Унылый внешний вид дома Тедди Рузвельта на Восточной Двадцатой улице скрывал изысканный и роскошный интерьер. Снаружи это был серый дом с террасой в стиле полуфранцузского Ренессанса. Фасад был симметричным и невыразительным. Единственной примечательной деталью был барельеф из уродливого известняка, разделяющий второй и третий этажи. Он изображал улыбающегося Рузвельта, сидящего по-турецки на пирамиде из голых пигмеев. Внизу был начертан его знаменитый афоризм: «Говори мягко, но держи при себе большую дубину».
Внутри картина была совершенно иной. Вошедшего в фойе встречало громадное чучело гориллы. На самом деле животное было одним из первых автоматов, снабженных часовым механизмом и устройством из музыкальной шкатулки, усовершенствованным в Германии. Горилла могла двигать руками вверх-вниз и разговаривать.
– Здорово, братва, – сказала она голосом медведя Балу из «Книги джунглей» (согласно моим исследованиям). – Тедди сейчас появится. А пока почему бы вам не расслабиться в гостиной?
Позади гориллы располагались две гигантские коринфские колонны, обрамлявшие вход в гостиную, где посетитель мог по собственному усмотрению расположиться на одном из диванов, обтянутых шкурами леопарда, зебры или человеческой кожей. А уж развешанная по стенам коллекция чучел диких зверей и зулусов была одной из лучших в стране.
В глубине дома находилась оранжерея, заполненная гигантскими фикусами и пальмами, а также всевозможными представителями дикой природы. Черепахи ползали по плиткам пола, трехметровая анаконда скользила к пруду с пираньями. Огромные разноцветные попугаи и редкостные бабочки летали взад и вперед, а клетка в углу служила домом для чрезвычайно редкого и опасного существа – Иши, Последнего Дикого Индейца в Северной Америке. Единственный известный потомок племени яхи, чьи предки ведут свой род от каменного века, Иши был взят в плен Рузвельтом во время одной из его многочисленных экспедиций в Сан-Франциско. Периодически Рузвельт сдавал его в аренду для выставок, проводимых антропологическими музеями, а в остальное время Иши вел относительно спокойную жизнь в доме Рузвельта, жуя капусту и общаясь с фауной, свободно бродившей и ползавшей вокруг него по оранжерее.
Бим-бом!
Наутро после смерти Салли, приблизительно в десять часов, в резиденции Рузвельта раздался звонок в дверь. Ответа не последовало.
Бим-бом! Бим-бом! Бим-бом!
Дверь распахнулась, и в дом ворвался Калеб.
– Здорово, братва, – сказала горилла. – Тедди сейчас…
– Конечно, конечно, – сказал Калеб, проскочил мимо нее и направился в гостиную. – Рузвельт! Рузвельт, где вы?
– Дружище, я в оранжерее. Проходи сюда, – отозвался Рузвельт.
Калеб ринулся в глубь дома, по пути споткнувшись о чучело собаки динго. В оранжерее он появился возбужденный и запыхавшийся.
– Мисс Смит здесь?
– Мне об этом ничего не известно, – сказал Рузвельт. – Почему бы тебе не проверить сусеки?
– Она оставила мне срочное сообщение.
Сказала, что встретится со мной здесь. По ее словам, она должна рассказать что-то нам обоим. У нее был такой голос… такой, как будто… будто она… – Калеб сбавил темп и умолк, чтобы отдышаться и попытаться осознать диковинную картину, которая предстала перед ним.
Рузвельт стоял посреди оранжереи совершенно голый. Одной рукой он придерживал у носа розу, другая была отведена назад. Правая нога была выдвинута вперед, он изо всех сил пытался тянуть носок, хотя его толстые пальцы всячески противились этому.
Калеб кинул взгляд на художника, который стоял у мольберта и писал портрет обнаженного Рузвельта. Художник лишь пожал плечами, словно говоря: «Что тут скажешь, жить-то на что-то надо».
– Это будет мой парадный портрет, – провозгласил Тедди. – Я подумал, будет круто сварганить что-нибудь нестандартное. Не такое, как все эти старомодные «Посмотрите на меня, вот я в выходном костюме, не правда ли, я чертовски привлекателен?» Я решил, пусть в портрете будет некое обаяние, какая-то изюминка.
– Единственный, кого вы сможете обаять, – ваш ручной гиппопотам.
– Это ты в точку, старина! – радостно ухнул Рузвельт, снова ничуть не заметив ядовитого выпада.
Калеб покачал головой. Неожиданно из фойе послышался знакомый голос гориллы:
– Здорово, братва…
– Еще гости! Вот будет весело! – воскликнул Тедди.
– Спенсер? Рузвельт? – Это была Лиза.
– Назад! – взвыл Калеб. – Ради бога, мэр, накиньте на себя хоть что-нибудь к приходу дамы.
Рузвельт едва успел обернуться в шкуру зебры, как в оранжерею влетела Лиза.
