— Здесь должны подавать вкусное мороженое, — сказал Хорхе.
— Ты так думаешь? — спросила Клаудиа, с заговорщицким видом поглядывая на сына.
— Конечно. Лимонное, да еще с шоколадом.
— Ужасная смесь, но если тебе нравится…
Стулья в «Лондоне» были на редкость неудобные, словно созданные для одной цели — поддерживать тело в строго вертикальном положении. Клаудиа устала от сборов в дорогу, в последнюю минуту она обнаружила, что недостает кое-каких необходимых вещей, и Перено пришлось сбегать в магазин (к счастью, у него уже все было готово, он собрался, как на небольшой пикник), пока она запирала квартиру и писала письмо, одно из тех писем, которые пишутся в последнюю минуту, бездумных и лишенных всяких чувств… Зато теперь она отдохнет до изнеможения. Ей давно следовало бы отдохнуть. «Давно надо было устать, чтобы потом отдохнуть», — поправилась она, лениво играя словами. Перено скоро явится, в последний момент он вспомнил, что не запер какие-то бумаги в своей таинственной комнатке в Чакарите, где хранил книги по оккультным наукам и рукописи, которые никогда не будут напечатаны. Бедный Перено, вот кому действительно следовало отдохнуть. Просто счастье, что Клаудии разрешили (после телефонного звонка доктора Леона Левбаума некоему инженеру) взять Перено как дальнего родственника и почти контрабандой протащить его на пароход. Перено, как никто другой, заслужил этот лотерейный выигрыш, Перено — бессменный корректор у Крафта, вечный постоялец дешевых пансионов в западной части города, любитель ночных прогулок в порту и по улочкам Флореса. «Ему больше, чем мне, пойдет на пользу это несуразное путешествие, — думала Клаудиа, рассматривая свои ногти. — Бедный Перено».
От кофе ей стало лучше. Значит, она отправляется в путешествие с сыном, прихватив в придачу старого друга под видом дальнего родственника. Она ехала, потому что выиграла в лотерею, потому что Хорхе, а еще больше Перено полезен морской воздух. Снова и снова повторяла она про себя: «Значит, отправляемся…» Клаудиа рассеянно отхлебнула кофе, снова отдаваясь своим мыслям. Нелегко ей было пуститься в этот путь, решиться на такой шаг. Уехать на три месяца или на всю жизнь не слишком большая разница. Не все ли равно? У нее не было ни большого счастья, ни большого горя, а ведь только эти крайности помогают преодолеть резкие перемены. Муж оплатит содержание Хорхе в любом уголке земли, куда бы она ни уехала. В ее распоряжении рента, деньги на черный день, аккредитивы.
— Все, кто здесь, поедут вместе с нами? — спросил Хорхе, отрываясь от мороженого.
— Нет, конечно. Но если хочешь, давай отгадывать. Вот эта сеньора в розовом наверняка поедет.
— Ты так думаешь? Она очень некрасивая.
— Хорошо. Не станем ее брать. А теперь давай ты.
— Вон те сеньоры за дальним столиком, вместе с сеньоритой.
— Очень может быть. Кажется, они симпатичные. У тебя есть носовой платок?
— Да. Мам, а пароход большой?
— Думаю, да. Это, кажется, какой-то особый пароход.
— А его кто-нибудь видел?
— Возможно, и видел, но никто о нем ничего не знает.
— Значит, он некрасивый, — меланхолично заметил Хорхе. — Красивые корабли все знают. Перено! Перено! Мам, вон Перено.
— Перено, и вдруг пунктуален, — сказала Клаудиа. — Можно подумать, лотерея изменила все привычки.
— Перено пришел! А что ты мне принес, Перено?
— Новости с планеты, — ответил Перено; Хорхе с восхищением посмотрел на него.
V
Учащегося Фелипе Трехо очень интересовало то, что происходило за соседним столиком.
— Представляешь, — говорил Фелипе отцу, вытиравшему пот со всем изяществом, на какое только он был способен. — Часть этих кикимор поедет вместе с нами.
— Ты бы мог выражаться поприличней, Фелипе, — запричитала сеньора Трехо. — И когда только этот мальчишка научится хорошим манерам.
Беба Трехо внимательно изучала косметику у себя на лице с помощью зеркальца от Эйбара, которое при случае использовала как перископ.
— Ладно, а вот эти каракатицы, — снисходительно процедил Фелипе. — Представляешь? Эти наверняка с рынка.
— Не думаю, что все они поедут, — сказала сеньора Трехо. — Возможно, вот эта пара и вот эта сеньора, по всей видимости мать девушки.
— Фу, как они вульгарны, — сказала Беба.
— Фу, как они вульгарны, — передразнил сестру Фелипе.
— Не дури.
— Тоже мне, герцогиня Виндзорская. И такая же красавица, вылитая.
— Дети, прекратите, — сказала сеньора Трехо.
