В Колд-Спринг есть внеконфессиональная часовня, где можно рассчитывать на достойную церемонию бракосочетания, а после этого Шепарды устроят небольшой прием у себя дома. Как ей такой вариант?
— Замечательно, — ответила она. — Это просто чудесно, Чарльз.
В утро своей свадьбы Рейчел Дрейк чувствовала себя такой разбитой и взвинченной, что с трудом заставила себя собрать чемодан. Она все бы отдала за то, чтобы снова забраться в постель и поспать еще пару часиков, но об этом можно было только мечтать.
— Мама! — крикнула она в гостиную через открытую дверь. — У тебя есть расписание?
— Что?
— Расписание поездов. Не помню, он уходит с Пенсильвания-Стейшн в девять двадцать пять или в девять пятьдесят пять, а я еще…
— Дорогая, у тебя полно времени, — отозвалась Глория. — Нам надо быть на вокзале к одиннадцати, тогда мы успеем спокойно выпить по чашечке…
— Нет-нет, — нетерпеливо перебила ее дочь. — Я уезжаю более ранним поездом, с отцом, разве я тебе не говорила?
— Вот как? — сказала Глория после большой паузы. — Нет, ты мне не говорила.
И Рейчел испуганно прикусила губу. Мамины неуправляемые проявления эмоций нагоняли на нее страху, и в данном случае дело могло далеко зайти.
— Я была уверена, что сказала, — продолжила она. — Еще бог знает когда. Но это ведь не важно, правда? Мы же все будем на этом, как его, на бракосочетании и на приеме.
В дверях появилась ее мать с горько-иронической улыбкой трагической актрисы, в великолепном новом платье, на которое ушла почти треть ежемесячного денежного перевода от Кёртиса Дрейка.
Глория не привыкла сдерживать себя, особенно если несправедливость ситуации требовала эмоционального выброса. Случаев, когда она все-таки сумела взять себя в руки, было не много, а возвышенные чувства и гордость собой, которые она при этом всякий раз испытывала, быстро забывались.
— Да, конечно, Рейчел, — сказала она тихим голосом. — Делай, как считаешь нужным.
Сидя прямо, в состоянии боевой готовности в забравшем ее на станции такси, Глория старалась по возможности разглядеть городок, открывавшийся по обе стороны дороги. Хотя она не рассчитывала увидеть нечто особенное, зная, что местных жителей отличало презрение к роскоши в любом ее проявлении, но все же ее любопытство было вознаграждено несколькими мгновенными картинками. Непривычно чистенькая широкая сине-белая подъездная дорожка из гравия, увенчанная двумя изящными каменными столбами, скрылась за живой изгородью, не дав ей даже шанса взглянуть на дом, к коему дорожка вела; а еще она успела прочесть надпись «КОЛД-СПРИНГСКОЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО», порадовавшую ее глаз.
Часовня оказалась меньше, чем она предполагала, но при малочисленности приглашенных это было не так важно; церемония, судя по всему, планировалась со скромным достоинством. Чарльз Шепард сидел на первой скамье неподалеку от нее, через проход, и, как ей подумалось, не заметил ее появления. А еще она подумала, что худенькая женщина с высокими плечами рядом с ним должна быть его женой.
Вскоре электроорган начал издавать замедленные, несколько плывущие ноты. Глория, конечно, предполагала, что Кёртис Дрейк должен будет «отдать невесту», и все-таки, когда они торжественно направились к алтарю, это явилось для нее некоторой неожиданностью. Оба казались слишком мелкими даже для такого мелкомасштабного действа, а лица у них были одинаково смущенные.
Глория сунула в рот сигарету и уже готова была чиркнуть спичкой, но тут вспомнила, что в церкви курить не полагается, и сочла этот запрет слишком жестоким. Интересно, как долго все это обычно продолжается?
К счастью, скоро она уже сидела на заднем сиденье переполненной машины и улыбалась при мысли о предстоящем приеме у Шепардов — значит, день еще не совсем пропал.
Всю жизнь с восьми-девятилетнего возраста Глория привыкла полагаться на безошибочную, почти автоматическую реакцию своего мозга, умеющего приспосабливаться ко всякого рода разочарованиям. Разрывая яркую обертку на каком-нибудь пустячном или неудачно выбранном подарке, достаточно было послать себе мысленный сигнал, что ты именно этого желала, и тогда реакция оказывалась правильной, а порой даже удавалось повестись на свой же самообман.
— Как мило, — сказала она при первом взгляде на жилище Шепардов, производившее удручающее впечатление, — маленькое, заурядное, выкрашенное коричневой краской деревянное строение в окружении респектабельных особняков — и, вылезая из машины, повторила для пущей убедительности: — Какой милый домик.
