— Ты не веришь, что я летаю?
— Верю, Сережа. Конечно, верю… Ступайте…
— Я летаю, Лариса! — Он не отпускал ее. — Я действительно летаю. Ты зря смотришь на меня, как на сумасшедшего. А завтра я попробую полететь не во сне, а наяву. У тебя на даче попробую. Хочешь?
— Завтра, Сережа, будет видно. А пока идите домой. Там вас наверняка ждут. До завтра…
Она снова двинулась в своем направлении, и Сергей смотрел ей вслед, пока она не скрылась за углом.
На звонок никто не открывал. Он попробовал постучать ногами, и на стук открылась дверь соседней квартиры.
— Наташеньки нет дома, — сказала милая, приветливая женщина за пятьдесят. — А Машенька, по-моему, во дворе.
— Благодарю вас, — низко поклонился Сергей и зашагал вниз.
Свою кругленькую ладненькую дочку он узнал сразу. Она носилась по детской площадке, то карабкалась наверх, то скатывалась вниз, а то участвовала в общей куче-мале и счастливо, громче всех, хохотала.
Сергей какое-то время с завистью наблюдал за ней, потом позвал:
— Машуля!
Она не расслышала, продолжала носиться, и он позвал еще раз:
— Машулька!..
— Папочка! — закричала она, оставила своих подруг и понеслась к отцу. — Папулечка!
Обхватила за шею, повисла на нем. Потом увидела разбитое его лицо, удивилась:
— Ой! Что это? Ты упал?..
Сергей засмеялся.
— Умничка. Ты единственная, кто угадал. Упал!
— Тебе больно?
— Уже не очень… А мама где?
— Маша! — закричали подруги и замахали руками. — Быстрее, мы же ждем!
Маша виновато посмотрела на отца, объяснила:
— Мы там играем, ладно?.. Ты иди, а я поиграю… Иди, папочка.
— Мама, я спрашиваю, где?
— У тети Гали. Меня оставила, а потом заберет.
— Когда — потом?
— Когда я наиграюсь… Так я побегу. Ладно, папочка?
— Подожди… — Он ладонями взял ее лицо и стал часто-часто целовать.
Она терпела, потом стала вырываться.
— Ну, папа… Ну, папочка же!.. Мне больно, папа!.. Папа-а!
Сергей отпустил ее, несильно подшлепнул.
— Ладно, беги…
— Спасибо!
— Маме скажешь, что я вернусь не скоро!
— Хорошо, передам!
— И передай, что я ее целую.
— Ладно!.. Так я побежала, папочка!
Дочка ринулась к своим заждавшимся друзьям и снова закружилась там, забегала, заигралась и совсем, казалось, забыла про своего отца, который продолжал стоять на том же месте. И только иногда она вдруг поворачивалась к нему, улыбалась, коротко махала ручонкой и снова уходила в свою такую интересную, такую занимательную, такую личную жизнь.
Когда Николай Павлович, домашний, в полосатых пижамных брюках, с ножом и не-дочищенной картошкой в руке, открыл дверь на звонок, от неожиданности он даже отшатнулся.
На площадке — на коленях, с низко опущенной головой — стоял Сергей.
— Совсем с ума сошел, что ли? — спросил начальник.
— Прости меня, — сказал тот, не поднимая головы. — Я был неправ.
— Пошел ты!.. — выругался Николай Павлович и с силой захлопнул дверь.
Снова позвонили. Длинно и настойчиво.
— Хочешь доиграться?
— Хочу извиниться.
— Послушай, Макаров…
— Слушаю…
— Давай, в конце концов, остановимся!
— С тем и пришел…
— Ведь уже сорок лет!
— Завтра…
— Считай, уже сорок. А ума ни на грамм.
— Завтра…
— Думаешь, за сутки — если его не было — что-нибудь вот здесь прибавится? — Николай Павлович постучал себя по голове.
— Что сегодня, что завтра — один толк. Сорок!..
— Завтра я попробую полететь.
— Далеко?
— Пока не знаю.
— А работа? Послезавтра, насколько я помню, у тебя рабочий день?!
Сергей поднял голову, улыбнулся.
— А я разве не уволен?
— Знаешь что?.. — возмутился начальник. — Если ты такой умный, вон бог, а вон порог!
— Я не умный, — сказал Сергей. — Я полный дурак. Кретин!
