— Таак, так-так-так. Шикарная фактура, батенька братец, заодно и оттуда материал привезете, ступайте, ступайте.
В военкомате были серые стены, протертый до дыр линолеум, пыльный воздух и пергидрольная блондинка за плексигласом во всю ширину коридора с надписью «Дежурный». Она осведомилась, кто я, по какому такому важному вопросу, что решился потревожить самого военкома. Редакционная корочка на нее подействовала гипнотически, и блондинка, подняв трубку телефона, уже через несколько минут разблокировала турникет, разрешив мне пройти в приемную.
Военком Жихарь был человеком тучным и бравым, как и полагается каждому уважающему себя военкому. Меня он хорошо знал, так как Сахаров, зная о моем военном роке, специально закрепил тему военкоматов и призыва за мной. Для порядка Жихарь приказал принести мое личное дело, раскрыл его и начал свой монолог.
— Я в курсе всего. Ваш начальник человек уважаемый, но и нас тоже необходимо понять. Мы вольны действовать только в рамках закона. Оснований для отсрочек или зачислению в запас без службы нет. Посему позиция военкомата однозначна. Вы пойдете служить. Результаты тестов очень хорошие, группа здоровья первая. С вашими характеристиками — прямая дорога в ВМФ. Мы вам предварительно эту команду и записали. В областной центр приедут покупатели с Северного флота, они вас и заберут. Насколько я вижу, вы отлынивать и уклоняться от службы и не собирались, а то нам тут понаписали.
Военком осекся, и даже очки его, казалось, запотели. Но смысл сказанных слов я профессионально молниеносно уловил.
— Кто понаписал, товарищ подполковник, — я сказал это с улыбкой, мне и, правда, было все равно, но я постарался перевести разговор в более неофициальное русло, каким он не раз у нас бывал при рабочем общении.
— Ну раз проговорился, тогда ладно. Только никому. Это я по хорошей памяти. Да и уверен, отслужишь, вернешься через два года из этого дурдома, и, если здесь еще буду, то возобновим наше сотрудничество, еще плодотворнее будет.
Жихарь налил полстакана воды из графина, выпил, вытер платком лицо и тяжело поднял грузное тело с кресла. Он подошел к сейфу и достал стопку листов.
— Вот, на тебя раз в неделю мне с копией в адрес областного военкома приходили анонимки. Дескать, несознательный ты элемент, здоров как бык, а от армии прячешься, в то время как наши корабли бороздят просторы Большого театра.
— Позволите взглянуть?
— Да зачем, тут подписи не стоит, на то она и анонимка.
— Мне нужно просто посмотреть.
На белых листах по всей форме деловой переписки выстроились ровные ряды букв… четырнадцатый кегль, двойной интервал.
— Спасибо, товарищ подполковник. Ну, теперь как без пяти минут солдат спрошу, разрешите идти?
— Иди, боец, пока вольно. Да и что-то мы с тобой засиделись. Сегодня ж пятница. Пора на рыбалку собираться уже. Опять жена весь мозг высверлит своим «нажрешься», но кто бы ее спрашивал. Давай. Хорошей тебе службы. И без обид, сам понимаешь, когда такой оборот, тут еще и реагировать нужно, командование строго спрашивает.
В центре города возле универмага площадь была оцеплена милицией. Стояла машина прокуратуры и судебных экспертов. Следственная суета сосредоточилась вокруг черного кабриолета. Отдельной кучкой стояли немногочисленные очевидцы, бесцельно слонялись праздные зеваки.
Дверь со стороны водителя была открыта, на сиденье был хорошо виден труп еще утром грозного вора в законе Гены Грузина. В те странные годы криминалитет иногда даже звал журналистов на свои толковища. «Чтобы лучше понимали, кто настоящая власть», — говорил тогда Гена. На одной из таких сходок довелось побывать и мне. В первый и последний раз. С Геной мы больше не пересекались ни разу в жизни, но второй после него человек, Захар, был одновременно и криминальным авторитетом, и уважаемым в городе предпринимателем. Не знаю, что я такого сказал или сделал, но Захар стал просто так приглашать меня к себе. Я не очень понимал зачем. Он выставлял на стол невиданные для меня деликатесы и долго и пространно рассказывал о своей нелегкой жизни. О том, какое «бычье» вокруг и как его беспардонно кинули на два миллиона долларов. Порой он выдавал бесценные для журналиста сведения, но дальше меня они пойти не могли. В волчьем мире бизнеса старый авторитет потерял всю семью. Дочь бесследно исчезла. Жену на глазах у многочисленных свидетелей среди бела дня зверски зарезали прямо на улице в центре города. Захар жил недалеко от редакции, и в очередной визит я почувствовал еще в прихожей его дома запах лекарств. Больничный запах, камфорная взвесь безысходности и одиночества. Ему просто не с кем было больше поговорить без опаски, без оглядки на свою страшную, сожранную деньгами душу. В какое-то утро мне позвонил знакомый оперативник. Он сказал, что Захара больше нет, выстрелил себе в голову из ружья, но все равно оставалось ему не больше месяца — судебная медэкспертиза выявила рак легких в последней стадии. Не жилец был. Наверное, нервы сдали.
