Славка упала и схватила отца за ноги. Заревела.
— Папочка, прости, я не хотела, папочка, это впервые…
— Впервые что?
— Я впервые была с мужчиной, после клуба…
— Пьяная?
— Это впервые, папочка, прости…
Юрий Исаакович сел с ней рядом, обнял и поцеловал в голову. Голос его стал совершенно спокойным и заботливым.
— Он кончил в тебя?
— Не знаю, папочка.
Славка плакала, как в детстве.
— Вытри сопли.
Варя стала вытирать заплаканные глаза. Юрий Исаакович улыбнулся.
— Да я в прямом смысле этого слова «вытри сопли».
Сам достал платок и вытер нос дочери. Потом поднялся, открыл портфель и достал коробку. Налил в стакан воды и протянул Славке.
— На, выпей одну таблетку для профилактики.
— Что это?
— Постинор.
— Но это же вредно?!
— Хорошо, не пей.
Слава схватила таблетку и засунула в рот. Жадно запила.
— Откуда у тебя «постинор», пап?
— Принимаю после заседаний Центробанка страны. Шутка. Заехал и купил тебе. Я ж тоже был молодым, прикинь. Давай иди, я почитаю немного. И еще… Варвара мне ничего не говорила. Она тут ни при чем.
Славка стала выходить из кабинета. Уже в дверях обернулась. Посмотрела на отца, кинулась и запрыгнула на него. Обняла и стала целовать во все щеки.
— Я люблю тебя, папочка… Спасибо тебе, миленький…
В комнате Слава надела пижаму и забралась в кровать. Потом немного оттянула резинку на штанах, как будто думала увидеть что-то там новое. Посмотрела на свое, до боли знакомое, как на личного врага, и тяжело вздохнула.
В дверь постучали. Мама.
— Можно, кис?
— Конечно, мамочка.
— Я тут кое-что принесла.
Мама вытянула руки из-за спины. В них была бутылка шампанского «Moet» и два бокала.
— Держи бокал, — сказала и стала его наполнять. — Я не рассказывала тебе, как мы познакомились. Точнее, я тебе правды не рассказывала. Я говорила, что мы познакомились на дне первокурсника Универа — это правда. Что мы танцевали и влюбились друг в друга — это правда. Что мы в тот же день уехали к нему и провели вместе ночь, что я стала женщиной с ним — это все правда. Проблема была в том, что утром мы проснулись и не поняли, почему лежим голые в обнимку. Имен друг друга даже не помнили. В предыдущий праздник были пьяные в хламину. Про все это нам рассказали, восстанавливая события, — друзья.
— Это попадос, мам.
— Не попадос, милая. Юрка — прекрасный муж и заботливый отец…
— Это уж точно.
— Понимаешь, чем попадос отличается от Юрки?
— Да, мам.
— Все, целую тебя, — она заговорщицки подмигнула. — Он уже в ванной. Пойду, потру ему спинку.
* * *
— Эй, Пинкертон, — Варвара вальяжно облокотилась о дверь магазина, — в прошлый раз я украла бутылку вискаря из магазина, а ты лохонулся.
— «Blue Label» за двести двадцать долларов. Их вычли из моей зарплаты. Я видел, как вы положили ее в сумку.
— Почему ты не сказал? Почему не поймал меня и ментам не сдал?
— Потому что ты — моя женщина.
— Что?! Мне показалось?!
— Ты — моя женщина. Ты будешь моей. Я буду ждать тебя. Терпеливо.
— Ты не прихерел, случаем? Книга жалоб и предложений в магазине есть?
— Сейчас принесу.
Варвара размашисто размашистой губной помадой написала: «В 18:00 у „Сатирикона“».
— Знаешь, что такое «Сатирикон-то»?
— Я был там. «Бабочек» Виктюка смотрел.
— О, да ты — эстет?! Знаешь, что все эстеты — пидорасы?
— Знаешь, что ты очень красивая?
— Ладно, гей, в шесть — и не опаздывай. Я билеты возьму… С меня должок за виски.
— В чем ты будешь одета?
— Это еще зачем?
— Хочу гармонично выглядеть с тобой…
— Гармонично… Обоссаться можно… Ты где такое слово выловил? Из толкового словаря эстетов?
Варвара усмехнулась задумчивыми глазами и уже на выходе из супермаркета нагло прошептала:
— Я буду без трусов, детка…
* * *
Таиланд. Режиссер проекта «всемирная проституция» Семен Горров был прожженным ценителем порноиндустрии и, хоть боялся признаться сам себе, — сексоголиком. Еще не прошло полчаса с момента заселения в гостиницу, как он уже трахнул уборщицу на этаже отеля. А сейчас с бокалом коньяка «Martell X. O.» из Duty-free ломился к Ричарду в номер.
— Осел, открывай. Медведь пришел…
Ричард распаковывал вещи. Достал фотографию Варвары и поставил на тумбочку.
— Какой, блядь, медведь?! Алкаш ты! И почему я — осел?