— Наконец-то понял… Дошло! Конечно, дурак… Хотя б вот по сегодняшнему… Нормальному человеку придет в голову явиться и стоять на площадке на коленях?! Не дай бог бы соседи увидели.
— Видели.
— Ты что?! Которые — те или те? — показал Николай Павлович на двери справа и слева.
— Те…
— А, те еще ничего… Лишь бы не те… Ладно, хватит придуриваться, вставай… А то и правда разговоры пойдут.
— Ты простил меня?
— А ты понимаешь, за что просишь прощения?
— Ну, наверно…
— Ну-ну…
— Ну, за то, что я обманул вас тогда.
— Да дело не во мне. А в тебе. Ты сам себя обманываешь. Постоянно… Ежедневно…
— Знаешь… — Сергей посмотрел в глаза начальника пронзительно и отчаянно. — Я уже сам начинаю понимать.
— Слава богу.
— Нет, правда, Коля, правда. Ты не веришь? — Он ухватился за полы пижамы, стал притягивать к себе. — Я, Коля, сам себе уже надоел! Честное слово! Вот так надоел! Под завязку!
— Да верю, верю! Отпусти!.. Верю, говорю!
— А ты простил меня?
— Попробуй тебя не простить… — Начальник отцепил наконец его руки, распрямил примятые полы. — Еще в. пятницу. И даже заявление твое — тоже дурацкое! — тоже порвал! Вставай! — Он помог Сергею подняться, принюхался. — Пьяный, что ли?
— Голодный…
— Ну, так о чем разговор?! — потащил Николай Павлович его к себе в квартиру. — Жены, правда, нет дома — картошку, видишь, сам чищу, — ну, а мы и без нее сообразим…
Выпито и переговорено было уже предостаточно, на столе стояла початая бутылка водки, в тарелке безнадежно стыла давно сваренная картошка, а мужики, обнявшись и прислонив голову к голове, пели задушевно и ладно:
Синенький скромный платочек
Падал с опущенных плеч,
Ты говорила, что не забудешь
Синий платочек сбере-е-е-ечь!..
Николай Павлович поднял голову, посмотрел на приятеля.
— Так куда ты собрался лететь?
— Не куда, а с чего… С дерева! — сказал Сергей.
— С какого дерева?
— С нормального дерева… С высокого. Ты разве не знаешь, что я летающий?
— Что летающий, не знаю, а что чеканутый — начинаю догадываться.
— Я, Коля, серьезно.
— А я еще серьезнее… Какой же дурак дерева летает? С парашютом или без?
— А какой парашют — с дерева? Он же зацепится.
— Ну?
— Просто так, без всякого парашюта,
— А если… того?
— Исключается. Я ведь — экстрасенс!
— Кто?
— Экстра-сенс!
— Ты экстраидиот! Экстрадурак! понял?.. Экстрапсих! И где, интересно, такое дерево для экстраолухов растет?
— На даче у Ларисы.
— У Ларисы?
— У нее самой.
— А она что… тоже? — покрутил Николай Павлович пальцем у виска.
— Нет-нет, — ответил Сергей. — Просто дерево у нее на даче большое.
— А-а… Послушай… — Начальник встал, торопливо вышел в прихожую, заглянул в комнаты, накинул на дверь цепочку.
— Послушай, Сережа… Как она живет?.. Ты ее видел?
— Видел. Сегодня.
— Сегодня?
— Сегодня.
— У тебя что с ней… история?
Сергей засмеялся:
— А может, у тебя?
— Она тебе что-нибудь говорила?
— Я сам не слепой.
— Да!.. — гордо поднял голову Николай Павлович. — У меня была история. Была и больше не будет. И знаешь, почему?
— Знаю.
— Правильно. Потому что я трус… А ведь я ее люблю. Если б ты только знал, как я ее люблю!
— Ну, так в чем дело?
— Что?
— В чем дело, говорю?.. Возьми и… свяжи жизнь.
Николай Павлович глянул на него, усмехнулся.
— В чем дело, говоришь? Во всем!.. Во всем, что вокруг! Ты меня не понимаешь?
— Кажется, понимаю.
— Нет, не понимаешь… Если б ты понимал, ты бы не устроил того, что устроил в прошлую пятницу… Я, Сережа, не могу после этого смотреть ей в глаза.
— А может, и не нужно смотреть?
