Она вышла из крематория и здесь увидела, как у нее над головой над башнями-близнецами поднимаются последние останки Фреда: тонкая струйка серого дыма из печи. Люди, проходившие по обрамленной цветами пригородной дороге, смотрели вверх и замечали дымок; то был горячий день для крематория. Фред опустился неразличимым серым пеплом на розовые цветы; он стал частью дымового бедствия над Лондоном, и Айда заплакала.
Она плакала, но в ней крепла решимость, крепла все время, пока она шла к трамваю, который должен был увезти ее в родные места; к барам, световым рекламам и к театрам-варьете. Человек создается обстановкой тех мест, где он живет, и ум Айды работал с простотой и точностью световой рекламы: стакан, из которого беспрестанно льется напиток, беспрестанно вращающееся колесо, пошлый вопрос, то вспыхивающий, то гаснущий: «Пользуетесь ли вы эликсиром Форана для укрепления десен?» «Я сделала бы то же самое для Тома, думала она, для Кларенса, этого старого обманщика. Призрака из Хенеки-бара, для Гарри». Это самое малое, что можно сделать для кого-нибудь, – задавать вопросы, вопросы на дознаниях, вопросы на спиритических сеансах. Кто-то причинил Фреду зло, и кому-то надо за это тоже причинить зло. Око за око. Если верить в Бога, можно предоставить заботу о мести ему, но нельзя же доверять этому единому, этому всемирному духу. Месть выпала на долю Айды, точно так же, как ей досталась награда: мягкие, влажные губы, прижавшиеся к ее губам в такси, теплое рукопожатие в кино, – это была единственная награда. Месть и награда – и то, и другое ее влекло.
Трамвай зазвонил и, рассыпая искры, двинулся по набережной. Если несчастным сделала Фреда женщина, Айда скажет, что она о ней думает. Если Фред покончил с собой, она докажет это, об этом напечатают в газетах, кто-то от этого пострадает. Айда собиралась начать с самого начала и трудиться упорно. Она была непреклонна.
Первым этапом (в течение всей панихиды она не выпускала из рук газету) была Молли Пинк, о которой упоминалось как о «личном секретаре», директоров фирмы «Картер и Гэллоуэй».
Айда шла от станции метро Черинг-Кросс; ее обдувал горячий ветер; солнечный свет, заливая Стрэнд, бликами дрожал на радиаторах автомобилей; в одном из верхних этажей пансиона Стэнли Гиббонса у окна сидел человек с длинными седыми усами по моде времен короля Эдуарда и рассматривал в лупу почтовую марку; прогрохотала большая подвода, груженая бочками, а на Трафальгарской площади били фонтаны, словно прохладные прозрачные цветы распускались и падали в тусклые, закопченные бассейны. «Это будет стоите денег, – повторяла себе Айда, – если хочешь узнать правду, это всегда стоит денег». И она медленно пошла по переулку св.Мартина, подсчитывая возможные расходы, но сквозь грусть и решимость к ней беспрестанно возвращалась мысль: это увлекает, это жизнь, – и сердце ее билось сильнее. На улице Севен Дайлз около дверей «Королевского дуба» бродили негры в плотно облегающих опрятных костюмах и старых форменных галстуках школы, где они когда-то учились. Айда узнала одного из них и остановилась с ним поболтать.
– Как дела, Джо? – Над яркой полосатой рубашкой, словно ряд огней в темноте, засверкали крупные белые зубы.
– Прекрасно, Айда, прекрасно.
– А что ваша сенная лихорадка?
– Все мучит, Айда, все мучит.
– Ну, всего хорошего, Джо.
– Всего хорошего, Айда.
До конторы господ «Картера и Гэллоуэя» было четверть часа ходьбы, она помещалась на самой верхотуре высокого здания недалеко от Грейс-Инн. Теперь ей нужно было экономить: она не хотела тратиться даже на автобус; когда она добралась до пыльного старинного здания, там не оказалось лифта. Крутые марши каменной лестницы утомили Айду. Весь этот долгий день во рту у нее ничего не было, кроме булочки, съеденной на станции. Она села на подоконник и сняла туфли. Ступни у нее горели; она принялась растирать пальцы на ногах. Вниз по лестнице шел какой-то старый джентльмен с длинными усами. Он искоса, каким-то порочным взглядом посмотрел на Айду, на нем были клетчатый пиджак, желтый жилет и серый котелок. Он снял котелок.
– Попали в беду, мадам? – спросил он, глядя на Айду маленькими тусклыми глазками. – Может быть, я могу помочь?
– Я никому не позволяю чесать мне ноги, – ответила Айда.
– Ха-ха, – засмеялся старик, – вам очко. Вот это мне по сердцу. Вы наверх или вниз?
– Наверх. Под самую крышу.
– «Картер и Гэллоуэй». Солидная фирма. Скажите им, что это я вас послал.
– А как вас зовут?
– Мойн. Чарли Мойн. Я вас здесь уже видел раньше.
