Но они не слушали.
Они вытащили его из машины и принялись избивать.
А потом отобрали у него бумажник с тремя сотнями наличных и забрали кредитные карточки Чейз-манхэттен-банка.
Да еще и уехали на его "вольво".
Заявлять в полицию он не стал – они правильно все рассчитали.
Не стал, потому как был замаран тем обстоятельством, что незаконно использовал наёмный труд работников не имеющих рабочей визы.
Прайсы* (price) – прейскуранты (ам.) Позвонил только в местное отделение Чейз-манхэттен про свои банковские кредитки, чтобы их заблокировали…
И все.
Из снятой квартиры Гена с Вовой еще украли и его компьютеры с микроволновкой и с си-ди проигрывателем.
Скоты!
Больше никогда он не станет связываться с русскими.
Про машину в полицию заявил, наверняка ребята на ней далеко не уедут.
Ее нашли на следующий день, брошенную возле дорожной забегаловки с помпезным названием "Грэйт Америкэн фуд энд бэверидж компани".
В бардачке лежали его права, карточка социального страхования и две кредитки Чейз-манхэттен.
Дима позвонил по телефону Грэйси.
В Америке у Димы не было постоянной сердечной привязанности.
Местные англо-саксонки на контакт с приезжим не шли из своего американского высокомерия. А с полу-ассимилированными еврейками, которых аборигены Кливленда упорно называли русскими, Дима связываться не хотел. Им только дай слабину – враз разденут и выкинут, еще похуже этих сибиряков – Гены с Вовой. Да и возраст тех, что соглашались идти с ним – удручал.
Оставались проститутки в диапазоне цветовой гаммы от кофейных рэп- сестрёнок и желтых чайна-таун гёрлз, до смуглых латинос с их вечной любовью к красным гёрлиш андервиа*. Но Дима брезговал, предпочитая быть одному, чем с этими – исчадиями уличной любви.
Только вот Грэйси.
Одна лишь Грэйси из настоящих коренных американок стопроцентных WASP** только она шла с Димой на контакт.
Он сам не знал почему.
Разводка тридцати пяти.
Ребенок у нее.
Дима позвонил.
– Хай***, я могу приехать, Грэйси?
– Димитрий, я не могу тебя сейчас принять, у меня гости.
– Но мне очень плохо, Грэйси, я хочу приехать к тебе.
– Плохо? – переспросила Грэйси, – но разве это моя проблема?
По английски "плохо" звучало как I' m damaged**** Он даже добавил, он даже уточнил, – I'm stumbled down under the foot***** Но ее это не тронуло.
У нее были свои проблемы.
Какие-то гости.
Сноски:
Гёрлиш андервиа* (girlish underwear) -,букв. "девчачье бельё" (ам.) WASP** -(White Anglo-Saxon Protestant) -, Белый, англо-сакс, протестант (коренное американское население) Хай*** (Hi) – привет (ам.) I' m damaged**** – я разбит, я расстроен.
I'm stumbled down under the foot***** – я раздавлен И он – дурак, и он еще поехал к ней на Хот Чёрч роуд…
А она выставила его.
И даже в дом не пустила.
Тогда он напился.
Вообще Дима Минаев не пил.
А тут нашло на него.
Купил самую большую бутылку бурбона и еще у него дома была гостевая – Американского Виски "Саузенд Комфорт".
Напился и ему стало вдруг смешно.
Как смешно.
Как все просто.
Мы все живем только ради того, чтобы у нас был секс.
И вдруг Минаев понял.
Всем дном душонки своей – ап ту зэ ботом* – осознал, что жить здесь в Америке, если только не быть при этом местным уроженцем – можно только при условии если у тебя не просто много денег, а так много, что ты даже и не знаешь точно сколько.
А иначе, а иначе надо жить в России, там где родился.
Потому как только в России девушки дают задаром. За любовь, а если нет любви, то за надежду что она может быть придет.
Ап ту зэ ботом* (up to the bottom*) – до самого донышка (ам) ….
На работу в контору СМУ спецдорстроя Валида Валидовича возил шофер из городской мэрии. Но случилось так, что толи машина поломалась, то ли водитель заболел, но Антонов попросил Богуша дать машину для важняка.
Разве откажешь???
Богуш дал своего водителя. …
Валид Валидович в отличие от местных неотесанных начальников никогда не садился спереди рядом с водителем. Только сзади.
Сидит себе – словно аршин проглотил. И молчит всю дорогу.
Поселили следователя в гостинице Уральский Саввой, в самом центре Краснокаменска, а контора СМУ, где в специально выделенном для него кабинете, важняк корпел над сметами и договорами, была почти за городом, на самом краю промзоны комбината Краснокаменск-Нефтесинтез.
Там вообще гиблое место какое-то. Краснокаменские мрачно шутили, мол пролетают Путин с Бушем над Краснокаменском, и Буш спрашивает, а что тут у вас такое там внизу, ну Путин ему и отвечает, это мол наш экспериментальный город, река в нем отравленная, воздух отравленный, водку туда только палёную завозим, вот ждем, что из этого эксперимента, какая генерация новых мутантов выйдет.
