Она бы даже поменяла свою походку, ходила бы медленно и степенно.
Тук вздохнула опять и наконец включила пылесос. Он заревел, а она, переступая автоматически, возила его туда-сюда по толстому ковру, раздвигая легкую мебель и залезая под тяжелую.
Сегодня у нее две квартиры. А до того час десять в автобусе, а потом двадцать минут пешком через парк, чтобы не тратиться на пересадку. Да еще много пришлось тащить – у всех закончились химикаты, и нужно было вставать раньше, чтобы забежать в «Тэско» по дороге.
А вчера весь день шел дождь, и она, пока вернулась домой, промочила свои парусиновые тапочки.
Тогда как они шли в длинных плащах со специальными пакетами на шапках, и женщина так же смеялась, разводя ладони, а мужчина воодушевленно рассказывал ей что-то.
Как же им повезло! Гуляй себе в одежде, которую тебе выдали, дыши свежим воздухом, и при этом все к тебе с уважением!
Нужно возвращаться в школу и учить язык. А потом, если повезет...
Она выключила пылесос, сходила на кухню, вернулась оттуда с зубочисткой и стала вычищать щетку, вытягивая из нее волосы и нитки, потом поменяла насадку и принялась пылесосить щели и узкие подоконники, чуть приподнимая деревянные жалюзи. Болела спина: пылесос тяжелый, и по лестницам таскать его трудно.
Потом она мыла унитазы, раковины, душевые кабины и ванную, полы в кухне. Стерла пыль со всех поверхностей в доме, отшлифовала зеркала и сложила в специальную папку разбросанные по дому бумаги – письма, счета и всевозможные приглашения... Разложила чистую посуду из посудомоечной машины, ополоснула и сложила в нее грязную. Записала себе в маленький блокнот под страничкой Г. П. – купить «Ваниш»...
Антибактериальным средством «Деттол, четыре в одном, с запахом розового грейпфрута» протерла все рабочие поверхности кухни, вычистила плиту. Вымыла внутренности духовки и микроволновой печи.
Если бы не ленилась и начала учить язык сразу, как только прилетела из своего Чиангмэя, то сейчас, может быть, уже ходила бы с таким же светловолосым мужчиной по парку, в черных строгих колготках, прямой юбке до колен и широким ремнем.
Ей стало жалко себя.
Сверху спустилась хозяйка, все еще босиком, в халате, но с накрашенным лицом и сложной прической.
– Тук, будь добра, протри книги в шкафу. У меня сегодня опять был насморк с утра, я уверена, что это реакция на пыль! А чем это здесь так пахнет? Я тебя прошу, не покупай больше это в синих бутылках, я уже, по-моему, говорила тебе, что не переношу этот запах.
Тук кивнула, но бутылку не унесла, а поставила глубоко под раковину. Наполнила ведро водой и, прихватив тряпку, пошла к шкафу с книгами.
– И будь добра...
Тук оглянулась, поставила ведро на пол.
– ... Напиши еще раз на бумажке свою фамилию и оставь здесь – я выпишу тебе чек. Я, честное слово, никак не могу ее запомнить.
Тук кивнула.
Если бы она была женщиной-полицейским, ее фамилию бы не переспрашивали постоянно, они бы ее запомнили и даже писали бы без ошибки.
Она составляла протертые книги в шкаф и воображала, как достает из нагрудного кармана удостоверение, и люди, признательно наклонившись, читают ее имя, фамилию и робко разглядывают фотографию. Она смотрит на них строго, а они шевелят губами, стараясь все запомнить, чтобы не переспрашивать никогда. Она даже уронила тяжеленную книгу себе на ногу, когда думала об этом.
А еще она бы не дышала постоянно этой химической гадостью... Для мытья окон, выведения пятен, растворения известкового налета, и жира, и ржавчины...
Она бы прогуливалась по парку вокруг клумб, детских площадок, кафе и пруда с лебедями.
У нее был бы здоровый цвет лица, сильные ноги и крепкое сердце.
Она научилась бы смеяться и чуть-чуть кокетничать, она бы окрепла физически, перестала, наконец, горбиться и с первой получки купила бы туфли на каблуке.
Наверное, даже научилась бы подзывать белок специальным свистом. А летом бы носила черные очки.
Жизнь стала бы наконец раем...
Она сняла перчатки, помыла их, вывернула и повесила сушить. Потом взяла лист бумаги и написала на нем – Тук Паисарнпайак.
Снесла вниз мусорный мешок и позвала хозяйку. Та спустилась все еще босиком и, топорща пальцы со свежим маникюром, выписала ей чек.
* * *
На следующее утро Тук долго ждала автобуса.
В это же самое время в Кенсингтонском саду женщина-полицейский указала мужчине на группу подростков с собакой, ее напарник кивнул, и они направились туда. Подростки натравливали пса на пожилого человека в плаще, собака рвалась с цепи, человек в плаще кричал, а подростки смеялись.