– Не может этого быть.
– Значит, где-нибудь в другом месте. Никогда не забываю женщину с хорошей фигурой. Скажите им, что вы от Мойна. Сделают в срочном порядке.
– Почему здесь нет лифта?
– Старомодные люди. Я и сам старомодный. Я видел вас в Эпсоме.
– Возможно.
– Я всегда замечаю интересных женщин. Пригласил бы вас выпить за углом бутылочку шипучего, если бы эти попрошайки не выманили у меня последнюю пятерку, с которой я вышел из дома. Хотел пойти поставить парочку на одну лошадь. Но сначала должен зайти домой. А пока я хожу, выплата снизится. Вот увидите. Вы, наверно, не сможете меня выручить? Два фунта, меня зовут Чарли Мойн.
Воспаленные глаза смотрели на нее без надежды, даже равнодушно и небрежно; пуговицы желтого жилета приподнимались в такт стуку его старого сердца.
– Вот могу дать вам фунт, – сказала Айда, – бегите быстрее.
– Ужасно мило с вашей стороны. Дайте мне вашу карточку. Сегодня же вечером пришлю вам чек.
– У меня нет карточки, – ответила Айда.
– Я тоже не взял с собой. Ну, ничего. Меня зовут Чарли Мойн. Связаться можно через Картера и Гэллоуэя. Меня здесь все знают.
– Ну, так все в порядке, – сказала Айда. – Мы еще увидимся. Мне надо идти наверх.
– Обопритесь на меня. – Он помог ей подняться. – Скажите им, что вы от Мойна. Сделают срочно.
Она посмотрела назад, на поворот лестницы. Он засовывал фунтовую бумажку в карман жилета, поглаживая усы, кончики которых еще золотились, как пальцы курильщиков сигарет. Бедный старикашка, он никак не надеялся получить столько, подумала Айда, глядя, как он спускается по лестнице, беззаботный, несмотря на вечную нужду.
На верхней площадке было всего две двери. Она открыла ту, на которой была надпись «Стол справок». Здесь, без сомнения, и обитала Молли Пинк. В маленькой комнатке, едва ли больше чулана и швабр, она сидела возле газовой горелки и сосала конфетку. Когда Айда вошла, на нее зашипел чайник. Одутловатое прыщавое лицо безмолвно повернулось к ней.
– Извините, – сказала Айда.
– Хозяев нет.
– Мне надо поговорить с вами.
Рот слегка приоткрылся, кусок конфеты повернулся на языке, чайник засвистел.
– Со мной?
– Да, – ответила Айда. – Смотрите-ка. Чайник убежит. Вы и есть Молли Пинк?
– Хотите чашку чая?
Стены каморки от пола до потолка были уставлены папками. Сквозь не мытое много лет, маленькое, запыленное окошко, как отражение в зеркале, виднелись другие здания с тем же расположением окон. В разорванной паутине висела мертвая муха.
– Не люблю чай, – ответила Айда.
– Тем лучше. У меня всего одна чашка, – заметила Молли, заваривая чай в толстом коричневом чайнике с отбитым носиком.
– Один мой приятель по имени Мойн… – начала Айда.
– Ах, он! – протянула Молли. – Мы как раз выставили его.
К ее машинке был прислонен открытый журнал «Женщина и красота», и глаза ее постоянно возвращались к нему.
– Выставили?
– Выставили. Он приходил к хозяевам. Пытался к ним подлизаться.
– Видел он их?
– Они ушли. Хотите конфетку?
– Вредно для фигуры, – ответила Айда.
– А я зато не завтракаю.
Над головой Молли Айда видела наклейки на папках: «Рента 1-6 Мад-лейн», «Рента Уэйнидж Истейт, Бэлэм», «Рента…». От них веяло высокомерным богатством, собственностью…
– Я пришла к вам, – сказала Айда, – потому что вы встречались с одним моим приятелем.
– Садитесь, – предложила Молли, – это стул для клиентов. На нем удобнее. Мистер Мойн… какой он приятель!
– Не Мойн. Некто по имени Хейл.
– Не хочу я больше связываться с этим делом. Вы бы видели хозяев. Они просто взбесились. Им пришлось отпустить меня на целый день из-за этого дознания. На следующий день они заставили меня работать допоздна.
– Так что же произошло?
– Что произошло? Хозяева просто ужас как обозлились.
– Меня интересует Фред… Хейл.
– Я с ним, собственно говоря, и не знакома.
– А этот мужчина, про которого вы сказали на дознании, что он подошел…
– Это был не мужчина. Парнишка. Он знал мистера Хейла.
– Но в газете написано…
– О, это мистер Хейл сказал, что он его не знает. Я это и повторила. Они меня ни о чем и не спрашивали. Только поинтересовались, не было ли чего странного в его поведении. Ну, в нем не было ничего, что могло бы показаться странным. Он просто был напуган, вот и все. К нам сюда много таких приходит.