– Вам стоило бы запирать дверь, Тедди, – сказала она.
– Да, я знаю, тут в моей оборонительной системе брешь.
– У тебя все в порядке? – спросил Калеб. – По телефону у тебя был очень напутанный голос.
Если его забота и тронула Лизу, то виду она не подала. Во всяком случае, присутствие Калеба, похоже, заставляло ее изображать «железную леди».
– Сегодня утром в редакцию для меня пришло письмо. Оно подписано Джеком Веселым Крушителем. Мне кажется, вы оба должны на него взглянуть.
Лиза протянула письмо Калебу. Пока тот читал, ее внимание привлекло ярко-розовое пятно справа. Тедди усмехнулся и помахал ей розой. Она улыбнулась в ответ, затем снова неторопливо перевела взгляд на Калеба.
– Ну, все! – сказал Калеб, дочитав письмо. Он опустился на одно колено, извлек свой мобильный телефон, откупорил бачок, открыл фляжку с керосином и начал заправлять аппарат.
– Что ты делаешь?
– Звоню в участок. Вызываю вооруженного охранника, чтобы отвести тебя домой. Он будет рядом с тобой днем и ночью.
– Я готов пойти добровольцем! – сказал Тедди и промурлыкал: – Правда, я не в форме…
– А мне дадут право голоса, Калеб?
– Ты выходишь из дела. Это слишком опасно. Я не могу подвергать риску гражданское лицо.
Калеб постучал пальцами по донышку фляги, пытаясь вытряхнуть из нее остатки топлива.
– Тпру, полегче! Я думал, мы закрыли эту тему еще вчера, – громогласно вмешался Рузвельт, поддергивая шкуру зебры и сходя со своего места. – На сегодня хватит, Франсуа, спасибо.
Он протянул художнику деньги.
Уходя, Франсуа вполголоса сказал Калебу:
– Проще выскребать китовые горбы на свечной фабрике.
– Позвольте-ка взглянуть на это дурацкое письмо, – сказал Рузвельт. – Я решительно уверен, что пугаться нет причины.
Он нацепил очки, прокашлялся и начал читать.
Элизабет присела рядом с Калебом.
– Про тебя и Тедди здесь тоже сказано, не только про меня! Я знаю, что я тебе небезразлична, но ты не можешь так поступить!
– Могу и поступлю. И мои чувства здесь ни при чем, я не позволяю им вмешиваться в мою работу.
– Я слишком хорошо знаю тебя, Калеб, – сказала Лиза, – И если есть что-то, над чем ты не властен, так это твои чувства.
– Матерь Зимбабвийская! – ахнул Рузвельт.
Пожилой мэр побледнел, словно призрак. Что-то в этом письме явно расстроило его.
– Неужели человек и впрямь может до такого додуматься?
Лиза взяла письмо.
– Этот извращенец угрожает нам троим, но написал он мне. Не тебе, Калеб, а мне. И могу поспорить, эти письма прекратятся, как только меня выведут из дела.
– А ты и так не в деле. Ты репортер, а не полицейская…
– Это ты верно заметил.
– То есть?
– Я репортер. И именно в качестве репортера намерена заняться этим делом. Я тоже напишу убийце, причем на первой полосе «Вечерних новостей».
Она собралась уходить.
– Стой! – приказал Калеб. Он поднялся и перебросил свой тяжеленный мобильник через плечо. – У меня весь керосин вышел. Я… гм… остался без связи. Тебе придется побыть со мной, пока я не найду кого-нибудь, кто сможет о тебе позаботиться.
Лиза с улыбкой обернулась и потянулась, чтобы обнять его.
– Я знала, что небезразлична тебе!
– Хорошо, хорошо, давай не будем терять голов, – сказал Калеб, принимая объятие, но держа руки по швам.
– Ой, не надо про головы, – сказал Рузвельт, потирая шею. – Мне и так еще несколько месяцев будут мерещиться штопоры и яйцерезки.
Калеб принялся вышагивать взад-вперед.
– Итак, вернемся к делу. Он шарахнул по голове Беззубую Старушку Салли. Затем вырядил ее в какой-то клоунский наряд. Я определенно вижу связь между этим и упоминанием Ряженых в нацарапанном на стене послании.
– Возможно, – сказала Лиза. – Только это не обычный клоунский костюм.
– В письме он угрожает нам троим и предупреждает, чтобы мы держались подальше. Но в то же время он заявляет, что сегодня ночью собирается убить снова в качестве подготовки к ритуальному убийству, которое планируют Ряженые. По его словам, оно произойдет завтра в полночь. Да еще эти странные стихи:
Ерд, Ерд, Матерь-Земля,
Слава тебе, матерь людей.
Будь плодородна в объятьях смерти,
Полнись едой на благо людей.[12]
P.S. Рузвельт – жирный обезьян.
P.P.S. И почему Рузвельт такой толстый?
P.P.P.S. Рузвельт может поцеловать меня в…
– Ну и дальше в том же духе.