— Из мультфильма про Винни Пуха. Я — медведь Винни Пух, ты — осел Иа.
— С какого хуя?
— А с такого — я уже задрал одну пылкую телку, которая прибиралась на этаже. Просто разорвал ее. Она как обезьянка визжала: «А-а-а-а!!!» Я ее заставил скандировать: «Ю-ю-ющенко! Ю-ю-ющенко!!» Я ржал так, что не мог кончить, прикинь… Ты не представляешь, какие у них маленькие дырки. Просто дырочки — и все тут. Малюсенькие-премалюсенькие дыроебочки.
— Горров, давай без фанатизма…
— Она все говорила мне потом: «Mister Big fuck». Понял, я — Mister Big fuck. Значит, я — медведь с Биг факом.
— Биг Фак ты в Биг Маке. И с какого перепуга, я — осел Иа?
— Ты че, чувак, не помнишь мультфильма?! Ну, вспомни, когда хвост свой он в горшок вставлял, что говорил?
— Зачем он вставлял свой хвост в горшок? Что за ебаный порносценарий мультфильма?
— У тебя детство-то было?! Ладно, объясняю. Он говорил: «А сейчас входит… И выходит… Входит… И выходит…»
— И при чем здесь я?! И почему ты обдолбался коньяком в первый день съемок?!
— Вот и я про работу. Сегодня ты с несколькими героинями и одним героем будешь: «И входит… И выходит… И входит… И…»
— …И пошел ты на хуй…
— Нет, не пойду-у, скажи спасибо, что я не стал настаивать, чтоб ты с педиками спал. У худсовета телекомпании было такое предложение, но я его отверг. Ради тебя, моя упругая попка…
— Пошел ты на хуй…
— Боюсь-боюсь… Ухожу-ухожу…
Горров поставил бокал с коньяком на стол.
— Ладно, теперь серьезно. Коньяк тебе. Выпей. У меня в номере сидит главная героиня этого проекта про Таиланд. Она будет с тобой всю программу сквозным героем, будет показывать и рассказывать, снимать тебе проституток и договариваться о цене, съездим к ней домой, посмотрим на семью и подарим двум ее детям куклу Барби и Кена, будем в самых ужасных борделях и самых дорогих ресторанах, а под конец программы мы поедем с ней в хоспис к ее другу, умирающему от СПИДа…
— С ним-то, надеюсь, мне не нужно будет трахаться?
— С ним нет. Но с ней нужно будет переспать в конце программы…
— Уродка?
— Да нет, даже забавная очень.
— Как зовут?
— Хорхе… Он — травести.
* * *
Оська не боялся предстоящего разговора с отцом. Он, конечно, понимал, что по голове его за тараканов не погладят, но и лупить по ней не станут. На всякий случай он взял свой лучший костюм, но не для того, чтоб отдать, как велел отец, а чтоб продемонстрировать родителям свое послушание.
— Садитесь, молодой человек, — Юрий Исаакович, уже в галстуке, даже не посмотрел в сторону сына — мельком посмотрел на жену и не удержался. — Как я люблю тебя, моя милая.
Она подошла и поцеловала его в голову.
— Итак, дорогой сын, как мы будем себя вести сегодня? Подложим кому-нибудь в портфель гремучую змею или запустим в школьный бассейн семейку пираний?
— Хороший совет, пап, спасибо.
— Мне вообще-то не до шуток…
— Я взял костюм, потому что ты сказал, что мне нужно отдать свой лучший костюм. Но я не хочу его отдавать этому барану.
— Вот как мы заблеяли?! Откуда такая самоуверенность?
— Лучше лишите меня карманных денег на всю жизнь, лучше накажите еще как, но я считаю, что этот баран — совершенный баран…
— Совершенный баран, значит?
— И свинья, недостойная мужского имени…
— А ты, Осень, значит, Бэтмен, или на крайний случай д'Артаньян?!
— Кто такой д'Артаньян?
— Никто… Проехали… Ну так кто ты, Робин Гуд?
— Я твой сын…
— Подойди ко мне… Как ты считаешь, нужно ли тебе, чтобы снять негативное отношение директора школы к нашей семье, подойти и рассказать причину твоего поступка. Всю правду… Как ты думаешь?
— Я не хотел бы этого делать.
— Почему?
— Одноклассник знает, почему я это сделал с ним. Мне этого достаточно. И я — не стукач. Каким бы свинским бараном он ни был, я, пап, не стукач.
Юрий Исаакович снял со своей руки часы «Breguet 1109 Санкт-Петербург» лимитированной серией в 100 экземпляров и протянул их сыну.
— Они твои — заслужил. Костюм повесь в шкаф. Карманные деньги все равно не получаешь три месяца. Извиняться перед бараном публично не нужно. А гордиться собой — тем более… Все. Вы свободны.
Оська взял костюм и стал подниматься в спальню по лестнице.
— И вот еще что, сын, — Юрий Исаакович обнял жену и расплылся в циничной улыбке, — тоньше нужно работать… Понимаешь, тоньше…
