Ознакомительная версия.
– Что собираетесь делать? – Ее голос звучал строго. Но Воробьев правильно рассчитал, что смотрительница не может знать в лицо всех рабочих, так как штаты музея, как и все остальные штаты, не могут не быть раздутыми.
– Отнесем ее на реставрацию! – спокойно ответил Воробьев; а Николай Сергеевич не сказал ничего, так как потерял дар речи.
– Что за странная лестница? – удивилась смотрительница.
– Экспериментальная, – опять спокойно объяснил Воробьев. – Ее по заказу музея сделал народный умелец. Колька! – обратился он к Мячикову. – Обожди, я сейчас! – И исчез, оставив партнера в критическом положении.
Все поплыло и закружилось перед глазами Николая Сергеевича. И картина Рембрандта, и старушка смотрительница, и посетители, и он сам. Николая Сергеевича вернул к жизни оптимистический голос Воробьева:
– Я вывернул пробки, чтобы отключить звуковую сигнализацию. Коля, ты держи картину, а вы, – попросил он смотрительницу, – придерживайте, пожалуйста, лестницу. Так-то она крепкая, но мало ли что....
Мячиков коченеющими руками схватился за золоченую раму, смотрительница взялась за лестницу, а Валентин Петрович начал взбираться наверх.
Возле бригады рабочих скапливались посетители. Скоро образовалась толпа; все хотели в последний раз взглянуть на картину, которую сейчас унесут.
Воробьев умело развязал узлы, затем спустился вниз, укоротил лестницу, отобрал у Николая Сергеевича картину, приказал ему:
– Неси лестницу! – и, кивнув смотрительнице, направился с картиной к выходу. Николай Сергеевич пошел за Воробьевым. Ему мерещилось, что он идет на эшафот, неся лестницу, по которой будет взбираться к виселице, чтобы продеть голову в петлю.
Они вновь миновали контроль, и вновь Воробьев увлек Мячикова в туалет. Там он впихнул сообщника в кабину, превратил лестницу в трость и сунул Николаю Сергеевичу шедевр:
– Подержи его! А я пойду вверну пробки.
– Они сами включат, – запротестовал Мячиков. – Уйдем отсюда, и поскорее!
– Сейчас во всем музее отключена сигнализация. А что, если этим воспользуются настоящие жулики?
– Ты прав! Иди! – Николай Сергеевич заперся на задвижку и остался в мужском туалете с подлинным Рембрандтом в руках.
Через несколько минут Валентин Петрович возвратился.
В туалете царила мертвая тишина.
– Коля, ты в какой кабине? – забеспокоился Воробьев.
– Мы здесь! – послышался трусливый голосок.
– Кто – мы? – перепугался Воробьев.
– Я и молодой человек! – эзоповым языком напомнил Николай Сергеевич. – Разве ты забыл, что мы украли картину?
Воробьев огляделся по сторонам, но в туалете, слава Богу, кроме них, никого не было.
– Впусти меня! – распорядился глава экспедиции.
Войдя в кабину и снова запершись, Воробьев разделся, размотал с торса скатерть, тщательно завернул в нее картину и перевязал веревками. Халаты он сложил в сверток и сказал Мячикову.
– Ты видишь, как это просто!
Чтобы выбраться из музея, надо было пройти мимо раздевалки. Гардеробщики не обратили на похитителей ни малейшего внимания. Однако у самого выхода дежурил милиционер. Он специально дежурил на этом месте, чтобы из музея нельзя было ничего вынести.
Николай Сергеевич осознал, что курносый милиционер и спина Воробьева, идущего впереди, – последнее, что он видит в свободной жизни.
– Что несете? – напрямик спросил милиционер.
– Картину Рембрандта! – тоже напрямик ответил Воробьев.
Милиционер оценил шутку и засмеялся. У милиционера было развито чувство юмора, и это спасло друзей.
Воробьев, который нес картину в руках, отворил дверь и пропустил Мячикова вперед:
– Пожалуйста!
– Вот видишь! – заметил Воробьев, когда они шли по улице, направляясь к троллейбусной остановке. – Надо всегда говорить только правду!
Потом они ехали в троллейбусе, и кто-то из пассажиров толкнул Воробьева. Мячиков – он постепенно приходил в себя – укоризненно сказал:
– Товарищ, осторожнее! У него в руках картина из музея, а это народное достояние!
Так была совершена кража века...
Картина Рембрандта, одетая в резную золоченую раму, стояла на диване, прислоненная к подушке.
– Представляю себе, какая сейчас паника в музее! – гордо сказал Воробьев. – Милицейские машины, сирены, музей оцеплен, обыскивают всех посетителей...
Он не договорил, потому что услышал глухой стук.
Николай Сергеевич лежал на полу в обмороке. Увидев произведение Рембрандта в своей квартире, он понял, что, собственно, произошло, и потерял сознание.
