И он позвонил своему новому другу.
— Все в порядке, я возьму машину отца. Сейчас я за тобой заеду, — немедленно отозвался Илан.
Но в стареньком фиате, принадлежащем семейству Коэн, на самарийский форпост тем вечером направились не только Илан и его друг Йони. Все пять мест в автомобиле были заняты. Илан сидел рядом со своим отцом. Сзади разместились Йони, а также мама Илана и Рон, его брат.
Трудно сказать, что заставило семейство в полном составе сдвинуться на ночь глядя с места и броситься навстречу неведомым приключениям. Наверно, они еще не опомнились от осознания того, что источник их дохода, магазин Рона, сгорел безвозвратно. Возможно также, на них повлиял факт внезапного раскаяния, которое пережил их сын Илан.
Но на самом деле, их повело в путь еще одно чувство. Его трудно определить словами, но наиболее близко к описанию его был бы, наверное, термин «надежда». Нет, это не совсем то, и нашу неспособность подобрать правильные слова извинит тот факт, что Моше, отец Илана и Рона, сам не знал, что именно он имеет в виду, когда пробормотал, усаживаясь за руль:
«Так и быть, попробуем еще раз. Но если они опять!..» — и на этом он замолк.
Они прибыли на место практически без помех. На одном только блокпосту, почти рядом с целью, их машину попытались притормозить, но Илан высунулся из окна, махнул рукой кому-то знакомому среди полицейских, и их тут же пропустили дальше.
Машина, пыхтя, взобралась на гору. Приближались сумерки. У въезда в поселение стоял бульдозер, и возле него толпилось несколько всадников. Йони вышел и увидел строение, составленное из большой палатки и каравана, которое было синагогой.
— Пойдемте, — предложил он своим спутникам, которые переминались с ноги на ногу рядом с автомобилем, явно чувствуя себя не в своей тарелке.
Рядом с синагогой расположился палаточный лагерь. Его жильцы устраивались на ночь. В нескольких домах, стоящих неподалеку, горел свет. Йони оглядел свою свиту, подумал и предложил всем двинуться по направлению к одному из домов.
Двери были раскрыты. Они постучались для порядка и вошли.
В гостиной стоял стол, длинный, раздвинутый до максимума своих возможностей. За ним сидело много людей – молодые мужчины в вязанных кипах и женщины в шляпках. Они пили минеральную воду, закусывали сухим печеньем и совещались. На столе лежало множество бумаг – это были, судя по всему, какие-то договора, соглашения и списки.
Йони, не долго думая – ему сейчас было не до церемоний – взял в руки список, который одна из женщин, сидящих за столом, сразу же потянула из его рук и забрала себе.
— Что это за список? – спросил Йони.
— Это список будущих жильцов поселения, в которое мы собираемся превратить этот форпост, с Божьей помощью, — ответила женщина.
Только сейчас Йони заметил, что они своим вторжением нарушили некое происходившее здесь действо. Все смотрели в данный момент на них, но он отметил в сознании, что, когда они вошли, все взоры были устремлены на молодую пару, сидящую несколько обособлено во главе стола.
— Это что, заседание приемной комиссии? – догадался мальчик.
— Да, и вы нам помешали, — недовольным тоном ответила ему та же женщина.
— Простите, пожалуйста, мы только что приехали и ничего не знали. Это здорово, что вы проводите заседание приемной комиссии именно сейчас!
— Ну да, конечно же, именно сейчас, когда они пришли нас выселять! У них ничего не получится, видите, мы разговариваем с этой семьей, а за дверью стоит большая очередь кандидатов. Мы здесь останемся, им нас не сдвинуть.
— Еще раз простите, что мы вам помешали, мы, правда, не знали, что здесь происходит. Просто я привез своих друзей – у них пока что нет опыта борьбы за форпосты, и я подумал, что им будет уютнее и спокойнее, если их кто-то пока что позовет в гости и поговорит с ними.
— Ничего, — вмешался Моше Коэн. – Мы подождем снаружи, не страшно. Мы здесь уже освоились, не волнуйся, — обратился он к Йони.
Затем отец Илана, как показалось мальчику, на что-то решился. Во всяком случае, он явно проглотил ком в горле. Его голос, когда он обратился к женщине за столом, прозвучал глухо, было видно, что он очень волнуется:
— Я прошу вас, если можно, включить нас в ваш список кандидатов в поселение. Мы, конечно, подождем в очереди снаружи, и войдем, когда вы нас позовете.