Фелипе наслаждался сознанием своего неожиданного превосходства, но пользовался им пока осторожно. В первую очередь стоило поставить на место сестрицу и отомстить ей за все, что он вытерпел от нее до сих пор.
— За другими столиками вполне приличные люди, — заметила сеньора Трехо.
— Очень прилично одетые люди, — ответил сеньор Трехо.
«Они мои приглашенные, — ликующе подумал Фелипе и чуть не закричал от радости. — Предок, старуха и эта дура. Теперь буду делать все, что захочу». Он обернулся к сидевшим за соседним столиком и подождал, чтобы кто-нибудь из них обратил на него внимание.
— Вы случайно не отправляетесь в путешествие? — спросил он у брюнета в полосатой рубашке.
— Я нет, молодой человек, — ответил брюнет. — А вот этот юноша с мамой и эта сеньорита со своей мамой едут.
— А-а. Вы пришли провожать.
— Да. С семейством. Вам повезло, молодой человек.
— Ничего, — сказал Фелипе. — Может, вам повезет в следующей лотерее.
— Конечно. Надеюсь.
— Точно.
VI
— Кроме того, у меня есть новости от восьминожки, — сказал Перено.
Хорхе положил локти на стол.
— А где ты ее нашел, под кроватью или в ванной? — спросил он.
— Она карабкалась по пишущей машинке, — ответил Перено. — Как ты думаешь, что она делала?
— Печатала на машинке.
— Какой умный мальчик, — сказал Перено Клаудии. — Разумеется, она печатала на машинке. Я принес ее письмо и сейчас прочту из него отрывок. Вот слушай: «Он уехал гулять по синему морю, бросив меня в горе на косогоре. И теперь множко и еще немножко станет ждать его бедная восьминожка». И подпись: «Твоя восьминожка, с любовью и укором».
— Бедная восьминожка, — сказал Хорхе. — Чем же она будет питаться без тебя?
— Спичками, графитными стержнями, телеграммами и баночкой сардин.
— Она же не сможет ее открыть, — сказала Клаудиа.
— Что ты, восьминожка все умеет, — ответил Хорхе. — А как наша планета, Перено?
— На планете, видимо, прошел дождь, — сказал Перено.
— Да, там шел сильный дождь, — подхватил Хорхе, — и муравье-человекам придется взбираться на плоты. Там был потоп или чуть поменьше?
Перено не был твердо уверен, но предполагал, что муравье-человеки сумеют выкарабкаться из беды.
— Ты не принес подзорную трубу? — спросил Хорхе. — Как же мы будем на пароходе наблюдать за планетой?
— С помощью астральной телепатии, — ответил, подмигивая, Перено. — Клаудиа, вы, видимо, устали.
— Эта сеньора в белом ответила бы, что во всем виновата повышенная влажность. Да, Перено, вот мы и здесь. Что-то нас ждет?
— Ах, вы об этом. У меня не было времени изучить этот вопрос, но я разрабатываю план.
— Какой план?
— Фронтальный. Каждую вещь, каждый факт необходимо изучать с разных сторон. Люди обычно избирают один и тот же метод и достигают половинчатых результатов. Я же всегда разрабатываю фронтальный план и синкретизирую результаты.
— Понимаю, — сказала Клаудиа, но по тону ее было понятно, что ничего она не поняла.
— Надо действовать push-pull [30], — сказал Перено. — Не знаю, сумел ли я выразить свою мысль. Иные вещи, что называется, преграждают нам путь, и необходимо сдвинуть их с места, чтобы увидеть, что происходит впереди. Например, женщин, не при ребенке будь сказано. А иные надо хватать за ручку и тянуть. Этот парень Дали знает, что делает (правда, может, и не знает, но это неважно), когда изображает человеческое тело со множеством ящичков. Мне представляется, что у многих явлений есть ручки. Вдумайтесь, например, в поэтические образы. Если не вникать, то улавливаешь лишь поверхностный смысл, хотя порой он скрыт глубоко внутри. Вы довольствуетесь поверхностным смыслом? Конечно, нет. Необходимо потянуть за ручку, чтобы проникнуть в глубь ящика. Потянуть — это значит овладеть, усвоить и выйти за обычные рамки.
— А-а, — сказала Клаудиа, делая незаметный знак Хорхе, чтобы он высморкался.
— Здесь, например, каждый элемент полон значения. Каждый столик, каждый галстук. Я вижу элемент порядка в этом ужасном беспорядке. И я спрашиваю себя, чем все это кончится.
— Я тоже. Это забавно.
— Все забавное всегда зрелищно; но не будем вдаваться в анализ, не то обнаружится его отвратительная суть. Учтите, я не против развлечений, но всякий раз, перед тем как развлечься, я сначала закрываю лабораторию и выливаю кислоты и щелочи. Следовательно, я уступаю, подчиняюсь условностям. Вы прекрасно знаете, сколь драматичен юмор.