Теперь и еще один человек из той компании был в нескольких метрах от меня без признаков жизни. Я увидел своего знакомого оперативника, и чтобы не быть назойливым, выждал время и тихо спросил.
— Ну и что тут, если вкратце?
— Если вкратце, то полная жопа и плакали выходные. Очевидцы говорят, что к машине подошел какой-то бомж, хотя по комплекции больше похож на подростка. Крутился, просил закурить. Этот — оперативник показал на труп — махнул ему рукой отвалить от машины, а бомж делал вид, что не понимает и гнул свое, показывал знаками — то ли закурить, то ли прикурить. Тот, который мертвяк теперь, опустил на два сантиметра стекло, крыша была поднята, да эксперты говорят, там кевларовая обшивка, броня. В общем, этих двух сантиметров хватило, чтобы через пару секунд в голове у него болталось пять пуль, две навылет. Без единого шанса. Работал профи. Тут центр города. Специально шум создал, чтобы рты раззявили. Выстрелы слышали многие. Пока глазами хлопали, он и ушел. Пушку уже нашли в соседнем дворе в мусорном баке, ТТ сорок третьего года выпуска, нигде ранее не засвечен, но пока выясняем, баллисты его забрали, отпечатков тоже, естественно, нет.
Я поблагодарил оперативника и зашагал прочь. В последний раз посмотрел на машину. Со стороны пассажирского сиденья все стекло было розово-мутным. Я ускорил шаг и ни разу не обернулся.
Трамвай вез меня по мосту через Урал. Задумчивая, стремительная и такая родная река. Она текла здесь тысячу лет до меня, будет катить свои воды еще и столетия после, невзирая на горькие судьбы, на несметные богатства и лишения, на смешные временные царства и людские барьеры. Урал отделил Европу от Азии, и через пару дней здесь, на пологом песчаном берегу — с шашлыками и пловом — весь уже ставший родным коллектив отметит мой последний на ближайшие два года рабочий день в газете. Урал грустной мыслью будет уносить последние отблески летнего солнца в июньскую ночь, когда с дождем смешаются слезы матери, будет смотреть в небо отец, а поезд понесет меня прямиком в ночное волчье время.
— Савченко ранен!
Щелчок затвора. Это сигнал ротного о начале штурма. Дальше все как вдалбливают на бесконечных занятиях в наши лысые головы, и, кажется, даже в рефлексы: передвижения тройками, петляя, на максимальной скорости и на короткие дистанции. Если кого ранили — двое к нему, ремень автомата пропустить наискосок под руки, тащить ползком, прикрывать и спереди, и сзади.
— Быстрее шевелимся, чего как мыши беременные вош-каетесь, вас так снайперы перещелкают как в тире. Быстрее, еще быстрее.
В Подмосковье ранняя весна. Тактический городок по колено в лужах и в грачах. Черные точки заполнили всё небо и облепили деревья как гигантские набухшие почки.
Командир роты капитан Москалев хищно смотрит на нас и подгоняет:
— Не барышни кисейные, отмоетесь и отстираетесь. В реальной обстановке вам про такое думать не доведется. Иначе нечем думать будет. Исайкин, что ж ты за аборт такой? Глаза б мои тебя не видели. Не место таким в боевой роте. Я тебя лучше на хоздвор переведу, свиньям хвосты крутить. На километр отстал. Ты хоть понимаешь, что эти двое, что тебя прикрывают, пока ты хнычешь, вместе с тобой жизни лишились. Понимаешь или нет, обезьяна? Не слышу ответа. В роту, в наряд, очки лезвием скоблить. Подумай хорошенько о том, что я тебе сказал. Завтра доложишь, что ты понял.
Впереди двухэтажный недострой. Серый и уродливый каркас. Стоит на открытой площадке: ни деревца, ни куста — не укрыться. Где-то там засела группа обороны. Сегодня наша задача выбить их с минимальными потерями. Дистанцию в несколько километров пришлось преодолевать где-то перебежками, где-то по-пластунски. Вгрызаться в землю, по команде «вспышка с тыла» в секунды сливаться с распутицей, дышать водой и локтями уходить в талую землю. Еще один щелчок затвора впереди, следом — один сплошной лязг еще десятка. Втулка на стволе сидит плотно. Летят дымы и взрывпакеты. Вспышка и хлопок, еще хлопок, еще…