Сейчас начнется прием, и Чарльз Шепард распахнет ей объятия и запечатлеет благоприличный поцелуй на ее щеке.
Но на настоящий прием это явно не тянуло — кроме кучки гостей вокруг жениха и невесты перед столиком с напитками здесь, собственно, никого не было, — и Чарльз, шагнувший ей навстречу, не распахнул объятия, так как обе руки его были заняты бокалами.
— К сожалению, моя жена не сможет к нам присоединиться, — сказал он. — Ей нездоровится, и поэтому она отдыхает у себя наверху.
— Ах, какая жалость, — сказала Глория. — Это она сидела рядом с вами в церкви? То есть в часовне?
— Нет, то была моя сестра. Она живет в Риверхеде. Забавно, это не так уж далеко отсюда, но мы сейчас увиделись впервые за несколько лет.
— Ваша семья из этих краев? Много поколений?
— Ну, «поколений» — это громко сказано. — Он смутился, как будто она спросила о его финансовом положении. — Хотя родня по отцовской линии здесь давно живет. А моя мать из Индианы, так что традиция была нарушена. И моя жена из Бостона.
— Я так хотела с ней сегодня познакомиться. С вашей женой, я хочу сказать.
— Она бы тоже с радостью. Ничего, в другой раз. Как-никак мы породнились, разве нет? Мы теперь одна семья.
Как он красиво выразился, подумала Глория, сразу ощутив прилив тепла, а Чарльз уже отошел в другой конец комнаты. Но через пару мгновений ей снова стало холодно, оттого что к ней робко подошел Кёртис Дрейк.
— Эй, Глория.
— Эй. Привет.
Это было ужасно. Она понимала, что также должна была назвать его по имени, но язык отказывался произнести «Кёртис».
— Рейчел сегодня такая хорошенькая, правда? — сказал он.
— Да, это правда.
— То есть она, конечно, всегда хорошенькая, но в девушке в день свадьбы появляется нечто такое, что это вдруг становится особенно ясно. И ты испытываешь тихую радость и гордость за нее.
— Да. Да, я знаю.
Ужасно, не то слово, а дальше было бы еще хуже, если бы Кёртис, печально отсалютовав ей стаканом с виски, не переключился на кого-то из гостей.
Только уже сидя в грязном, качающемся и погромыхивающем поезде, несшем ее в Нью-Йорк, Глория вдруг осознала, что ее ждет пустой дом. Дочь для нее потеряна, сын вернется еще не скоро, а значит, каждое утро она будет просыпаться в одиночестве и полной тишине, не зная, чем себя занять.
После японской атаки на Перл-Харбор Чарльз Шепард от тоски места себе не находил. Ему еще не было пятидесяти, и, если бы не глаза, он наверняка еще мог бы послужить. Он совершил со всеми мерами предосторожности поездку в Нижний Манхэттен за новой, более сильной парой разрекламированных очков, а затем отправился на медкомиссию, но у офтальмолога его ждало фиаско. Полное фиаско.
И тогда, по истечении нескольких дней, он переключился на другой план, давно зревший в голове: его, Чарльза, на воинскую службу не призовут, разве что общая ситуация резко ухудшится и будут снижены медицинские стандарты, зато в армию уж точно возьмут его сына. Эван здоровый, смекалистый, сильный, из него получится отличный солдат, а то может еще стать кандидатом на подготовку офицерских кадров. На этот театр военных действий ему уже не попасть, так по крайней мере послужит лейтенантом или даже молодым капитаном и тем самым оправдает отцовское существование.
От этих мыслей настроение у Чарльза, ехавшего на юг острова, в Амитивилль, улучшилось. Это был его первый визит к Эвану и Рейчел, которые удивили его своей роскошной квартирой со стенами персикового цвета.
— Так какие у тебя планы? — спросил он сына, как только невестка ушла на кухню. — Собираешься записаться в армию добровольцем?
— Ну да, наверно. Я-то с удовольствием. Но, боюсь, придется повременить, пока Рейчел немного… освоится. Видишь ли, она беременна. Мы только на этой неделе узнали.
— Вон как. Да, это все малость усложняет. А впрочем, армия хорошо позаботится о ней и о ребенке.
— Я знаю, отец.
— Я знаю, что ты знаешь, и, уверен, ты поступишь наилучшим образом.
Но в душе он был глубоко разочарован. Всю дорогу сюда, сидя в такси (шансов самому сесть за руль у него было не больше, чем командовать ротой солдат), он твердо рассчитывал услышать нечто совсем другое.
