Я построил собственное жилище и жду, когда начну петь, как птица. Осталось только соорудить убежище для коня и сарай для сена.
Ну а насчет кукушек я с Генри Торо не соглашусь: у красноклювой и желтоклювой американских кукушек действительно выходит не очень приятная песня. А кукование нашей старосветской обыкновенной кукушки меня, родившегося в мае, очень даже услаждает.
В алтайской тайге я иногда слышал еще и глухую кукушку, но это совсем беспомощная песня, похожая на сдавленные крики глухонемого.
Мне проще думать о кукушках, чем о подростках.
Есть еще алтайская сказка о том, почему у кукушки ноги разного цвета.
У одной девушки была очень злая мачеха. Она постоянно изводила и мучила свою падчерицу, довела до того, что девушка с тоски решила покинуть отчий дом. Она обернулась кукушкой и с печальным криком вылетела в тундюк – дымовое отверстие в юрте. Злая мачеха хотела удержать ее, схватила за ногу, но смогла только сдернуть обуток. Так и летает кукушка в обутке на одной ноге и в чулке на другой. Оттого с тех пор у нее ноги разного цвета.
Я таскался по лесам с биноклем, рассматривал картинки в определителях птиц, спрашивал орнитолога Митрофанова, встречаются ли в природе птицы с разноцветными ногами, а потом понял, что не стоит умничать, придираться к народной мудрости и искать эту разноногую птицу в справочниках или в лесах. Она живет в гораздо более укромных и защищенных урочищах, там же, где обитают идеи прогресса и всемирного заговора, исторической необходимости и особого пути, где парят драконы и летающие тарелки. Кукушка с разноцветными ногами – скромный обитатель наших внутренних миров, которому, однако, тоже будет приятно, если о нем сложат сказку.
Итак, пройдусь немного по списку купленного в райцентре.
Я очень люблю списки и планы дел. Они мне обычно не помогают, составляются только до половины, теряются, висят, примелькавшиеся, на холодильнике, но я люблю писать эти перечни. Они нужны для предвкушения.
ГВОЗДИ. Если составить друг с другом все гвозди и саморезы, которые я вколочу и ввинчу в теплый катух для коня и сарай для сена, то они протянутся на полкилометра в длину. Это приятно – забивать гвозди. Особенно мне нравятся большие, миллиметров на двести и длиннее. Я даже приобрел для них тяжелый килограммовый молоток. Вбивая такие гвозди, ты как будто упрочаешь свой мир и придаешь ему дополнительную незыблемость. Агностикам тоже хочется как-то снимать тревогу и упрочать свой мир. Это занятие можно передоверить другим людям, но я не буду.
Аутичным людям, наверное, полезно забивать гвозди, в этом занятии не нужно считывать невербальные сигналы, чувствовать негласные общественные установки и вообще пытаться быть нормальным. Можно сосредоточиться на простой и ясной работе и получать от нее несказанное удовольствие.
Я согласен быть аутистом, если точнее, человеком с легкой формой РАС [2] – такой приговор вынесла мне Любка. С меня меньше спрос, жена вынуждена мне больше прощать. Иногда, правда, я устраиваю бунт и яростно отказываюсь от этого диагноза. Потом обычно быстро сдуваюсь, потому что так удобней и ответственности меньше. Ну и еще прикиньте, кому больше почета и уважения – нормальному человеку или аутисту, если они оба одинаково хорошо справились с каким-то обычным делом, например, с поездкой в магазин и приобретением по списку необходимых вещей?
ЦЕМЕНТ. Вот это дело я бы спокойно передоверил кому-нибудь, но оно идет в нагрузку к забиванию гвоздей, поэтому придется мне залить бетонные столбушки, на которых будет покоиться моя постройка.
ЦЕПНАЯ ЭЛЕКТРОПИЛА. Мне не очень нравится этот инструмент. Он пристегивает меня удлинителем к дому, его не возьмешь в лес, в нем нет той свободы и мощи, как в бензопиле, и той элегантности и простоты, как в ножовке. В прошлом году, когда Вася строил сарай, нам некуда было торопиться, у меня были педагогические цели, и мы резали доски ножовками. Но в этом году я спешу: коня могут привезти в начале июня. И я покупаю пилу «Интерскол» – самую дешевую цепную электропилу.
