– Нет, дружок. На свете есть другой Ответственный за ритм. Нужно лишь всегда слышать, как бьется его большое сердце. И быть с ним вместе.
– Что-то Бобби наш сегодня молчит, – Эрик посмотрел на Вальтера. – Или, хочешь, сегодня мы будем звать тебя Билли? Тут у всех вымышленные имена. Для Лени я рекомендовал бы Блэки, Микки или Кока.
– Лени, а почему тебя зовут Лени? Это твое настоящее имя? – вдруг спросил Макс.
– По паспорту я Хелена-Берта-Амелия. Но меня всю жизнь зовут Лени. Может, потому, что моя бабушка из России. Мою тетю, например, зовут Оля.
– Если все и дальше так пойдет, тебе придется все-таки стать Хеленой.
– А что случилось? – удивилась Лени.
– Ты ведь сидишь в своей норе и ничего не видишь. Эти вечеринки, – Макс обвел глазами клуб, – наверняка скоро прикроют.
Внезапно он стал серьезен и закурил.
– Я вижу, как с каждым днем режим все больше и больше дает волю своей звериной сути. У меня лично давно есть понимание, что рейх создан для насилия и нацию последовательно начинают организовывать в этом направлении. Неужели вы этого не чувствуете?
Все в этот момент чувствовали явно что-то другое.
– Готовьтесь, нам многое предстоит увидеть, – Макс вздохнул. – Черного, Лени, с каждым днем будет больше. Черные принцы в опереточных мундирах с серебристыми галунами становятся не безобидной берлинской декорацией. Они уже по-настоящему ухватили власть.
– Макс, у тебя паранойя, – сказал Вальтер.
– Паранойя не у меня. И к тому же я не дебил, чтоб со мной говорить тем языком, на котором вещает «Народный радиоприемник 301».[18]
– У тебя есть право его не слушать.
– Зигги! Шахт подал в отставку! Ты хоть понимаешь, что начинается! За ним стоял весь Рур, ведь он договаривался и с Сити, и с Уолл-стрит. Теперь для Германии один путь – изоляция. И война.
– Какая война, что ты мелешь!! Из-за чего? Всего-навсего уволился этот профессор с внешностью из комиксов. Вор твой Шахт. Он в слугах у Монтегю Норманна![19]
– Шахт был единственный там, наверху, кто постоянно предостерегал Гитлера о том, что любой незначительный конфликт втянет мир в войну. Так говорят. И пока он рулил экономикой, можно было еще на что-то надеяться.
– Говорят, Макс, многое.
– Зигги, это еще не все. Ты хоть знаешь, что в ноябре Гитлер проводил секретное совещание с главными редакторами Berliner Morgenpost и Deutscher Verlag?
– Ну и что? Эти хоть еще пишут по-человечески, только их и можно читать.
Макс достал какую-то бумажку.
– Гитлер им признался, что лишь «обстоятельства заставляли его в течение десятилетий говорить только о мире», – стал зачитывать он. – «И лишь только подчеркивая волю немцев к миру», он мог «завоевывать пядь за пядью для немецкого народа свободу и давать ему оружие, необходимое для следующего шага». – Макс поднял вверх указательный палец. – Теперь самое интересное: «И теперь подобная пропаганда мира имеет нежелательные стороны – в умах людей может закрепиться, что нынешний режим решил сохранить мир при любых обстоятельствах».
– А что, разве не так? – встревожился Эрик.
– Твой дорогой Гитлер, – Макс почему-то посмотрел на Лени, – сказал, что теперь необходимо «перенастроить народ». И без спешки объяснить ему, что есть вещи, которые, «если их нельзя добиться мирными средствами, должны быть достигнуты силой».
Все замолчали.
– Петушок докукарекается. Недолго ему осталось. Рейхсвер его уже приговорил, – отстучал свои послания Георг, – там это и не особо скрывают теперь, говорят почти в открытую.
– А мне не нравится, что вокруг Берлина выросли эти ужасные казармы, – сказал Эрик. – К чему это все? Еще год назад их ведь не было!
– Дорогой мой, заводы уже производят по пятьсот истребителей в месяц и столько же бомбардировщиков. Нужно же где-то жить тем, кто их делает, – Георг заговорил с ним, как учитель. – В этом году я был на выставке в Автомобильном салоне: на каждые пять военных грузовиков у нас теперь приходится один гражданский автомобиль.
Появился Хьюберт.
– О, я, кажется, пропускаю самое интересное!
– Парни, вас послушать – с ума сойдешь, – нахмурилась Лени. – Здесь самое место, чтоб о политике спорить!
– Идите тогда с Зигги потанцуйте, – Эрик уже выбирал себе жертву на танцполе. – Он места себе не находит целый вечер.
