Например, недавно его самого какой-то придурок назвал увальнем-гидроцефалом, так он даже не посмотрел на нахала. Так зачем же она изводит себя?
Сбитая с толку библейским описанием Иезавели – если верить Писанию, то выходило, что косметика сродни колдовству, а кокетство – серьезное преступление, – Эллен Черри спросила у Пэтси (телефонная связь с домом установилась спустя полгода после того, как беглянка обосновалась в Сиэтле), что той известно о низменной репутации древней царицы.
– Она дурная женщина, если не ошибаюсь.
– Мама! Ты можешь сказать что-то конкретное?!
– Твой отец не хотел этого делать, моя девочка. Он не хотел обзывать тебя. Это Бад его науськал. Бад вечно заставляет его терзаться чувством вины из-за их юношеских проделок. Он просто манипулирует твоим отцом. Но…
– Мама, прошу тебя, окажи мне любезность, спроси дядю Бада, какой такой грех совершила Иезавель. Мне хотелось бы знать подробности.
Когда Бадди Винклер в очередной раз зашел к Чарльзам на ужин, Пэтси, что называется в лоб, задала ему вопрос дочери. Наступила гулкая тишина, нарушаемая лишь музыкальным шипением свиных отбивных на сковородке. Проповедник медленно встал со стула, зеленого цвета стула, что так резко контрастировал со спелыми ягодами фурункулов на его лице, и скользнул по Пэтси голодным взглядом, похожим на прикосновение шершавого языка кастрированного бычка. Она почти ощутила, как струйки его холодной слюны капают на ее обсыпанный мукой передник, превращая эти самые крошки муки в тесто.
– Пытаешься испортить мне аппетит, Пэтси? Боишься, что свиных отбивных на всех не хватит? Произносишь имя этой бесстыдной прелюбодейки, этой раскрашенной шлюхи, перед тем, как мы сели за стол? Я требую, чтобы сегодня вечером ты произнесла молитву, чтобы смыла с языка богомерзкое имя блудницы Иезавели!
– Мой язык в полном порядке, спасибо тебе, Бад-ди! – Пэтси даже пошире раскрыла рот буквально в нескольких дюймах от его носа – в надежде, что это поможет преподобному избавиться от тика, которым передернулось его лицо. И действительно, помогло. – Ты мне просто скажи, с кем же прелюбодействовала эта древняя шлюшка?
Бадди сделал шаг назад. То, как Пэтси произнесла слово «прелюбодействовала», лишило его решимости.
– Подожди, Пэтси.
– Ну так все-таки с кем, Бад?
Когда преподобный Винклер заговорил снова, к нему вернулся его саксофонный глас, глас синего пламени. Правда, из-за тика его щека подергивалась после вопроса Пэтси, он немного сбивался с привычного ритма, и верхние регистры оказались слегка смазанными.
– Об этом написано в Книге Откровения Святого Иоанна Богослова, главе второй, в восемнадцатом стихе. Господь, который есть, и был, и грядет, в послании Ангелу Фиатирской церкви…
– Какой-какой церкви?
– Фиатирской.
– Где это такая?
– Не важно! Ее больше нет. И сказал ему Господь: «Но имею немного против тебя, потому что ты попускаешь жене Иезавели, называющей себя пророчицею, учить и вводить в заблуждение рабов моих, любодействовать и есть идоложертвенное».
– Но она же не сама любодействовала. А просто подбивала других.
– Пэтси, ты все неверно понимаешь. Иезавель была пророчицей Ваала. Она была фанатичной язычницей, была мерзкой идолопоклонницей, стремившейся отвлечь израильтян от поклонения Яхве. Целых двадцать семь лет эта женщина использовала свою царскую власть для того, чтобы ниспровергнуть Яхве и заменить его идолами ее родной Финикии.
– А что все это время делал царь?
– Ахав находился под сильным влиянием Иезавели, исполнял все ее капризы. Старая, как мир, история. Сильная женщина заставляет слабого мужчину совершать преступления, которые он по собственной воле никогда бы не совершил.
– Да ну?
– Она хотела превратить Израиль в страну, почитающую Ваала. Я говорю о золотом тельце. Знаешь, о чем я говорю? Я говорю о святилищах в лесах! Я говорю о наготе и оргиях, о человеческих жертвоприношениях! О младенцах, сотнями приносимых в жертву глупому, мерзкому животному! Об убиенных младенцах, разрубленных на куски на окровавленном алтаре в свете луны…
– Ужас какой! – При мысли о свиных отбивных к горлу Пэтси подступила тошнота. – Только прошу тебя, не надо про мертвых младенцев! Не порти аппетит!
– О, мы услышим еще о множестве неприятных вещей, говоря об Иезавели! Ее ложь привела к печальному концу их невинного соседа – только для того, чтобы Ахав смог заполучить его виноградники!
