Джефф был сражен наповал. Она не только выдержала его лучший удар, но и легко парировала, заткнув его за пояс.
— Извиняюсь. Как я уже говорил, я только что приехал и еще не вошел в ритм.
— Все в порядке. Отмотаем назад. Итак, вы пишете в основном об искусстве?
— Иногда. Знаменитости. Интервью. Очерки. Статьи. Вся обычная…
— Хренотень?
— Да вы ловите на лету. Жили когда-нибудь в Англии?
— Лондон. Стрэтфорд. «Буря»[39]. Оксфорд. Котсволдс. Портобелло-роуд. Хокстон. На все — полтора дня.
— Ну, думаю, вы все успели. Страна-то маленькая.
— Но передвигаться по ней довольно трудно.
— Глупо даже пытаться. Особенно по воскресеньям. Сталкивались небось с табличками «Строительные работы» и «Служба замены транспорта»?
— Как раз в воскресенье я прилетела из Пизы в Стэнсфилд. В самолете нам сказали, что нужно будет сесть на поезд «Стэнсфилд-экспресс», и там же продавали билеты — несмотря на то что никакого поезда в природе не существует. Вместо поезда оказался автобус. И стоил он целое состояние…
— И ехал целую вечность. Добро пожаловать в Англию.
Они мало что сказали друг другу, но слова эти несли колоссальный груз ожиданий. Это был чистый случай, одна сплошная фортуна, но воздух между ними уже потрескивал от напряжения. Она была действительно красива — могла понравиться любому, но, видимо, лишь он ощущал эту красоту как силу. Он желал ее — не сексуально, пока еще нет; это было слишком узко, слишком обедняло спектр его желания — и не будь это желание взаимным, оно бы ни за что не возникло. Никакой его победы в этом не было — просто так получилось. Они могли встретиться где угодно — где угодно в Венеции в этот уик-энд или где угодно в мире в грядущие годы, — и результат все равно был бы тем же. Они могли не сказать друг другу ни слова, и ничего бы не изменилось. В конце концов все свелось бы к тому же.
Фрэнк и Ивонн вернулись в сопровождении парня по имени Луис Как-Его-Там. Все трое были до крайности возбуждены встречей с Брюсом Нойманом, но вечеринка тем временем явно клонилась к закату. Заговорили о том, что делать дальше. Все были полны решимости отправиться куда-нибудь еще — за исключением Лоры. Джефф с удивлением слушал, как она объясняет, что устала и хочет вернуться в отель. У него закралось было подозрение, не стратегический ли это ход, цель которого — остаться одной, ну, то есть с ним, — но у нее ничего такого в мыслях явно не было. Она просто хотела домой. Пока все сворачивались, он сумел тихонько сказать ей, так чтобы никто не слышал:
— Я очень хотел бы снова вас увидеть.
— Взаимно.
— Мне позвонить вам? В отель?
Она покачала головой. Из-за паузы между двумя вопросами он так и не понял, к чему это относилось — «нет, не в отель, позвоните мне на мобильный», или «нет, не надо звонить мне в отель» (в том смысле, что Лучше зайдите туда), или даже — хотя этот вариант пока казался наименее вероятным — «не надо звонить и вообще оставьте меня в покое».
— Мы можем где-нибудь встретиться? — настойчиво спросил он. — Или мне все же позвонить вам? Где вы остановились?
Вопросы теснились и наскакивали друг на друга, хотя на самом деле это был один-единственный вопрос. Джефф надеялся, что в нем не прозвучало охватившего его отчаяния, хотя исключать такую возможность было нельзя — отчаяние сквозило в самой постановке вопроса.
— Ничто из перечисленного.
— Правда?
Итак, он все понял неверно. Никакая искра между ними не пробегала. Энергия шла только от него, причем в таком количестве, что, разбившись прибоем об ее скалы, она отхлынула назад и теперь стекала по его лицу как разбитое о макушку яйцо — вылившееся из своей скорлупки эго.
— Но надеюсь, мы еще увидимся.
— Хорошо… Возможно… Признаюсь, я совершенно сбит с толку.
— Думаю, мы еще увидимся с вами на этой неделе. Здесь, в Венеции. Но было бы чудесно привнести в эту историю элемент случайности, вы не находите?
— Это зависит от того, столкнемся мы с вами еще или нет.
— Думаю, столкнемся. Вечеринок так много.
— …Так много, что мы вполне можем все время оказываться на разных. На какие вы собираетесь пойти? Просто интересно…
Она ничего не ответила, но смотрела на него так, что стало ясно: снова его очередь говорить.
— Надеюсь, мы встретимся.
— Я тоже.
Растерянный, он стоял, не зная, что делать дальше.
— Понимаете, — продолжала она, — если у нас нет шансов, то и… Давайте посмотрим на это так: если мы снова встретимся, это будет чудесно, даже романтично. Разве нет?