Столики вокруг стояли почти пустые – весь клуб ходил ходуном под зажигательную свинг-обработку «Хорста Весселя». Это была еще одна причина популярности оркестра Тедди Штауфера в Германии. Помимо совсем уже выходящих из-под контроля танцевальных пируэтов, весь зал еще и пел хором. Эффект был неожиданный.
– Танцевальная версия неплохо звучит, – заметил Хьюберт. – Значительно лучше оригинала.
– Ты наверняка за всю свою жизнь не видел столько девичьих трусов, – сочувственно сказал Макс.
– Плесень, – хмуро поставил всему увиденному диагноз Георг.
– В следующий раз можно сходить в отель «Император», – Эрик был доволен реакцией друзей на происходящее. – Там вообще с ума сойдете. Представьте – мужчина в два центнера весом за барабанами, в самом центре сцены, управляет своим оркестром, который скромно сидит по бокам, и при этом сей пончик без конца выбегает вперед, совершая воздушные прыжки и садясь на шпагат. У него и прозвище смешное – Gummiball.[20]
– А как его зовут? – поинтересовалась Лени.
– Курт Видман. Но он хочет взять себе псевдоним Билли Блэкмор. У него есть один номер, под который можно любую соблазнить. Называется Haben sie schön man im Dunkel geküßt?.[21] Они всегда его играют в темноте, и мужчины при этом постоянно кричат, чтобы те сильно не спешили.
– Лени, я привез тебе мебель, – сказал Хьюберт. Он здесь явно мучался.
– Опять? В общей сложности я за этот год практически не спала месяц – разглядывая по ночам все твои варианты. Хьюберт, может быть, сделаем паузу, пока я не закончу фильм?
– Я привез к тебе еще и две картины.
– О, вот за это спасибо, тут мы почти всегда совпадаем.
– Наверняка там голые мужики, – предположил Эрик.
– Пора бы уже тебе повзрослеть, дружок. Иди лучше потанцуй. Видишь брюнетку с короткой стрижкой? Она глаз с тебя не сводит.
– Лени, это трансвестит, – смущенно заметил Хьюберт.
В машину погрузились уже совсем поздно.
– Ну что, Эрик, какой пароль ты сегодня придумал для ваших… Бранденбургских теней? – спросила Лени. – Или у вас «игуана» как годовой абонемент?
– Сегодня без зрителей. Вас с Хьюбертом будет достаточно, – сказал Вальтер.
Эрик не мог успокоиться. Его увезли от самого сладкого, и от переполняемых чувств он даже запел:
Kurze Haare, große Ohren,
So war die HJ geboren!
Lange Haare, Tangoschritt —
Da kommt die HJ nicht mit! Oho,oho!
Und man hört’s an jeder Eck’ —
«Die HJ muß wieder weg»![22]
– Это еще что за чушь? – не выдержала Лени.
– А это куплеты свингующих козляток на мотив шлягера Hofkonzert im Hinterhaus,[23] – довольно ответил Эрик.
– Нет уж, позвольте, – Хьюберт был оскорблен в патриотических чувствах, – это же наш известный джазовый стандарт Organ Grinder’s Swing!
– Вор у вора шапку украл, – продолжал веселиться Эрик.
На этот раз зажгли несколько прожекторов, и они осветили макет как бы со стороны солнца. Теперь он выглядел захватывающе, и Лени, наконец, удалось его рассмотреть. Сразу же привлекла внимание широкая магистраль.
– Это как раз моя ось «Север—Юг», – гордо сказал Эрик. Видишь, в три ряда стоят деревья? И так будет по всей длине ее представительской части, в шахматном порядке. Роскошная парадная улица, длина – пять километров, ширина – сто двадцать метров. Связывает два вокзала, Северный и Южный. Кроме них, никаких транспортных узлов в столице не будет. Аэропортов будет четыре, их построят в радиальных конечных пунктах на удалении от города – там, где будут заканчиваться оси «Восток—Запад» и «Север—Юг». Один из них, рядом с Рингдорфскими озерами, будет приспособлен для посадки гидросамолетов – теперь ясно, что за ними будущее.
– А как же Темпельхоф? Его же только что построили! Это и так самый большой аэропорт в Европе!
– Там будет увеселительный парк, примерно как Тиволи в Копенгагене. А еще я отвечаю за Гроссес Бекен – Большой Бассейн, – похвастался Эрик, – видишь, у Северного вокзала – длина почти километр.
– За рыбок в нем ты отвечаешь, – похлопал его по плечу Макс.
– У нас с шефом байдарочное прошлое, – улыбнулся Эрик. – Он, как большой любитель водного спорта, решил не подключать бассейн к Шпрее, а наполнять автономно чистой водой. Смотри, Лени: здесь и пляжи, и раздевалки, и лодочные станции – представляешь, какой контраст будет – в самом центре города, рядом с этими громадами, которые в нем будут отражаться…
– Да просто грунт здесь болотистый и строить нельзя, – пояснил ситуацию Георг.