– Значит, маленькая помощница своего муженька зашла слишком далеко, так? А теперь скажи мне, Бад, при чем тут ее макияж?
– Макияж?
– Косметика, которой пользуются женщины. Неужели ее помнят только за это?
– Пэтси, ты когда-нибудь видела зад бабуина?
– Мне показалось, что мы договорились не портить друг другу ужин.
– У бабуина зад краснее, чем твой передник. Иногда на нем выступают пятна голубого и желтого цвета. Зачем, по-твоему, бабуину красный зад? Чтобы привлекать к себе внимание других бабуинов, самок. Зачем Иезавель раскрашивала себе веки и щеки? Готов утверждать, что ты прекрасно знаешь зачем. – Бадди на секунду замолчал, видимо, возвращая свой саксофон в футляр.
– Все понятно, можешь не продолжать. И вообще пора звать Верлина. Сегодня понедельник, и по телевизору будет футбол. Он наверняка захочет поскорее поесть и слинять к ящику.
Через пару дней Пэтси позвонила дочери в Сиэтл и добросовестно, насколько это было возможно, перечислила все прегрешения Иезавели.
– Я польщена, – сказала Эллен Черри. – Приятно было узнать, что меня сравнили с языческой инструкторшей по вопросам прелюбодеяний, растлительницей мужа и задницей бабуина одновременно.
Пэтси, которая намеренно опустила в своем сообщении расчлененных младенцев, предупредила дочь:
– Тебе придется принять то, что проповедует Бадди, но, так сказать, с крупицей соли. Спору нет, он – божий человек; однако старина Бадди до известной степени… э-э… тщеславен.
– Мам, ты говоришь это так, как будто у него заразная болезнь.
– Видишь ли, мне кажется, что по сравнению со СПИДом тщеславие не такая уж страшная вещь. Однако намного хуже, чем корь.
* * *
Они катили на хорошей скорости. Вот уже и жутким скальным развалинам можно сказать «прощай». Но Бумеру почему-то было грустно их покидать. Он любовался, как паладины из пемзы словно вознамерились по-настоящему встать на ноги, выпрямиться, повернуться лицом к своим богам и устремиться прочь с этой грязной планеты в мир, более достойный их молчания. Обернись на них, стойких и кряжистых. Среди них ни одного хлюпика, ни одной кисейной барышни. Нет, эти скалы не художники. Они скорее простые работяги, героические сварщики, которым ничего не стоит починить дверные петли ада, и все же при необходимости – если об этом просят возлюбленные – они в два счета превратят микроавтобус в исполинскую индейку на колесах, обжаренную до румяной корочки в солнечных лучах.
Однако постепенно скальных образований навстречу попадалось все меньше. Поверхность земли все реже вздыбливалась, зато все чаще изгибалась округлыми склонами предгорий. Дорога вела в сторону Скалистых гор. Здесь местность становилась менее засушливой и однообразной. Шоссе проходило параллельно какой-то речушке, впадавшей скорее всего в Грин-ривер. Склоны невысоких холмов поросли можжевельником, а на берегу речки виднелись только что давшие почки осины. Они ужасно походили на индейских скво, спустившихся к воде на постирушки.
Никаких населенных пунктов на пути путешественников не попадалось; впрочем, таковых не значилось и на карте. Однако на первом же повороте – а вы как Мотели! – словно из-под земли вырос огромный шит с цитатой на архаичном английском, апокалиптически вещавший устами давно умершего ближневосточного пророка. Увиденное заставило Эллен Черри вздрогнуть, а несколько секунд спустя и вообще впасть в исступление.
– Тому, кто уродует этими жуткими щитами такой красивый ландшафт, – сказала она себе, – ничего не стоит испортить воздух в телефонной будке, взорвать динамитом кормушку для птицы-пересмешника, использовать Мону Лизу как мишень для игры в дартс, при помощи экспонометра японского производства сжечь дирижабль «Гинденбург» или назвать первенца Ричардом Милхаусом Никсоном.
Они с Бумером катили в своей индейке дальше, а им навстречу набегали все новые и новые холмы. Придорожное пророчество оказалось бессильно заставить его сбавить скорость и убрать руку с бедра Эллен Чарри. Вдруг ее лицо просветлело.
– Бумер, ты понимаешь, что нам с тобой больше нельзя прелюбодействовать?
– Нельзя?! – недоуменно посмотрел на нее Рэндольф Петуэй-третий.
– Нет, ты меня неправильно понял. Мы с тобой теперь муж и жена. В словаре говорится, что прелюбодеяние – это половой акт между людьми, не состоящими в браке. Отныне мы должны называть это как-нибудь по-другому.
