Немного стесняясь внезапного сна на сенокосном стане, смущаясь тем, что проснулась позже колхозников, но, несмотря на все это, веселая, Лида быстро шла верткой тропкой к деревне. Отдохнувшее тело захотело движений, голова была легка, в горле пело. Всю себя, с ног до головы, она чувствовала крепкой и сильной, чаще обычного движением плеч поправляла бюстгальтер, была стройной, даже высокой. Лида прошла пестрый березовый околок, двинулась тенью сосен к огородным пряслам и тут заметила встречного человека. Он перепрыгнул через прясло, по узкой тропе не шел, а полубежал и всеми движениями был не похож на самого себя, хотя Лида сразу узнала учителя Вадима Сергеевича. Он был одет в непривычную для Лиды ситцевую рубашку, был в легких сапогах, а волосы на голове стояли шапкой – так много волос было у Вадима Сергеевича.
Учитель вообще был человеком сильным, здоровым. У него были могучие плечи, кривоватые короткие ноги, плоское лицо и стесанный прямой затылок. Он походил не на отца – бригадира Сергея Сергеевича, а на мать – доярку Анастасию. У Вадима Сергеевича, как и у матери, глаза были прищурены, рот заканчивался двумя сдержанными складочками.
Они медленно подходили друг к другу по узкой тропе. Лиде и Вадиму Сергеевичу разойтись было негде, тропа прижимала их к пряслу, и они сошлись вплотную. Вадим Сергеевич стоял так близко, что Лида увидела на его верхней губе крохотные капельки пота и смешную расселинку меж верхними двумя зубами. Она никогда при дневном свете не видела так близко его лицо и вдруг подумала о том, что Вадиму Сергеевичу уже тридцать лет и что он сейчас не такой, каким кажется при лунном свете: не было ни загадочности, ни отчужденности, которых Лида раньше боялась и потому не смела глядеть ему прямо в глаза.
Сейчас Лида смотрела прямо в зрачки Вадима Сергеевича, потом стала глядеть на потрескавшиеся крупные губы, и ничего страшного не происходило. Ободренная этим, Лида неожиданно для себя просто улыбнулась, положила руку на плечо Вадиму Сергеевичу и сказала укоризненно:
– Ты почему вчера не пришел на танцы?
Она впервые обратилась к Вадиму Сергеевичу на «ты», впервые прикоснулась к нему, впервые говорила с Вадимом Сергеевичем без робости и тайного смущения. От этого он посмотрел на нее чуточку удивленно и пожал плечом под ее тяжелой жаркой рукой.
– Не хотелось что-то, – ответил Вадим Сергеевич.
Он преподавал в средней школе историю, в разговоре часто употреблял латинские выражения, ежедневно прочитывал несколько центральных газет, но Лида с самого первою дня знакомства с учителем чувствовала, что Вадим Сергеевич и она похожи – и внешне, и внутренне, и еще как-то, и еще чем-то. Они были так похожи, как бывают похожи люди, выросшие в одной семье, как брат и сестра или как муж и жена. И Вадим Сергеевич тоже чувствовал эту похожесть, знал, что Лида знает о ней, и обычно старался делать так, чтобы их похожесть была меньшей, хотя делал это бессознательно.
Вот и сейчас Вадим Сергеевич придавал лицу безразличное, рассеянное выражение, нагонял на губы специальную скептическую улыбку, но всем этим он мог обмануть кого угодно, только не Лиду, которая понимала его до последней капельки. Она бы не могла словами объяснить, что вчерашним вечером происходило с Вадимом Сергеевичем, но чувствовала: он не пришел на танцы из-за студентов. Их приезд мешал ему, был неприятен, и все это отражалось на его угловатом широком лице, хотя Вадим Сергеевич старался безразлично улыбаться.
– Да ничего интересного на танцах и не было! – сказала Лида, так как ей отчего-то стало жалко Вадима Сергеевича, словно студенты на самом деле причинили ему неприятности. Ее рука по-прежнему лежала на его плече, и она чувствовала, какие у него подвижные и сильные мускулы.
– А, пустяки, пустяки! – сказал Вадим Сергеевич и скривил губы. – Тема не стоит того, чтобы о ней разговаривали.
Справа от них был забор из жердей, слева – кустились рясные тальники, тень которых густо покрывала Лиду и Вадима Сергеевича. Подумав об этом, она сняла руку с его плеча, оперлась спиной на забор и начала длинно молчать, глядя в землю и улыбаясь опущенными уголками губ.
Лида молчала так, как молчат деревенские девушки, когда дело доходит до любовных объяснений или близится момент, когда предстоит отбивать ласки парня. Она была готова всякий миг перехватить руку Вадима Сергеевича или отпрянуть от него, если он вздумает поцеловать. Лида вела себя точно так, как вели себя ее бабки и прабабки, была готова к тому, чтобы сорваться с места и побежать от Вадима Сергеевича, если у нее не хватит сил бороться с ним.
