Но вершиной их отношений стало то неожиданное, что Ферета однажды услышала от своего второго мужа (за год или за два до того, как стало навсегда поздно). Филипп сказал ей: «Знаешь, пять лет назад, когда Гея была еще с тобой, ты сделала все, чтобы ребенок, которого ты разлучила с отцом, то есть с твоим первым мужем, мог встречаться с ним по выходным и знать, что у него есть оба родителя. Сейчас ты уже очень долго лишаешь свою дочку матери. Думаю, не стоит так поступать. Сделай то же самое, что ты сделала для того человека, отца твоей дочери, и для ее матери, то есть для себя. Но прежде всего для Геи. У Геи должен быть не только отец, но и мать».
Так сказал Филипп и так он познакомился с Геей. Ферета начала снова видеться со своей дочерью и бывшим мужем. Иногда она брала на прогулку по берегу реки своего ребенка и двух мужей, бывшего и нынешнего. Отношения между матерью и дочерью наладились, насколько это было возможно. К общему изумлению, во всем этом хитросплетении девочка сориентировалась быстрее, чем взрослые. С первой же после долгого перерыва встречи Гея вела себя так, словно они с матерью расстались только вчера. Она ничего не спрашивала и не говорила о периоде их долгой разлуки. Она лишь обняла мать, и сохранившийся в памяти запах материнского тела совершенно ее успокоил. Она сразу начала с ней откровенничать.
Матери поначалу это очень понравилось. Хотя ей не всегда было легко понять своего ребенка.
Как-то раз Гея попросила, довольно робко, чтобы мать написала для нее какое-то письмо. Точнее, любовное письмо. Сама она не умела. Но, услышав, о чем именно идет речь, растерялась и мать. Оказалось, что Гея согласилась написать любовное письмо по просьбе одного своего товарища-одноклассника, чтобы тот мог от своего имени передать его какому - то мальчику из другого класса. В конце концов письмо пришлось сочинять отчиму Геи, Филиппу Рубору, который вообще не умел писать любовные письма. Хотя довольно быстро приспособился к ситуации и изображал из себя нечто среднее между вторым отцом и первым дедом… Гея из своего детства запомнила красивую незнакомую мать, загадочную полутемную квартиру художников, наполненную удивительными запахами, и цифровой рояль «Ямаха», по клавишам которого ей позволяли барабанить сколько угодно…
Эту квартиру Филипп получил от городских властей в дни расцвета своей славы. Правда, не в собственность. И вселились они в нее сразу же после женитьбы. Все это как-то совпало. За несколько лет Ферете удалось превратить квартиру не просто в художественную галерею и мастерскую, о которой так долго мечтал Филипп, но и в уютный уголок для тихой семейной жизни, с двумя большими плазменными телеэкранами, на одном из которых она смотрела музыкальные передачи, а он — теннис и футбол. Как ни странно, в квартире не нашлось ни одного угла, чтобы поставить кресло для Фереты, где она могла бы расслабиться, свернувшись калачиком. Зато был черный ход, к которому вела необыкновенная стеклянная лестница.
«Не расстраивайся, что в нашем доме нет удобного угла даже для стула, — заметил как-то Филипп, — хорошие строители считают, что в углах поселяются черти».
Чтобы противостоять ненависти, которая плотным кольцом сжималась вокруг них, они свели к минимуму контакты с обществом и друзьями. Следует сказать, что и друзья начали покидать их. Так что у Филиппа и Фереты остались только ее подруги. Но и тут возникало отчуждение, и оказалось, что труднее всего пережить разрыв с ними, женщинами, чьи портреты она писала с такой любовью. Филипп давно уже заметил, что после крупного успеха круг друзей у человека меняется — старые покидают его, и приходится искать других, новых. Ферета не знала, да, впрочем, не знал этого и Филипп, что отчуждение окружающих может быть ценой, которую приходится платить даже за пролог к успеху, как в случае с Феретой, поэтому их особенно потрясло охлаждение со стороны ее подруг. Успеха не прощают, вот что следовало из этого. Так что они купили аквариум с рыбками, и Ферета принялась дрессировать их, как цирковых лошадей, обучая ритмично двигаться под музыку… И рыбки ее слушались. Но об этом они не посмели бы рассказать никому, им бы просто не поверили.
Когда ему пошел восьмидесятый год, здоровье его ухудшилось настолько, что Ферета ужаснулась. У нее не укладывалось в голове, как божество может заболеть.
— Может, хватит уже глупостей? Когда ты наконец поправишься и станешь таким, как раньше? Ты что, не хочешь этого?