Пока Тук искала в сумке проездной, полицейские наконец подошли к группе, мужчина в плаще начал объяснять что-то, размахивая руками, а потом пошел по дорожке, то и дело оглядываясь.
Тук провела проездным по валидатору у водительской кабины. Машина запищала, и на ней зажегся зеленый огонек. Тук прошла в салон и поднялась на второй этаж.
В Кенсингтонском саду женщина-полицейский стала задавать подросткам вопросы и приготовилась записывать ответы, когда один из них вдруг сделал шаг по направлению к ней и со всего размаха ударил ее цепью по лицу. Полетела в сторону специальная планшетка с блокнотом и фетровая черная шапка, на парня с цепью брызнуло кровью.
Тук передвинулась к окну, уступая место высокому старику в круглых очках с пакетом из «Холланд энд Барретт».
Мужчина-полицейский потянулся к кобуре, когда один из подростков свистнул, собака прыгнула на полицейского, впилась зубами ему в бок, а подросток ударил по затылку, прямо под самые шашечки на тулье, большим разводным ключом.
Автобус тряхнуло, старик неловко наступил Тук на ногу, она вскрикнула и сморщилась.
У полицейского, лежащего щекой на зеленой траве, из уха бежала струйка крови. Хозяин собаки с силой пнул его по носу, и еще одна красная дорожка потянулась из носа. Собака все еще рычала и трясла головой, не выпуская из пасти бок полицейского, на котором болталась черная кобура.
Старик извинился, Тук кивнула и отвернулась к окну.
Подростки кольцом обступили лежащую пару. Женщина еще дышала, когда один из подростков, стоя над ней, метнул в нее нож, и остальные загоготали и достали свои ножи.
Крепко держась за поручни, Тук спустилась вниз по крутой лестнице, вышла на нужной остановке и зашагала через парк. После каштановой аллеи она увидела далеко справа группу подростков и услышала, как лает собака. Сильно пахло скошенной травой.
* * *
На следующее утро в телевизионной программе «Завтрак» несколько раз, с перерывом в минут тридцать-сорок, объявили о том, что накануне, в первой половине дня, во время дежурства в Кенсингтонском саду были зверски убиты двое дежуривших там полицейских – Шарлот Джери и Дэвид Вэлш...
Подробностей убийства не сообщали, чтобы не помешать следствию.
Но Тук этого не увидела: она опять долго звонила в домофон, жалея себя. А два обезображенных трупа из патолого-анатомической лаборатории перевезли в морг.
Ичиро Танака вот уже несколько дней плохо спал. Конечно, он убеждал себя, что это сезонное. Весна и новые ветры со стороны Хоккайдо. Ну и то, что в этом году он решил проделать Ханами. По-настоящему. Как полагается. По всем правилам. Пора, наконец, начинать новую жизнь. Теперь или никогда.
Готовиться он начал уже давно. Самое сложное было выпросить, вернее, заслужить у шефа выходной день в середине недели в самом начале апреля. Затем выяснить наиболее точный прогноз самого цветения, запастись терпением и ждать. Шеф дал ему понедельник, пятое, и пошутил, что все равно после выходного наступает всегда Буру Мандэ[6], день потерян – все приходят в себя.
Дальше в основном были приятные хлопоты. Последнее воскресенье марта он выделил для похода по магазинам. Купил чудесный плед для пикников – в крупную клетку, на непромокаемой подкладке, отороченный шелковой лентой по периметру. Нашел и помыл еще мамину бенто-бако[7]. Красную, лаковую изнутри, с ячейками для закусок, в которые в свою очередь вкладывались маленькие коробки разных форм, наподобие детских формочек для песка. Он не собирался покупать готовый набор на бегу, на станции, хотел приготовить все сам.
Идиллия продолжалось недолго и вновь сменилась беспокойством. Оно пришло вместе с сообщением по телевизору, что весна нынче необыкновенно холодная и потепления, которого все так долго ждали, в ближайшее время не предвидится. В Токио зарядили какие-то особо мелкие осадки. Нечто среднее между дождем и влажным туманом. Но все же сакура готовилась расцвести. К апрелю разбухшие бутоны висели гроздьями на мокрых узловатых ветках.
Теперь, каждое утро за завтраком Танака с растущим беспокойством смотрел в окно на то, как вода бьет по сухим листьям прошлогодних шаров гортензии, пытаясь разбудить их к жизни. А рядом рассыпчато, вместе с цветами, выпускает хлопья молодых побегов мелколистная азалия. Ел тофу, пасту из красных бобов, а по крапчатому граниту дребезжали водяные искры, и все лилось и лилось с серой эмали небес, сияющих даже в полдень так сумеречно, будто скрывая пламя свечи за ширмой из рисовой бумаги.
