— Пули паломников освящены и предназначены только для моей плоти.
— И наши тоже! Покажи, где твое сердце! Отбрось прочь идола!
— Не могу. Его рот прилепился к моей груди. Я кормлю безостановочно. Кончилось молоко; он станет сосать мою кровь. Если я перестану питать это деревянное дитя, Генерал умрет и страна погрузится в хаос.
— Предрассудки! Шарлатанство! Ты знаешь, что профессиональные убийцы обязаны стрелять тебе в сердце и потому прикрываешься этим куском дерева, словно щитом.
— Вы лишены веры, мне жаль вас. Я отнимаю драгоценное изваяние от груди. Его деревянные зубы терзают мою плоть. Глядите, маловеры, на кровавую рану, зияющую в моей левой груди. Я страдаю за вас. Вы думаете, будто лишились памяти. На самом деле ее нет, потому что вы никогда не жили. Несчастные тела без имени, сбросьте маски убийц, пожертвуйте гордостью, покажите, кто вы такие: пустые оболочки, ничего больше. Идите ко мне, погрузите пальцы в мою рану, пусть она разверзнется еще шире. Моя кровь прольется на вас горячим потоком, и вы наконец станете кем-то! Станете детьми моей скорби!
— Притворство! Все в тебе лживо! Ты говоришь готовыми словами, бесстыдно повторяешь сама себя! Эта кровь — всего лишь красные чернила, рана твоя нарисована!..
— Клевета. Я пришла, чтобы страдать во имя всех вас. Если рана моя фальшива, идите и сотрите ее. Покажите всем, что вы правы!
— Не стоит труда. Если мы смоем краску и чернила с твоей кожи, нас обвинят в том, что своим неверием мы изменили реальность. Что мы превратили подлинную рану в фальшивую, извратили великое чудо искупления. Бремя вины ляжет на плечи мира.
— Я страдаю за вас. Мне вас жаль. Вы думаете, будто лишились памяти: на самом деле ее нет, потому что вы никогда не жили. Несчастные тела без имени, перестаньте наконец сомневаться и стреляйте. Убедитесь тем самым в своем существовании. Только обрекая на смерть, вы поймете, что сами живы. Если вы не убьете меня, то погрузитесь во мрак!
Мы проверяем наши пули: все в порядке, они не поддельные. Дева разражается громким хохотом. «Стреляйте же, наконец!» Паломники бегут прочь из пещеры. Они не делают ни малейшей попытки остановить нас. Мы стреляем. Три выстрела — и воцаряется тишина: волны перестают бормотать, рты паломников раскрываются в беззвучном крике, движения их замедлены. Дева кладет руки на грудь, откуда хлещет красный поток, и падает на колени. Паломники поднимают ее, удерживая руки Девы в крестообразном положении. Из лона ее также течет кровь. Мы оглядываем наши дымящиеся пистолеты. Слышатся завывания ветра. Толстая веревка, сброшенная с гор, пролагает путь между черными шляпами, сорванных вихрем с головы. Дева улыбается нам в агонии.
— Благословенны будьте навечно! Выстрелив, вы осеменили меня! Я вновь беременна! Родится новый Генерал! Обретите же память: вы пришли не уничтожить мир, а спасти его! Старый Генерал должен умереть, чтобы появился на свет новый — мой сын! Вы призваны донести до него радостную весть! Убедите его спуститься под землю кучкой ненужных отбросов — я же в это время у подножия гор буду рождать новый свет! Идите! Влезайте по веревке! Горные стрелки доставят вас в секретную крепость! Генерал ждет вас!
Дева тихо угасает на руках паломников. Изо рта ее вытекает струйка воды. Мы принимаемся взбираться по веревке. Последним усилием она встает на ноги и шепчет нам:
— Я не умираю. Храните веру, словно бесценный алмаз. Вы не убили меня. Вы доставили мне наивысшее наслаждение: исчезнуть в океане жизни, чтобы жизнь пробилась сквозь мою плоть. Верьте, прошу вас: ваши пули стали семенем.