— Старость не болезнь.
— Но ты не стар, пойми, ты болен!
Вот в такой момент супруги встретили «Ночь музеев».
«Ночь музеев», или История, которую слышал ее сон
Была третья суббота мая; «Ночь музеев» начиналась в шесть часов вечера и продолжалась до утра следующего дня. Шестьдесят городских музеев и галерей приглашали посетить выставки, концерты, перформансы, — пойти можно было куда угодно, купив единый входной билет. Но это еще не все. В ту же субботу «Ночь музеев» проходила и в сорока европейских странах.
Путеводитель советовал выстраивать свой маршрут в соответствии с семью квадратами, на которые был разбит город, — чтобы сэкономить время и поберечь ноги. Большая часть культурной программы была рассчитана скорее на Гею и ее сверстников, чем на пару не слишком молодых художников, о которых здесь речь. Они решили выйти из дома около девяти вечера и заглянуть куда-нибудь наугад. Собственно говоря, именно так они поступали и в прошлом, когда «Ночь музеев» и любопытство выманивали их из дому.
Начали они с Педагогического музея — с выставки «Одежда учащихся середины XIX века», которую им не удалось осмотреть из-за огромной (чего они и опасались) очереди, запрудившей всю улицу. В качестве неожиданной компенсации за эту неудачу (если посещение музея воспринимать как безусловную удачу) Ферета указала Филиппу на высокий фундамент ограды, где неизвестная девушка, а может быть и парень, оставила совет какому-то своему сверстнику. Написан он был красным спреем:
Ты можешь быть всем, кто ты есть, поэтому будь тем, кто ты есть
Потом художникам пришлось отказаться еще от двух выставок: со «Вторичной модой» им не удалось ознакомиться в павильоне «Общественные бани», а осмотру фотографий старых городских улиц 1900–2000 годов помешала толпа, собравшаяся перед старым постоялым двором возле Патриархии. Чтобы утешиться, они уселись на террасе ближайшего ресторана выпить по кружке темного и светлого пива.
— Чудесно, мы сидим в темноте, пьем пиво, цвета которого не видим, и от этого вкус его выступает на передний план. Глаза не мешают. А душа свободна для поиска ответов на трудные вопросы. У тебя есть вопросы, на которые ты не можешь ответить? — спросил Филипп Ферету.
— Нет.
— А у меня есть.
— Тогда полный вперед.
— Как возникли египетские пирамиды?
— На этот трудный вопрос у меня есть довольно простой ответ.
__?
— Ты помнишь фотографии пирамид, сделанные с самолета под определенным углом и при определенном освещении?
— Да. Они выглядят как правильной формы дыры в песке, а не как наземные сооружения. Это наводит тебя на какие-нибудь соображения?
— Самые общие. Я полагаю, что сначала пирамиды были женскими и только потом стали мужскими. Кого они там хоронили, сейчас для нас совсем не важно.
— А что важно?
— То, что женские пирамиды появились раньше мужских. В земле выкапывали яму в виде перевернутой пирамиды, как мы бы сейчас это назвали. Потом ее облицовывали и отделывали камнем, при этом внутри все устраивали так же, как потом в более поздних наземных сооружениях, то есть коридоры, камеры для погребения, постаменты и так далее. Но конструкция целиком была сориентирована на теллурический центр земли. Вершина пирамиды была направлена вниз. Позже, когда религия, или что там еще, начала поворачиваться к небу и вселенной, пирамиды стали строить над поверхностью земли, устремленными ввысь, к космосу, к звездам…
* * *
Пиво было выпито, и супруги отправились в Институт Гете на выставку «Что носили в восьмидесятые годы», а потом в одной небольшой частной галерее долго рассматривали рисунки Пабло Пикассо. После чего заглянули в хранилище Национального банка, где Филипп заказал копию сотенной банкноты с цветным портретом Фереты.
По дороге домой они завернули в Музей кинотеки, чтобы передохнуть и заодно увидеть ленту 1924 года «Механический балет». Они валились с ног от усталости и голода, но не решились вернуться в толпу, чтобы перекусить и попутно посетить выставку «Писатели-художники». Правда, перед зданием Академии наук и искусств Ферета получила яблоко — их раздавали стоящим в очереди на выставку, посвященную эпохе модерна…
Приблизившись к своей улице, они удивились, увидев, что и здесь полно людей, несмотря на половину второго ночи. Перед своим домом они увидели полицейскую машину с включенной мигалкой. Им с трудом удалось пробиться через толпу, а когда они поднялись на второй этаж и представились, их пустили в квартиру. И тут их ждало потрясение.