Нынче была пятница.
Валид Валидович обычно работал в СМУ до семи. Потом брал часть несекретных документов с собой и ехал в гостиницу, где ужинал в ресторане и потом еще добирал рабочего дня у себя в номере.
Но сегодня он вызвал шофера к пяти вечера.
Шофера по странному стечению обстоятельств звали Ноиль.
Когда на обратном пути они проезжали небольшую мечеть-новодел, что игрушкой стояла среди новых домов Сиреневой Тишани, Валид Валидович вдруг попросил остановиться.
Машина встала.
Валид Валидович вышел.
Постоял немного, потом снова сел и велел ехать.
– Ты мусульманин? – спросил вдруг Валид Валидович Ноиля.
– Вроде да, – неуверенно ответил шофер.
– В мечеть ходишь? – снова спросил важняк.
– Нет, времени нету, – со смущенно извинительной интонацией ответил Ноиль.
– А эту мечеть когда открыли?
– Эту? – переспросил шофер, – эту чеченцы построили два года назад.
До самой гостиницы молчали.
– Слушай, – когда уже почти подъехали, обратился к водителю Валид Валидович, – у тебя знакомая девушка есть хорошая? Татарка… Только не проститутка, я тебя умоляю.
Ноиль весь напрягся.
– Мне женщина нужна, понимаешь, я тебе хорошо заплачу, приведи мне, но только не проститутку. И еще, сам понимаешь, мне здесь в гостинице никак нельзя это… Ты сейчас позвони своей подруге, все объясни, мы за ней заедем, потом ты нас в лесок отвезешь и пол-часика рядом погуляешь, понял?
Ноиль думал три минуты.
– Жену ему свою предложить? – первое что пришло ему в голову, – нет, и ее долго уговаривать придется, да и Валиду Валидовичу Тамара вряд ли понравится. Соню из гаражного буфета? Она чистенькая, проверенная, но она сейчас свой буфет не бросит…
– Сейчас позвоним, начальник, сейчас все будет в ажуре, – сказал Ноиль и стал набирать номер Умной Маши. …
Когда Маша уходила от Игнатьева, уйти по тихому ей не удалось.
Хотела собрать днем вещички, да оставив на столе ключи и записку, выйти, захлопнув дверь.
Но Володя вдруг зачем-то вернулся.
Как чувствовал что ли.
– Ты куда с сумками собралась? – поняв, все же спросил он.
Володя грозно возвышался посреди комнаты, перекатываясь с пятки на носок, с носка на пятку.
Она всегда побаивалась его.
Десантник.
Каждый июль праздник своей десантуры отмечал.
Майку в полосочку надевал, голубой берет и на берег Каменки, где вместе с такими же как он – купался пьяный, прыгая в реку с полого уходящих в воду бетонных плит.
– Куда собралась с сумочками, спрашиваю?
– Я, я…- пропищала Умная Маша.
– Что, я-я? – грозно прорычал Игнатьев.
– Я решила от тебя уйти, – пытаясь совладать с волнением, выдавила из себя Маша.
И поджав губки, добавила для убедительности сказанного, – Вот.
Это слово "вот" особенно разбередило Игнатьева, приведя его в состояние какого-то уже едва сдерживаемого неистовства.
– Что, вот? Что, вот? – кричал он размахивая кулаками у самого носа, едва дышавшей Маши, – что ты мне здесь воткаешь? Развоткалась, понимаешь ли, я ее одевал, цацки ей покупал, в Турцию возил, а она развоткалась, понимаешь ли тут.
Игнатьев балансировал на грани, сам отдавая себе отчет, что еще немного, и он не сдержится, даст волю кулакам.
– Мужика что ли нашла себе? – вдруг предположил он, как ему казалось, совершенно невозможное.
– Ты мне не даешь развиваться, Володя, я здесь морально не росту, – тихо проговорила Маша, – мне учиться надо.
– Учиться? – вскинулся Игнатьев, – чему тебе учиться? Стирать, да сосать ты уже умеешь, а что еще надо?
– Я учиться должна, мне нельзя терять еще год, я должна… – начала говорить Маша, но не договорила, потому как тяжелый удар по скуле свалил ее на пол.
– Год терять, сука, а я сколько с тобой тут потерял, ты спросила, ты поинтересовалась?
Маша сидела на полу поочередно трогая себя то га губы, то за затылок. Падая, она ударилась головой о край стола.
Игнатьев вдруг поддал по ее спортивной сумке ногой.
– Уходишь? Уходи, сука, но помни, назад захочешь, не возьму, проситься будешь, не возьму назад.
Он отвернулся к окну и продолжал вдохновенно пророчествовать.
– Я перспективный, меня Богуш скоро главным инженером СМУ должен поставить, на стажировку в Германию меня пошлют, потом я начальником СМУ стану, а ты, а ты, гадина, прозябать будешь под грушей…