Дева падает, как мертвая. Кто-то тянет за веревку, мы взмываем вверх. Паломники, громко чавкая, достают ножи и вилки и втыкают их в тело Девы, точно хотят его пожрать.
Правда, прочная у меня веревка? К тому же мягкая и сладко пахнущая. По ней хочется взбираться вверх, все выше и выше, до самого неба. Жаль, что это невозможно. Нельзя даже забраться на какую-нибудь вершину. Но ходят смутные слухи о том, что Генерал имеет обыкновение — один, никто не вправе его видеть под страхом обезглавливания, — каждое полнолуние взбираться на горный пик, чтобы побеседовать с Кондором, самым старым из живущих на земле. Говорят, будто он пережил три мира, где обитали существа, непохожие на тех, что мы видим сейчас. Осторожно! Ставьте ноги крепко на узкие выступы, не сорвитесь вниз! Представьте, что вы поднимаетесь по вертикальной лестнице: нам еще долго идти! Надеюсь, вы дрожите от холода, а не от страха перед высотой. Но даже если так, я легко вас пойму: известные ветеринары, возглавляющие факультет зоологии Военного университета, совершенно не обязаны быть еще и альпинистами. Хотя именно поэтому наши познания о животных стали такими разрозненными и нелепыми. Чтобы досконально изучить зверей, нужно вглядываться в их следы, совать нос в их логова, различать по исходящему от них запаху. Ладно, хватит болтовни. Как хорошо, что мы прибыли вовремя! Вас легко могли съесть! У подножия гор расплодились каннибалы: они хуже хищников и должны быть беспощадно уничтожены. Сейчас этим выродкам повезло, мы оставили их в покое, чтобы не поднимать шума: треск очередей или взрывы гранат подвигли бы Священную Птицу на долгий и трудный перелет. Именно поэтому я говорю шепотом. Генерал послал вас сравнить безгласие своих сочинений с ревом, что издают живые существа. И вот вы здесь! Придите в мои объятья! Мы ждем вас уже несколько недель. Наденьте эти снегоступы: склон дальше совсем скользкий. Совершите над собой усилие. Для вас, привыкших к плоским полам библиотек, сделать один шаг здесь — все равно что пройти десять километров. Если вы чувствуете, что сердце готово выскочить из груди, не волнуйтесь: тело достаточно выносливо и приспосабливается быстрее мозга. Подумайте над словами Генерала: «СОЗНАНИЕ ЕСТЬ ПОНИМАНИЕ. ТАМ, ГДЕ ИМЕЕТСЯ БОЛЬ, ИМЕЕТСЯ СОЗНАНИЕ». Мы пришли! Алое сияние — это, по-вашему, заря? Нет, не заря. Взгляните на высокий стволоподобный пик, увенчанный гнездом: свет исходит от громадного Кондора, который весь пылает! Хотя я и солдат, но всякий раз не могу удержаться от слез при виде этого зрелища. Надеюсь, вы достаточно опытные специалисты, чтобы объяснить этот печальный факт. Не сомневаюсь, что так, поскольку вы посланы Генералом — мы, обитающие в горах с рождения, не в состоянии понять ничего. Многие годы мы следим за этими гигантскими птицами — размах крыльев до пяти метров — но никогда не видим их и знаем об их существовании только по белому помету, пахнущему сандалом; по жертвам кондоров, что остаются целыми и невредимыми, не считая вырванного языка; по пронзительному свисту, доносящемуся из гор; по черным перьям с белым пятном, которые устилают расщелины, складываясь в причудливую вязь. И лишь изредка, в самые глухие ночи, стоя на краю обрыва, мы наблюдаем Кондора, прямого, хищного и безжалостного. Он сияет так ярко, что прочая живность просыпается, считая, будто настал долгожданный рассвет. Горные цветы пылко раскрываются, пробужденные насекомые приветствуют вновь обретенное тепло, грянув утреннюю мелодию, сплетенную из жужжания, гудения, треска надкрыльев — грустную, ведь Кондор сгорает. Вещество, из которого он состоит, настолько плотное и настолько древнее, что пламя пожирает его в течение сорока дней. Гордая птица живет до