Йони увидел, что Моше, произнося эти слова, взял за руку свою жену, и понял, насколько трудно тому было это сказать. Он вспомнил рассказ Илана о том, что у их семьи уже был отрицательный опыт – однажды, много лет назад, их не приняли в одно из поселений.
Хуже всего было то, что в комнате установилась тишина. Нехорошая тишина. Сидящие за столом недоуменно изучали стоявшую перед ними семью, которая состояла из немолодых родителей и двух парней, явно сефардов, явно нерелигиозных, необразованных, жителей городских кварталов бедноты.
Тишина длилась. В это время снаружи раздался крик: «Они приближаются!» За столом все зашевелились, кто-то встал, но женщина, которая вела переговоры, сделала властный знак рукой и произнесла:
— Не двигайтесь с места. В конце концов, мы не собираемся драться. Наше дело – провести заседание приемной комиссии.
Снова установилась тишина, нарушаемая теперь шумом снаружи. Там готовилась битва. И Йони почему-то казалось, что сигнал к началу атаки даст сейчас эта председательница комиссии.
Так и произошло.
— Я не думаю, что вам подойдет жизнь в нашем поселении, — несколько фальшивым тоном произнесла она, обращаясь к семье Коэн.
И ровно в этот момент все услышали приближающийся топот лошадей.
Всадники промчались по всей вершине холма и рассеялись по нему. Возник и никуда не исчезал, не умолкая почти ни на миг, голос в мегафоне:
— Всем покинуть помещения и освободить территорию! Всем покинуть помещения…
— Мы не двинемся с места! – обратилась к присутствующим председательница приемной комиссии.
Йони смотрел на Моше. Только на Моше. Тот оглядел свое семейство, глубоко – очень глубоко – вздохнул и шагнул к выходу, потянув за собой за руку жену. Рон и Илан сделали шаг вслед за ним.
Йони в отчаянии оглянулся на командовавшую здесь женщину. Она, казалось, в нетерпении ждала, когда уже эти неуместные здесь люди уйдут и дадут ей возможность без помех продолжить ее борьбу. Призыв «не двигаться с места» к ним, конечно же, не относился.
— Илан, — в отчаянии произнес Йони, пытаясь оттянуть друга за рукав от двери, — ты ведь понимаешь, что она здесь не главная?
Семья Коэн не смогла покинуть помещение, поскольку столкнулась в дверях с целой толпой новых гостей. Толпа состояла из двух женщин и полутора десятков странно одетых юношей.
— Мама! – воскликнул Йони, увидев Женю и от отчаяния даже не удивившись, – тут такое происходит! Они говорят, что они – приемная комиссия. И они не хотят принимать моего друга.
— Ах, вот как! – Женя уже видела снаружи множество всадников, она пришла прикрывать грудью своих детей и была на взводе. Ей достаточно было сейчас совсем маленькой искры, чтобы завестись. – Ах, вот как! Я не знаю, о каком друге говорит мой сын, но, может быть, вам пригожусь я? Может быть, вы меня примете? Кстати, куда идет прием? Не в это ли поселение, от которого через пятнадцать минут останутся рожки да ножки – вы не в курсе, что там стоит бульдозер?
Женя почти кричала. Попав из огня да в полымя, все еще чувствуя себя ответственной за пятнадцать мальчиков, волей судьбы оказавшихся под ее крылом, она была очень зла. Очень зла на тех, кто собирался встать на пути ее сыновей.
— Так подойду я вам? – продолжала она срывающимся голосом. – Я, мать-одиночка, старше сорока, репатриантка из России. Что, не совсем ваш контингент? Йони, почему они не приняли твоего друга?
Вместо Йони ей ответил сам Илан Коэн. Ответил не только ей, но и всем присутствующим. Возможности его глотки были достаточно велики, и его услышали все.
— Меня не приняли, потому что я не похож на тех, кто сидит за этим столом. Но вы еще не все обо мне знаете. Я – бывший полицейский. Я вытаскивал вас из синагоги в Неве-Дкалим! – произнес он, и в помещении воцарилась тишина. Почему-то так же тихо стало и за окнами.
— Ну, так… — протянула было председательница, но Илан еще не закончил свою речь.
— Десять лет назад мои родители проходили приемную комиссию в одно из поселений Самарии. Нас не приняли. Мы остались жить в городе. Когда пришло время выбирать профессию, я не увидел никаких препятствий к тому, чтобы стать полицейским.
— Ну, парень, это же не страшно, среди поселенцев тоже некоторые работают полицейскими, — тихо произнес один из мужчин.
— Дело обстояло гораздо хуже. Я не видел никаких препятствий к тому, чтобы выгнать вас из той синагоги.
