некуда. Ты похожа на Венеру Боттичелли.
Ознакомительная версия.