самого последнего мгновения. Когда остается один лишь обугленный скелет, с последним языком пламени Кондор издает длинный, протяжный, непонятный крик, раздирающий нам душу, и падает замертво. Одним Кондором меньше, одним одиночеством больше. Я — никто, Генерал — все; но иногда я задаюсь вопросом, правильно ли, что он, нечувствительный к ядовитому газу, отравляет верхние слои атмосферы, только чтобы забраться наверх и обозреть соседнюю вершину? Кондору требуется летать выше всех остальных, подниматься и подниматься целыми днями, пока он не достигнет центра небосвода, откуда сможет властвовать над миром, озирая его. Если лишить его этой заботы, он будет унижен, жизнь его потеряет смысл. Вы, как официальные ветеринары, получили задание поймать самца, чтобы Генерал мог приручить его и держать на своей личной горе. Кондор — его эмблема. Но не плененный, а свободный — тот, что надменно парит над пропастью, тот, что может взглянуть в упор на солнце, единственный, кто знает, что за этими каменными стенами ничего нет, всегда пребывающий в гордом одиночестве, непобедимый, на которого никто не осмелится напасть, читающий мысли людей. Таков же и Генерал; но, к несчастью, царь птиц впал в печаль, День больше не настает, тайна смерти потеряна. По мере того как пламя его сжигает, рушатся алтари, храмы становятся добычей муравьев, народ, бессильный, проникается ужасом. Каждый день проходят грозы, от молний осыпаются вершины гор. Скоро Анды, еще недавно прекрасные, станут похожи на гнилые зубы. Есть глупцы, которым нравится нежиться в этом сиянии, похожем на рассвет. Когда мы говорим, что это не солнце, а сгорающий Кондор, они смеются нам в лицо. «Какая разница? Мир велик, рассветы будут всегда!» Недоумки. А знаете ли вы, что Кондоры не размножаются? Они пришли в наш мир из стародавних времен и перестали давать потомство еще до Великого потопа. К чему размножаться, если эта птица живет тысячи и тысячи лет? Возраст ее легко читается по усталым глазам, по морщинам на шее, по седым перьям на боках, по лысой голове. Жизнь понемногу уходит из гор, обескровливая их, и никому до этого нет дела. Кондоры сгорают, простонародье ликует. Генерал должен знать об этом, господа ветеринары! Прошу вас немедленно начать подготовку отчета! Возьмите бинокли! Огонь пожирает толстый гребень и красный отросток, растущий под клювом! Кондор выплевывает белый камень, который носит в зобу! Этот камень обладает магической силой. Поверхность его испещрена старинными иероглифами, скрывающими тайны смерти и любви. Камень тоже начинает гореть. Кондор долбит его клювом. Раздается гулкий звук, как при барабанном бое: траурная мелодия истины, исчезающей навсегда. Сожалею, что ваши глаза, уважаемые Деканы, не настолько остры. Только сожаление, ни в коем случае не презрение, поймите меня правильно. Даже если я вручу вам вместо биноклей мощнейший телескоп, вы не различите муху. Да, муху! Если кто и страдает в эту минуту, то именно она. До чего она невелика! Но ее страдание больше, чем мир. С самого начала она была верной прислужницей Кондора, помогая ему в поисках пропитания, то есть трупов. Она такая же древняя, как и ее хозяин, и так же неуничтожима: от долгой жизни муха стала прозрачной, сделалась чистым духом. А теперь, когда ее друг и повелитель приносит себя в жертву, она спустится в долину и будет бесцельно блуждать, потерявшись среди грязных сородичей, ежедневно опуская лапки в неудержимый поток смерти, одинокая до конца. Поверьте, это насекомое умнее всех нас: оно может прочесть иероглифы на магическом камне, знает, что стоит в конце пути, способно научить любви. Но молчание: никто не в состоянии понять ее сложный язык, язык полета вокруг воображаемой оси.
