— Не ожидал от тебя таких бессердечных слов, — удивился я.
Я не настолько хорошо её знал, чтобы это утверждать, но, по моим представлениям, она не должна была так говорить.
— Нет, мне не всё равно! Я посмотрела новости и подумала: надо же, никак не ожидала, что этот человек умрёт раньше меня! Но…
— На всякий пожарный спрошу: ты его знала?
— Тебе кажется, что да?
— А тебе кажется, что мне кажется? Ладно, не суть. И?
— Так вот, мне не всё равно. Но обычно люди, пока живы, не придают значения тому, что значит жить и что значит умереть.
— Ясно.
Вероятно, она права. В повседневной жизни редко кто задаётся такими вопросами. Примем это как факт. День за днём размышлять о смысле жизни и смерти — занятие разве что для философов, религиозных деятелей и художников. И ещё, пожалуй, для девушек, поражённых тяжёлой болезнью, и парней, узнавших их секрет.
— Вот какую пользу может принести непосредственная встреча со смертью. Я проживаю каждый новый день, осознавая, что жива.
— Да, такое отзывается в душе сильнее любых слов великих людей.
— Видишь? Эх! Вот бы мы все оказались при смерти!
Она показала мне язык — видимо, хотела подчеркнуть, что шутит, — но я воспринял сказанное ею всерьёз. Зачастую смысл словам придаёт не говорящий, а слушатель.
Я ел пасту с помидорами, лежавшую скромной горкой на тарелке в форме сердечка. Немного недоваренная, но мне нравилось. Кстати, с едой — то же, что с дорогой домой. Каждый проглоченный кусочек мы с Сакурой оценивали совершенно по-разному.
Хотя, по-хорошему, так быть не должно. Я могу уже завтра погибнуть от рук какого-нибудь поехавшего крышей преступника, её скоро прикончит отказавшая поджелудочная железа, и наши оценки еды не должны различаться. Окончательно мы поймём это только после смерти.
— [Мой друг-одноклассник], тебя девушки интересуют? — спросила Сакура. Она не походила на человека, задумавшегося о том, что есть жизнь и смерть: нос вымазан в сливках, вид дурацкий. Комичное зрелище. Не стану ей говорить.
— О чём это ты вдруг?
— Тебя привели в кафе, где одни девушки, ты оробел и на проходящих мимо красавиц даже не смотришь. Я вот ни одной не пропускаю!
Похоже, скрыть свою робость мне не удалось. Я решил поработать над исполнительским мастерством. Посмотрим, что произойдёт раньше: я добьюсь успеха или она умрёт.
— Не люблю находиться в неподходящих для себя местах. И стараюсь не пялиться на незнакомых людей, это хамство.
— Я, выходит, хамка, — она надула щёки. Нос по-прежнему украшали сливки, и смотреть на неё становилось всё приятней. Ей будто поставили условие показаться на людях в таком виде. — Ладно, хамить так хамить. Вчера ты сказал, что у тебя не было ни друзей, ни пары. Но хоть кто-то тебе нравился?
— Я никого не ненавидел. Иначе говоря, мне все нравились.
— Да-да, я поняла. Так как насчёт любимой девушки? Была? — вздохнув, она набила полный рот жареной курицы. Похоже, она постепенно приспосабливалась к моей манере отшучиваться. — Даже ты мог в кого-нибудь безответно влюбиться.
— Безответно?..
— Ты любишь, а тебя — нет.
— Это я знаю.
— Знаешь — тогда выкладывай. Ты был в кого-нибудь безответно влюблён?
Я решил, что изображать неприступность будет себе дороже. Её капризов, как вчера, я не вынесу.
— Ну как сказать… Вроде да. Разок.
— И какой была твоя избранница?
— Зачем тебе это знать?
— Из любопытства! Вчера ты сказал, что мы с тобой антиподы, и я задумалась: кто тебе может понравиться?
Я бы предложил ей представить своё зеркальное отражение, но промолчал — не в моих правилах навязывать кому-то систему оценок.
— Какой она была… Ах да, она всегда добавляла суффикс вежливости «сан».
— «Сан»? — Сакура свела брови над переносицей и пошевелила носом. Вместе с каплями сливок на нём.
