Сеня не поддался и тут. О магистрали знали начальники повыше ее, а самой красивой женщиной в мире он считал свою Феню.
Потом он увидел их в буфете за одним столиком, пожалел. Обе светлые, как сестры, белокурые, синеглазые, но молодая Зоя Яковлевна вроде бы за старшую, а Вера Анатольевна за меньшую, хотя лет на десять старше Зои и держится строже, в очках. Вот бы все женщины так-то дружили между собой. Но ремонтировать им механизмы на ферме не согласился, на уговоры опять не поддался.
— Видал подружек? — сказала семипудовая Анька Ветрова, когда за ними захлопнулась дверь. — С виду водой не разольешь, а раскопай и увидишь совсем-совсем другое. — Оперлась голыми по локоть руками на буфетную стойку и поглядела на него покровительственно.
— А зачем раскапывать то, что они сами закопали? — спросил Сеня, доедая котлету.
— Святая простота! То-то пялил ты на них голубые глазки, будто ребенок на матерь. А затем раскопать, Сенечка, что Вера Натольевна всегда любила Зойкиного Межова. С той еще поры, когда он директором в совхозе служил, а она зоотехником главным, и сынок у ней от него, такой же толстолобый, как Межов, и с Кузьмичевым она разошлась из-за него. А Зойка тогда еще у брата в колхозе работала, дояркой. Ведь Мытарин-то Степан Яковлич — родной брат ей.
— Ну и что?
— Да как же что, когда Вера Натольевна и посейчас любит Межова. Неужто Зойка-то не думается! Ведь у Веры Натольевны сынок растет межовский, а у Зойки, хоть и жена, — никого, пустая ходит который год. Вот тебе и подружки! Она же тогда с сыном Щербинина гуляла, — продувной такой, безоглядный, в районной редакции служил, Зойка-то скинула от него, вот и не родительница больше. А он в Москву сбежал вскорости. Или опять непонятно?
Сеня был в буфете один, все уже пообедали, можно не торопиться, но он встал, даже любимый свой компот не допил.
— Не возьму в толк соображения разума, Аня, зачем мне эти сплетни ненужности!
— Фу-ты, ну-ты какой! — Анька уперла руки в бока, затрясла в смехе мясистыми щеками. — И зачем судья Катерина Лексевна Мытарина заглядывает к нам, тоже не знаешь? Тоже ведь бездетная, а Мытарин вон какой мужичище, любая с радостью прислонится, не то что наша очкастая. И чего он выбрал неплодную, не попалась, что ли?
Сеня бросил на стойку мятую рублевку:
— Получи, Анна, за обед, и до свиданья. Не хочу тебя слушать!
— Напугал-то как! — Анька зазвенела мелочью. — Слушай не слушай, а правда, она сама скажется. И утята пропадают с ранней весны. Большие пропадают, Сенечка, а не маленькие. На Титкова кота грешат, а нешто он дурак, станет больших ловить, когда малые рядом — они же мягше, слаще и хватать ловчее.
— Замолчи, Нюрка! Ты вредная, нехорошая баба!
— Это я нехорошая? Возьмн свои копейки… Для всех стала нехорошей. Вспоминать еще станете, звать, да не дозоветесь. Последнюю неделю служу, хватит…
Сеня прихлопнул дверью ее звонкий голос и заторопился в свою мастерскую. До чего же худой мелкости есть люди! Никак не могут догадаться, что если плохо думать о других, никогда не достигнешь благодати счастливой жизни всего населения народа. И если будем заботиться, как Вера Анатольевна, только о выполнении сегодняшнего дни, тоже прогресса не добьемся. А ведь многие одним днем живут, многие…
Бойкот Сени встревожил совхозное начальство. К вечеру на уткоферму прилетел на мотоцикле сам директор Мытарин.
— Молодец! — прогремел он на всю мастерскую, как веселый майский гром. — За идею надо бороться до конца, молоток, но и мы не будем стоять в стороне, мы не враги нового. Завтра же проведем публичное обсуждение твоей самобеглой дороги.
— Не дороги, а механической грузо-пассажирской магистрали, — уточнил обидчиво Сеня.
— Извини — магистрали. А если аббревиатурой — МГПМ, верно? Я же понятливый, Сеня, я горой за твою идею. Мы обсудим ее не только в своем коллективе, но пригласим районных руководителей, специалистов. Конечно, при условии, что ты сегодня же отрегулируешь все механизмы фермы. Согласен?
— Ладно.
Сеня начал искать инструментальную сумку, а Мытарин на дымно стреляющем ИЖе ускакал в центр к большому начальству.
