— Арье, — Мазаль поднесла руки к груди и умоляюще посмотрела ему в глаза. Ее пальцы судорожно комкали платочек. — Арье, ты, наверное, станешь меня презирать и, может быть, вообще знать не захочешь, но я больше не могу, я обязана, обязана все рассказать.
— Что «все»? — встревоженно спросил Арье.
— Иначе мы не сможем быть счастливы, — продолжила Мазаль, не обращая внимания на вопрос. — Я не смогу быть счастлива. Я всегда буду думать только об этом и всегда буду плакать. Ты ведь заметил, что я все время плачу. Ведь заметил?
— Еще бы! — воскликнул Арье. — Но ведь ты так и не сказала почему.
— Я просто не могла. Тогда не могла. А сейчас могу. Только выслушай меня до конца. Не перебивай и не уходи, пока не дослушаешь. Обещаешь?
— Обещаю, — удивленно и настороженно ответил Арье. Что уж такого могла натворить кроткая Мазаль, чтобы он не захотел выслушать ее до конца и ушел, разорвав помолвку!
— Ты думаешь, что сам ко мне пришел, по своей воле? Будто влюбился и пришел? Но это не так!
Арье хорошо помнил свой сон и глаза, не дававшие ему покоя. Он помнил свои долгие прогулки по городу и хотел рассказать об этом Мазаль, давно хотел, но как-то не получалось. Сейчас, он расскажет прямо сейчас…
— Молчи! — она поднесла палец ко рту. — Ты ведь обещал не перебивать. Молчи и слушай. Я влюбилась в тебя два года назад. Услышала, как ты поешь на субботней молитве, и долго не могла успокоиться. Потом стала ходить на все твои выступления. Все про тебя вызнала, даже фотографию раздобыла. Твой голос все время звучал в моем сердце, с ним я ложилась спать, с ним просыпалась. Я понимала, что надежды никакой нет, я из другой общины, старая, некрасивая…
Арье протестующе взмахнул рукой, но Мазаль решительным жестом поднесла ладошку к его рту.
— Молчи. Да, некрасивая и старая, а тут объявили о твоей помолвке, потом о женитьбе. Я видела тебя вместе с Хаей и думала: все правильно, таким юношам должны доставаться такие девушки, а мой удел сидеть в сторонке и дожидаться бедолагу, которого предназначил мне Всевышний. Самым страшным было молчание, ведь я не могла даже заикнуться, что люблю женатого мужчину, не могла никому рассказать, поделиться, выплакать.
Потом у тебя родилась дочь. Я пыталась выбросить тебя из своего сердца, хотела научиться ненавидеть тебя, презирать, без причины, только чтобы забыть, но ничего не получалось.
По ночам я готовлю для отца и его учеников кофе и закуски. Раньше этим занималась мама, но в последние годы она начала принимать таблетки, и ее страшно клонит ко сну даже днем. Я все равно допоздна сижу над тетрадками, готовлюсь к урокам и вообще сплю мало, поэтому и стала помогать отцу. Что они там учат, я не знаю, да и кто мне станет рассказывать, ведь женщинам каббала запрещена. Но однажды дверь в их комнату осталась неплотно прикрытой, и я услышала, о чем шла речь.
Отец рассказывал про ангелов, о том, как приобрести над ними власть. У него хранится старинный манускрипт, его передают из рода в род много поколений. Когда в сорок девятом году в Сану прилетели израильские самолеты и стали вывозить всех евреев, мой дед спрятал его под одеждой и так поднялся на борт.
Уже в дороге они поняли, что это не Божье спасение, а испытание, что везут их не на Святую землю, а в антирелигиозные кибуцы. Как только самолеты поднялись в воздух, израильские инструкторы приказали мужчинам состричь пейсы, а женщинам снять головные платки. Объясняли это якобы опасностью болезней, санитарными предосторожностями и прочей глупостью, но раввины стразу сообразили, к чему идет дело, немедленно приказали сжечь свитки с тайным знанием. Попади они в руки социалистов, те смогли бы натворить ужасные беды. Многие так и поступили. Тебе, наверное, рассказывали о примитивных дикарях, разводивших костры прямо на борту самолетов?
Арье кивнул. Старая, набившая оскомину история. Правда, такого объяснения ему еще не доводилось слышать.