— Ага. Мы вместе учились в средних классах. Она всегда и везде употребляла «сан». По отношению к продавцам из книжного, официантам, продавцам рыбы. Или к писателям, упомянутым в учебниках: Акутагава-сан, Дадзай-сан, Мисима-сан[8]. Даже к еде. «Дайкон-сан», представляешь? Сейчас можно сказать, что это лишь заскок, едва ли как-то связанный с её характером, но тогда мне казалось, будто она старается не забывать об уважении ко всему вокруг. Иначе говоря, я видел в этом проявление добросердечия и благородства. И потому, как никто другой, питал к ней особые чувства, — без запинки изложил я и глотнул воды. — Не знаю, правда, считать ли это безответной любовью.
Я глянул на Сакуру. Не произнося ни слова и улыбаясь, она уплетала лежавшее на тарелке фруктовое пирожное. С каждым съеденным кусочком улыбка ширилась, и только я удивился: «Что с ней такое?», как она, почёсывая щёку, посмотрела на меня исподлобья.
— Ты чего?
— Да так, — она поёрзала на месте. — Засмущалась. Это ещё чудесней, чем я ожидала.
— A-а… Пожалуй. Чудесная была девочка.
— Я не о ней, а о причине влюбиться!
Я не знал, что ответить, и в подражание своей спутнице подцепил с тарелки котлету. Тоже ведь вкусно. Сакура радостно смотрела на меня и улыбалась — скорее ободряюще, чем насмешливо.
— К чему привела эта влюблённость? Ах да, у тебя никогда не было девушки.
— Верно. Видишь ли, большинство одноклассников считали её милой, и она досталась одному из них — весёлому, крутому и популярному.
— Кто-то не разбирается в людях.
— В смысле?
— Ничего, это я так. Значит, и ты когда-то был невинным мальчиком, в ком пробудилась робкая любовь!
— Угу. Любезность за любезность: а у тебя что?
— Я встречалась с тремя парнями. И поверь, со всеми было серьёзно. Некоторые любят повторять, что школьная влюблённость — лишь игра, но эти дураки попросту не хотят признавать ответственности за свои любящие сердца.
Полная накала речь, пылкий взгляд — её настрой передался и мне. Я немного отодвинулся. Не выношу жару.
Кстати, нисколько не сомневаюсь насчёт троих бывших — при такой-то внешности. Она не злоупотребляла косметикой и не относилась к тем красавицам, на кого все оборачиваются, но черты лица были достаточно яркими, чтобы привлечь внимание.
— Ты чего отшатнулся?
— Я не отшатывался. Но, по-моему, у тебя что-то на носу. Кажется, сливки.
— Что?
Она меня не поняла и выглядела совершенно глупо. С таким лицом как в неё влюбиться? Немного погодя она наконец сообразила, что к чему, и поспешно поднесла к носу влажное полотенце. Прежде чем сливки исчезли, я встал с места. Моя тарелка опустела.
Взяв чистую тарелку, я решил отведать немного сладостей, осмотрел зал и, к счастью, обнаружил свои обожаемые лепёшки варабимоти[9]. Положил себе несколько штук, полил стоявшей рядом патокой. Заворожённо проследив за живописно растекавшейся струйкой, следом я наполнил кружку горячим кофе.
Обдумывая на ходу, как мне справиться с Сакурой, если она в плохом настроении, я направился обратно, лавируя между старшеклассницами. Но, вопреки моим страхам, настроение у неё оказалось отличным.
Однако же я не смог вновь усесться на свой стул.
Когда я подошёл ближе к столику, она, завидев меня, широко улыбнулась.
И, словно улыбка стала сигналом, ко мне также повернулась девушка, занявшая моё место. На её лице отразилось удивление. А я понял, что уже её видел.
— Са… Сакура, так твой спутник — [угрюмый одноклассник]?
Я наконец вспомнил, кто эта девушка, куда более непреклонная, чем Сакура. Точно, они часто проводили время вместе. Кажется, она занималась в какой-то спортивной секции.
— Ну да. А чему ты так удивляешься? Знакомься, [мой друг-одноклассник], — моя лучшая подруга Кёко.
Она засмеялась, лучшая подруга растерялась, а я, держа в руках тарелку и кружку, наблюдал за развитием ситуации.
«Опять запахло неприятностями», — вздохнул я про себя, но для начала, поставив кофе и варабимоти, сел на свободный стул. К счастью или нет, но нас провели к круглому столику на четверых. Девушки сидели друг напротив друга, а я, сам того не желая, смотрел на них.