Лида молчала. Она по-прежнему смотрела в землю, но иногда от нежности смыкала и размыкала губы, а глаза сводила, так как порой глядела на кончик своего носа. Тальники пошевеливали острыми листьями, внутри них возилась какая-то тонкоголосая пичужка, солнечные лучи леопардовыми пятнами лежали на загорелых руках Лиды. Она молчала терпеливо, неистово, и по ее губам было видно, что молчать Лида может долго.
– Вот стоим, молчим, – пробормотал, наконец, Вадим Сергеевич и кончиком тупого языка облизал сохнущие губы. – Стоим, молчим…
Было тихо и дремко, жужжали над желтыми цветами полосатые пчелы, за пряслом густо росли синеголовые репьи, и лежала в лопухах корова – почему зачем, неизвестно. И тоже неизвестно почему, вдруг закричал испуганно над тальниками чибис, серой тенью шарахнулся куда-то, оставив в воздухе тревогу и ожидание.
– Да, такие дела, – виляя глазами, проговорил Вадим Сергеевич. – Это чибис, наверное…
Лида молчала. Ей было неприятно, что у него дрожат пальцы, и, все понимая в Вадиме Сергеевиче, она никак не могла понять, отчего он боится обнять или поцеловать ее. Почему он, такой здоровый и сильный, нервно поводит шеей и потеет? Было бы все понятным, если бы Вадим Сергеевич не хотел обнять ее, но она чувствовала, что он хотел.
– Да, да, вот такие-то дела… – бормотал он. – Такие дела…
Лида вспомнила, с каким жадным, отчаянным лицом бросался на нее Витька-тракторист, невольно сравнивала его с Вадимом Сергеевичем и опять ничего не понимала – вот если бы учитель не хотел ее, если бы он мог оторвать виляющий взгляд от Лидиной груди, она бы погоревала, поплакала бы, но ведь он… «Он, может быть, даже любит меня!» – подумала Лида, страдая.
– Вот стоим, молчим, – еще раз повторил Вадим Сергеевич тупым голосом. – Чибисы летают…
Он смутился окончательно, а она думала о том, что позволила бы Вадиму Сергеевичу обнимать и целовать себя, если бы он решился. Лида, конечно, не пошла бы на крайность, так как от десятков крестьянских матерей и бабушек ей передалось благоговейное отношение к девственности, но она с радостью целовалась бы с учителем. Однако он потел и бледнел, отводил глаза от ее груди, и ноги у него подкашивались. «Чудной! – подумала Лида и про себя усмехнулась. – А вот его батька Сергей Сергеевич с каждой лезет на сеновал!»
– Ну, я пойду, – низким голосом сказала Лида и посмотрела на Вадима Сергеевича исподлобья. – Мне еще надо кинопередвижку встретить да за уборкой клуба приглядеть…
Она лениво отклеила спину от прясла, сорвав на ходу синий репей, чувствуя свое горячее тело и отдельный холодок в груди, пошла прежней дорогой. Корова за пряслом уже стояла на ногах, задумчиво жевала жвачку, рыжие бока коровы блестели на солнце; затих вдали голос тревожного чибиса, прозрачные облака без конца и без начала висели над головой, солнце сквозь них глядело на землю желтым натруженным глазом.
Лида уже скрылась за поворотом, растаяла на горизонте ее газовая косынка, а учитель Вадим Сергеевич все стоял на месте и смотрел ей вслед. Он морщил лоб, покусывал губы и чувствовал, что у него кра«ное от стыда и потное от напряжения лицо. Он хорошо понимал, почему так ведет себя с Лидой, но все же презирал себя за потные, дрожащие руки и растерянность перед простенькой девчонкой, которую он хотел. Вадим Сергеевич от стыда перед самим собой громко крякнул, сжал лоб горячей рукой. „Не женюсь же я на ней, так чего трушу?“
Вадим Сергеевич не знал, что сейчас он очень походил на Лиду Вараксину: у него в этот миг было простое, губастое, открытое всем чувствам лицо, а кривоватые и короткие ноги так прочно стояли на земле, точно продолжали ее.
В кино Лида сидела рядом с Вадимом Сергеевичем, позади нее сердито кашлял тракторист Витька Вдовин, сбоку сидела с поджатыми губами Лялька Ступина, но Лида их не замечала: она была вся на белом экране.
Ходила по огромной, сказочной комнате сказочная женщина, прикрывшая сказочные бедра кружевами; в разноцветные окна заглядывало синее море, звучными иностранными голосами звонили белые телефоны. К белокурой женщине подкатывал белый автомобиль, голубоглазый брюнет, облитый черным фраком и от этого похожий на жука, гладил длинную шелковую ногу женщины. На экране поблескивали мраморные ванны, стены комнат раздвигались, в пышных коврах тонули лакированные туфли. Брюнет обманывал блондинку, блондинка обманывала брюнета, оба они обманывали седоволосого мужчину, которого звали Джон, брюнета – Стил, блондинку – Глэн. Женщины то и дело одевались и раздевались, голое тело заполняло экран золотистым сиянием.