Воробьев в испуге кинулся к телу друга и закричал:
– Коля! Коля! Что с тобой?
Коля не отвечал. Тогда Воробьев схватил телефонную трубку и набрал 03 – номер «Скорой помощи»:
– Приезжайте скорее! Человек лежит на полу и не подает признаков жизни!
– Где лежит? – спросил женский голос. – Дома или на улице?
– Дома.
– Тогда обращайтесь не к нам, а в «Неотложную помощь»!
Воробьев хотел возразить, но не успел. Опытная дежурная повесила трубку.
Воробьев долго дозванивался в справочное бюро, чтобы узнать телефон «Неотложки», а когда добрался до нее, начал так:
– Человек умирает!
– Фамилия? – заученно спросили Валентина Петровича.
– Мячиков.
– Имя и отчество?
– Николай Сергеевич! Зачем вам отчество? Вы лучше приезжайте скорее!
Но прекратить бесстрастный допрос было невозможно.
– Сколько лет?
– Шестьдесят. Но какое это имеет значение?
– Домашний адрес?
– Липовая, тридцать один, квартира пять.
– Какая у больного температура?
Воробьев взвился:
– Человек без сознания, а вы хотите, чтобы я мерил ему температуру!
– На что он жалуется?
– Он уже ни на что не жалуется!
– Ждите! Врач будет!
И в трубке послышались короткие гудки.
Пока Воробьев изо всех сил добивался медицинской помощи, Мячиков открыл глаза, опять увидел памятник мирового искусства и тихо застонал.
Воробьев склонился над ним:
– Как ты, Коля? Что у тебя болит?
– Совесть!
– Возьми валидол и положи под язык! – Валентин Петрович достал из верхнего кармана пиджака лекарство, одну таблетку дал Николаю Сергеевичу, а другую взял себе. Теперь разбойники в унисон сосали валидол.
Воробьев снял с дивана одну из подушек и положил под голову Мячикову, который все еще валялся на полу.
– Ну что же, отдохнешь, а потом тащи картину твоему Федяеву. Не успела она пропасть, как ты ее нашел!
– Я сам хочу избавиться от нее как можно скорее! – Николай Сергеевич встал, хотел было опуститься на диван, но сидеть рядом с Молодым человеком не отважился. Мячиков явно боялся картины и поэтому забился в противоположный угол комнаты. – Я могу вернуть картину после того, как прокуратура начнет розыск. Иначе все будет выглядеть подозрительно: откуда это я узнал, что картину стащили?
– Тогда беги поскорее в прокуратуру, – посоветовал сограбителю Воробьев, – а то расследование поручат кому-нибудь другому…
«Неотложка» приехала тогда, когда в квартире уже никого не осталось. На звонок в дверь не ответили, на стук тоже.
– Надо выламывать дверь! – распорядился врач. – Может быть мы успеем его спасти!
Послали за слесарем. Он пришел вместе с управдомом. Слесарь не стал затевать долгой возни с замком. Он разбежался и вышиб современную дверь плечом.
Войдя в квартиру, врач, шофер, управдом и слесарь долго искали покойника, но остались с носом. На картину Рембрандта никто, естественно, не обратил ни малейшего внимания.
– Должно быть, хозяин живой! – огорчился управляющий домом. – Ушел куда-нибудь, а мы дверь ломали. Кто же теперь будет за это отвечать?
Возмущенный врач составил акт.
– Безобразие! У меня столько вызовов, а такие, как ваш симулянт Мячиков, отрывают меня от больных. Мы его оштрафуем!
Врач и шофер быстро ушли, а управдом приказал слесарю:
– Давай ремонтируй дверь!
– А кто мне за это заплатит? – уперся слесарь.
– Тогда так... – решил управдом. – Ты тут дождись хозяина и заодно покарауль квартиру. Придет хозяин, с ним сговоришься!
Управдом отправился обратно в контору, а слесарь включил телевизор, снял с дивана картину Рембрандта и лег, заняв ее место. Этот слесарь любил смотреть телевизор лежа...
О том, что случилось у него на квартире, Мячиков понятия не имел: когда Воробьев взывал к медицине, Николай Сергеевич пребывал в беспамятстве. А когда Мячиков пришел в себя, Валентин Петрович так обрадовался этому, что позабыл рассказать про вызов.
Николай Сергеевич с трепетом переступил порог прокуратуры. Если еще вчера Мячиков был порядочным человеком, то сегодня он стал человеком с двойным дном. С одной стороны, он продолжал оставаться следователем, с другой стороны, превратился в нарушителя закона. В душе у него одновременно звучали две мелодии, похоронная и бравурная, образуя сумбур вместо музыки. Две ноги Мячикова тоже жили в разладе. Если одна безбоязненно торопилась в кабинет Федяева, то другая панически бежала прочь из здания прокуратуры. Победила бесстрашная нога, и Мячиков возник в кабинете Федора Федоровича.
Ознакомительная версия.