Договорные обязательства они оба выполнили. Сеня поздним вечером того же дня, Мытарин — на следующий, поскольку начальство из райсельхозуправления не сразу согласилось принять участие в таком обсуждении. Межов рассердился, подумав, что Мытарин его разыгрывает, а Балагуров и вовсе забыл про свое обещание Сене. Но вспомнив о разговоре в больнице, оживился:
— Это ведь в самом деле интересно, а не только забавно, а? Но осуществимо ли, как считаешь?
— Обсудить надо, тогда и решим, — сказал Мытарин. — Сеня лет сорок работает в Хмелевке, меня еще на свете не было, а он уж что-то изобретал, совершенствовал. И на уткоферме все механизмы его руками смонтированы, подогнаны. Давайте не будем считать его чудаком, он вполне заслужил серьезное внимание.
— Согласен. Всегда считал его самым разумным в Хмелевке. — И засмеялся: — После тебя. Это ведь ты надоумил Сеню смерить носы у Илиади и Веткина? Мне сам Илиади звонил, он видел тебя там.
— А что делать. Они который год спорят, у кого больше, а смерить не догадаются.
— Смотри, Мытарин, подзалетишь со своими шутками. Давай, что там у тебя.
Мытарин подал список приглашенных на обсуждение. Балагуров надел очки, посмотрел, дописал внизу Веткина.
— Надо его отпросить на часок-другой из больницы, проветрить, ободрить. Я сам туда съезжу. А список отдай секретарше, пусть обзвонит, чтобы к концу дня приглашенные были на уткоферме. Все.
Приглашенные собрались охотно, некоторые задолго до начала собрания: Сеня известный человек, разве не забавно узнать, что такое еще он выдумал! Наверно, не пустяк, если решили провести такое представительное обсуждение.
Первым в красном уголке фермы появился энергичный Колокольцев — чтобы до начала собрания иметь более широкое представление о предмете обсуждения.
Сеня, сидевший у председательского стола, в рабочем черном халате, охотно показал ему амбарную книгу и дал подробные пояснения. Колокольцев недоверчиво усмехался, кивал петушиным хохолком на лбу, но основные данные записал в блокнот: чего не бывает на этом свете, вдруг и эта МГПМ станет перспективной…
Затем приехал на велосипеде участковый старшина Федя-Вася. Его разговор с Сеней напоминал допрос, но не обидный: Федя-Вася со всеми говорил так, даже с женой и детьми, потому что привык рассуждать в форме вопросов и ответов. Да и добрый он был, почти ровесник Сене, чего обижаться.
Сняв форменную фуражку, Федя-Вася сел напротив Сени, положил на стол вытертую планшетку образца 1941 года, не спеша достал оттуда двуствольную ручку, блокнот, надел очки и, подняв стриженную под ежика седую головку, уставился на приговоренного к обсуждению механика:
— Всякое происшествие должно отвечать па семь вопросов: кто? что? когда? где? с кем? как? при каких обстоятельствах?… Ну!
Семя потер голый бронзовый лоб и повторил то, что рассказывал Колокольцеву и другим о своей магистрали. Колокольцев их уже не слушал, ходил вдоль стен просторного, на полсотни человек помещения и разглядывал многообразную наглядную агитацию: плакат-листовку о птичницах Суходольского района, с которыми соревновались утководы совхоза «Волга», обязательства «волжан», выписку из колдоговора на текуший год, стенную газету «Утиная голова», показатели о яйценоскости за прошедшую декаду, количестве выведенных утят, сдаче выросшего молодняка на мясо и т. д. Много было и учебных плакатов по утководству. Все стены красного уголка оклеены этими картинками.
— Значит, вместо дороги будет бегучая магистраль? — подытожил Федя-Вася. — Но как тогда я задержу преступника?
— Преступников не будет, — заверил Сеня. — Зачем нарушать или делать преступление зла, когда вся жизнь нашего существования станет проще и высокого качества нравственности!
Федя-Вася помотал колючей головой:
— Неправильное заключение. Подполковник товарищ Сухостоев говорит об этом что? Он говорит прямо: каждый человек отбывает свой срок на земле как? По-разному, исходя из личного характера. Уважительный — на воле, в городской или сельской местности. Неуважительный, преступно нарушающий законы — в иных местах.
— Но они же исправятся, Федор Васильевич!
— Сразу после введения магистрали? Нельзя поверить. Почему? Потому что она железная, твоя магистраль, и может только бежать посредством вращения колес и тому подобных шестерен и везти любого человека. Какого? Безразлично. Виновного и невиновного, истца и ответчика, преступника и его жертву.
— Я не согласен с тобой, — сказал Сеня и решительно захлопнул амбарную книгу.
— Я с тобой тоже. Потому что ты не прав. — Федя-Вася сложил писчие принадлежности в планшетку, пересел во второй ряд и стал ждать начала собрания.