ТАЧКА. Это приспособление доведено до совершенства своей формы, поэтому в нем можно заметить то изящество, которое мы видим в скрипке, граненом стакане или рыболовном крючке. Тачка подкупает меня простотой. Проще только носилки, но они требуют помощника, а тачка позволяет совершать подвиги в одиночку. На старой тачке я возил песок, щебенку, картошку и скошенную на приусадебном участке траву. Я много раз ее чинил, менял колесо, как-то пришлось свозить к фермеру Вите Назарову подварить в одном месте. Теперь в корыте от этой старой тачки буду зимой по снегу за веревочку возить навоз.
СВАРОЧНЫЙ АППАРАТ. Это моя новая степень свободы. Теперь я уже не повез бы тачку к Вите Назарову, а подварил бы сам. Осталось только научиться. Тесание жердей, заготовка дров, забивание гвоздей и теперь вот сварочные работы – все это усиливает мою сладкую иллюзию независимости.
Ну и к тому же электросварка – это притягательные огоньки из детства, на которые нельзя смотреть, но всегда хотелось. Это улыбающиеся красивые люди с советских плакатов в грубых брезентовых рукавицах и с поднятыми забралами. Это то, что почему-то казалось всегда необыкновенно сложным. Май, самая весна, все в цвету, кукушки кукуют, хочется обновиться, и тут ничего нет лучше, чем освоить электросварку.
Ну а что касается именно сто девяностой «Ресанты», то ее подсказал мне выбрать Толя Солодок. Это у него прозвище такое, а фамилию его я забыл или не знал. У нас тут есть еще Коробок и был когда-то Ломоток, но умер, Сибирёк – тоже умер, как и Биток. Умерли дядя Коля Косорукий, его сын Коля Карась, сгорел в своем доме Водяной, разбился Теплый, умерли Сергей Василич Бузюня и его сын Ваня – тоже Бузюня, потерялся и погиб в крапиве старый Цукан. Я живу в деревне. Сохрон, Патя, Фока, Чигарь, Куропатка, Пумпан, Цуцура, Рыжий, Святой, Косой, Божественный, Водяной, Железный – из всего этого малого перечня по фамилиям я знаю всего несколько человек.
Всё, мне надоели списки, лучше расскажу о лошадях в моей жизни.
* * *
Сначала лошадей я встречал только в книжках и легко с ними управлялся. Делать это приходилось довольно часто – лошади носили меня по всем эпохам и континентам, пока я проводил детство в московской квартире на диване, с банкой малинового варенья под боком и приключенческими романами в руках.
Книги занимали значительную часть моей жизни, и, наверное, из-за этого я все время немного путался, что является настоящим, а что – вымышленным. До сих пор иногда путаюсь.
В самом начале детства мне с избытком хватило уюта, защиты и внимания, спасибо маме. Мир моего благополучного младенчества, свитый из ее любви, надежно покоился на спине огромной черепахи под названием СССР. Черепаха, одна из тех семи нестареющих организмов, переросших свои возможности, давала ощущение незыблемости, малоподвижности и простоты мироустройства – такое важное для детства ощущение. Я рад, что мой нежный возраст пришелся на излет устоявшегося мира, на время детской несменяемости и простоты лозунгов.
Но дети – существа довольно неблагодарные, поэтому я не испытал сожаления, когда черепаха тридцать лет назад все же издохла под тяжестью своего имперского панциря. Да и сейчас не испытываю. Время динозавров ушло, нравится нам это или нет. И не стоит, наверное, пытаться вдохнуть жизнь в окаменевшие кости.
Годам к десяти мне стало интереснее умение отца что-то делать с этим надежным с виду и незыблемым миром, как-то его использовать, менять или даже разрушать.
Я мало видел отца на неделе, он пропадал в институте. В воскресные дни предпочитал не сидеть в доме, а вывозить нас за город, в лес, иногда прихватывая за компанию своих коллег, аспирантов или моих одноклассников. Грибы, корзинки, костры, лыжи, беличьи следы и хвоя на подмосковном снегу. «Ребята, вы только посмотрите, какая красотища! Фантастика какая-то!»