— Мой дед книгу не сжег. Когда его стали досматривать в аэропорту, он внушил инспекторам, будто под халатом у него пусто. Таких книг, как наша, во всем мире сохранилось две или три.
Отец достал ее из тайника и показал ученикам. В ней, на восемнадцатой странице, записаны имена ангелов. Если произнести вслух это имя, то ангел становится твоим слугой. Но делать это может только полный праведник.
Дальше я не стала подслушивать, тихонько отошла от двери и вернулась к себе. Утром, перед тем как уйти в школу, я всегда прибираю в комнате для занятий. Собираю пустые стаканы, расставляю по местам книги, подметаю. На этот раз я сразу принялась искать манускрипт. Отец как-то обмолвился о потайном ящике за книжным шкафом. Я начала проверять полки и скоро обнаружила тайник — небольшую нишу, прикрытую фанерой. Отцу, видимо, и в голову не приходило, будто у нас в доме кто-то начнет рыскать без спроса, и поэтому он не слишком старался запрятать манускрипт. Я быстро отыскала восемнадцатую страницу, прошептала имя ангела и попросила, чтобы ты стал моим, только моим, навсегда и только моим, до самого последнего дня.
Несколько минут я ожидала появления ангела, но ничего не произошло. Я положила манускрипт на место и пошла на работу.
А ночью мне приснился ангел. Без формы, без лица, просто белое говорящее пятно. Он сказал мне, что просьба моя услышана и я теперь должна тебя пометить. Какая-нибудь часть моей одежды должна перейти в твое владение или хотя бы коснуться твоего тела. Тогда ангел, существо нематериальное, получит привязку в мире реальности и сможет выполнить мою просьбу.
Через неделю у тебя было выступление в другом городе. Я сняла номер в гостинице, поехала вслед за тобой и после конца молитвы уронила на тебя с женского балкона синагоги свой платок. Ты помнишь?
Арье покрутил головой. Что-то такое припоминалось, но смутно.
— А потом… потом… — голос Мазаль задрожал. Она опустила голову вниз и последние слова проговорила с трудом, продираясь сквозь сжимающие горло слезы.
— В общем… Через три дня случилось это несчастье… Ты можешь презирать меня, можешь навсегда уйти, можешь ударить, я все пойму и не обижусь. Но я не хотела! Я не думала, что так получится! Не было дня с той ужасной минуты, когда я не плакала о Хае и о маленькой, не просила прощения у Всевышнего. О тебе я и не помышляла, мне было так стыдно, так горько все эти месяцы… И вдруг… Вдруг ты пришел…
Она всхлипнула, в отчаянии подняла голову и посмотрела на Арье. Мазаль ожидала увидеть гнев, презрение, ненависть, злость, что угодно, но только не то, что увидела. Арье смотрел на нее, снисходительно улыбаясь.
— Глупая! Неужели из-за этого ты все время плакала?
Мазаль удивленно посмотрела на него.
— Конечно, из-за этого.
Арье снова улыбнулся. Если бы Мазаль обладала сверхвидением, она бы заметила вереницу седобородых старцев с круглыми спинами, толпящихся за спиной у Арье. Несколько поколений Ланда, потративших жизнь на борьбу с мистикой, шабтианством и всякого рода завиральной чушью, отвлекающей евреев от истинного Учения, снисходительно улыбались из-за его плеча, глядя на глупую «йеменку».
— Так ты считаешь, что… что… что…
Мазаль с неясной надеждой вглядывалась в лицо Арье. В этот момент она превратилась в женщину. Перед ней стояло не существо другого пола, а муж, опора и защита. Человек, которому она станет приносить самые сложные вопросы и скрываться за стеной его решений.
— Ерунда, случайное совпадение, — сказал он, одной фразой снимая невероятной тяжести груз с сердца Мазаль. Он не мог, не умел ответить по-другому. Слишком крепко сжимали его сознание гены многих поколений скептических раввинов, ироничных судей и ясномыслящих ешиботников.
И тут Мазаль совершила невозможный, подлежащий всяческому осуждению поступок. Единственным ее оправданием могло послужить тяжелейшее нервное состояние, но, с другой стороны, ведь для того человек и воспитывает себя многие годы, взбираясь по ступеням святости, чтобы суметь выстоять в критические минуты.