— Да, но, видите ли, я англичанин и поэтому воспринимаю все немного по-другому. Я заранее предвижу, что мы разминемся — вот ведь хренотень! — и до конца своих дней буду гадать, как бы все повернулось, если б этого не случилось.
— Так будет даже еще более романтично.
— Зато куда менее весело. На определенной стадии романтика неизбежно превращается в трагедию.
— А на память как, не жалуетесь?
— Жалуюсь, если честно. А что?
— А то, что чуть раньше по ходу нашей беседы я уже упоминала, где остановилась.
— Неужели?
— Точно.
— Я сказал «в трагедию»? Я имел в виду — «в фарс».
Он хорошенько порылся в памяти.
— Вот хоть убейте, не помню, чтобы вы такое говорили…
(А было ли это в самом деле?)
— А может, вы шепнете мне еще раз мимоходом? Уверен, я тотчас же забуду.
— Если я скажу вам, где живу, вы будете все время там торчать.
— Да ни за что!
— Поспорим? Лишь только я выйду в холл, и вот он вы, откуда ни возьмись. «Какое поразительное совпадение! Я как раз шел мимо…» Ну да, последние два часа все шел и шел мимо. А что, нельзя тут ходить?
— Вы и вправду думаете, что я вами так интересуюсь?
— Я и вправду думаю, что вы человек как раз такого типа.
— Все верно. Я такой и есть.
— Лукавый?
— Ужасно.
(Крайне умнó было так сказать: чистосердечное признание снимает обвинение.)
Она потянулась к нему и поцеловала в губы. Ни разу на его памяти простой поцелуй в людном месте и в полностью одетом виде не был так напоен желанием. Как? Почему? Он уже было решил, что она передумала и сейчас пригласит его с собой, но поцелуй лишь подтверждал ее уход.
— Вы так и не скажете мне, где остановились?
Она пожала плечами.
И ему не оставалось ничего другого, кроме как смотреть, как она уходит прочь. Темные волосы ниспадают на плечи. Обнаженные руки. Спина, бедра, стройные ноги, узкие лодыжки, белые босоножки.
Безвоздушное пространство, оставленное пока несбывшимся обещанием этой встречи, мгновенно обратило все его возбуждение в отчаяние и тревогу. Он заново прокрутил в голове детали нового знакомства — странные словечки, взгляды, недосказанности, — но ему не хватило сосредоточенности, чтобы превратить их из источника мучений во что-то другое. Одно-единственное слово тамтамом билось у него в голове: черт, черт, черт. Но — черт! — это же неправильно. На самом деле он был счастлив, совершенно счастлив — ведь именно такие чувства (со всем их отчаянием и тревогой) и делают жизнь стоящим делом. Лучшим решением было поймать поднос и организовать себе еще один беллини. Как оказалось, он был чуть ли не последним. Через мгновение официанты свернули бар. Джефф углядел в толпе Дэйва Глэндинга, пробрался к нему и похлопал по плечу. Дэйва он знал уже лет двадцать. С технической точки зрения это делало его одним из старейших друзей Джеффа. В целом он им и был — в том самом смысле, какой вкладывал Сирил Конноли[40] в свою знаменитую фразу о том, что очень старые друзья почти неотличимы от врагов. Довольно размытая по числу участников компания, и Дэйв в том числе, как раз намеревалась проследовать в бар «Хейг». Фил Спендер, все еще в своем знаменитом кремовом костюме, в котором он был в Стэнстеде, направлялся туда же. А вместе с ним Кайзер, Мелани и прочие деятели из Института современного искусства. Еще некоторое время вся эта толпа толклась на месте, пока все ждали всех, а потом снялась и торжественно покинула вечеринку, пьяная и полная восторга первой ночи биеннале.
Из-за жары и дикого количества народа весь хейговский бар высыпал наружу, на пьяццу, откуда открывался вид на Большой канал и Гритти в одну сторону и на мерцающую белоснежную Санта-Мария-дель-Джильо — в другую. Кайзер проник внутрь и вернулся с первой партией напитков, по большей части пива. Теперь Джеффа со всех сторон окружали лондонцы, большую часть которых он знал по презентациям и выставкам: дом вдали от дома, Сохо в ренессансном обрамлении и с поправкой на жару. Снова множество женщин в красивых платьях, но без одной конкретной, одетой в желтое, ночь зашла в тупик и ничего не обещала. Как же быстро мир умеет сужаться до одного-единственного человека, одной-единственной женщины. Даже самый законченный ловелас время от времени подвержен приступам необъяснимой моногамии. Джефф был счастлив, он веселился вовсю, но теперь, после встречи с Лорой, ощущение невероятной удачи тихо грызло его изнутри, так что приходилось усилием воли возвращаться к бурлившей вокруг, подобно шампанскому, беседе.
