Игорь Манцов. Россия, нищая Россия! Как привлечь счастье. — «Частный корреспондент», 2010, 3 июня <http://www.chaskor.ru>.
«Люди, внедряющие образ „господин” в стране, которая давно дотянулась до образа „товарищ” и даже некоторое время прожила с ним в обнимку, не имеют права обижаться на то, что милиция преступна, чиновники циничны, родственники жестоки, а искусство малохудожественно».
Нериюс Милерюс. Город как модель для катастрофы: между «реальным» и «воображаемым». — «Неприкосновенный запас», 2010, № 2 (70).
«<…> Нью-Йорк давно уже стал символом разрушаемого катастрофами и неземными силами города».
«Город, в котором я живу или в который приехал даже на короткое время, является частью моей идентичности. Именно поэтому такая на первый взгляд банальная вещь, как плакаты и стенды на улицах Нью-Йорка, рекламирующие фильмы-катастрофы, для меня не только является рекламной стратегией коммерческой киноиндустрии, но и специфическим ритуалом жизни человека XXI века. Рекламные плакаты фильмов-катастроф в каком-либо самом обыденном месте Нью-Йорка, например на автобусной остановке, соблазняют горожанина посмотреть, как разрушается обыденность этой нью-йоркской улицы, а может, даже та самая автобусная остановка, на которой висит плакат. Несложно догадаться, что эта траектория самодеструкции неизбежно тянется и к самому горожанину, который смотрит на этот плакат. Идя на фильм, в котором можно увидеть уничтожение своей улицы природными стихиями, мистическими или космическими силами, горожанин идет смотреть фильм, в котором невозможно избежать референции к собственной возможной гибели как жителя этого города».
Далее — про «Окно во двор» Хичкока.
Борис Минаев. Шар Вознесенского. — «Русский Журнал», 2010, 2 июня <http://russ.ru>.
«Это был какой-то монстр тщательности, бог корректуры. И если других товарищей его по цеху я себе представляю как-то иначе — кого с гитарой, кого пьющим водку, читающим свои стихи, в компании или со сцены, ухаживающим за девушками или делающим то и другое и третье одновременно, то Вознесенского я представляю (и будет правильно представлять его именно так, честное слово) — в бюро проверки, читающим свою корректуру в сотый раз. Это было его занятие, его среда, в которой он не то чтобы купался, а просто чувствовал себя нормально».
Станислав Небольсин. О России, в которой мы живем. — «Литературная газета», 2010, 30 июня.
«Вторая чисто русская одаренность — гениальная одаренность к саботажу, учиняемому против чванливой лжи, особенно лжи начальства. <…> Нет саботажа, который бы своей гениальностью выигрывал у русского, народного, самородного и всенародного саботажа. (Василий Розанов считал подобное еще и неповоротливостью тупых народных толщ, но ошибался.)».
Вячеслав Недошивин. «Я в свою ходил атаку...» 21 июня исполняется 100 лет со дня рождения Александра Твардовского. — «Российская газета» (Федеральный выпуск), 2010, № 132, 18 июня.
«Знаете ли вы, что Твардовский до старости не знал, как настроить „Спидолу”, приемник, как вкрутить пробки, что десятилетиями, живя в Москве, боялся переходить улицы. Но поразительно — смело вставал поперек несущейся на него партийно-государственной машины, ломавшей кости и хребты любому».
«Нет, ничего не проиграл подполковник. Ни одной войны».
Андрей Немзер. Ради жизни на земле. Сто лет назад родился Александр Твардовский. — «Время новостей», 2010, № 105, 21 июня <http://www.vremya.ru>.
«Поразительно, однако, что этого подлеца Теркин берет в плен, а не убивает . И дело тут не в необходимости добыть языка — Теркин не может быть убийцей . Разумеется, солдат на войне стреляет в противника. Сбивая из винтовки самолет, Теркин, всего вероятнее, отправил на тот свет немецкого летчика, однако мотив этот опущен — описано противостояние человека и страшной машины. Во всей поэме нет эпизода, где герой бы лишал кого-то жизни. Как нет в поэме ни одного упоминания Сталина, закономерно появляющегося там, где ему и место, — на том свете. Оба эти умолчания — свидетельства удивительного человеческого и художественного такта поэта, возможно, бессознательного, но идеально точного чувства правды. Той правды, что неотделима от веры в жизнь, в ее красоту и осмысленность, за которые и сражались смертный автор и его бессмертный герой».
Одиночество — это работа. Для финалиста «Большой книги» Олега Павлова воображение сильнее правды. Беседу вела Ольга Рычкова. — «Российская газета» (Федеральный выпуск), 2010, № 125, 10 июня.
Говорит Олег Павлов: «Реальность — это то, что мы помним. Реальностью можно назвать лишь то, чего не можешь забыть. В этом смысле я реалист, потому что никакой другой реальности не признаю».
«<…> Я считаю, что посредник между читателем и книгой — всегда лишний... И в виде критика, но и даже в виде автора, поэтому я сам, скажем, не люблю навязывать свое мнение, свое собственное отношение к тому, что пишу, и не отвечаю на подобные вопросы: расскажите, о чем вы пишете и прочее».
Отщепенец. Беседу вел Евгений Белжеларский. — «Итоги», 2010, № 26 <http://www.itogi.ru>.
Говорит Александр Кабаков: «Все мои литературные амбиции укладываются в промежуток между двумя моими непрямыми учителями — Василием Аксеновым и Юрием Трифоновым».
«Понимаете, политкорректность, которую я ненавижу, — это как старое средство против венерических болезней. Оно лишь подавляло симптомы, но человек в конце концов умирал».
«Нельзя считать, что мне не нравится либерализм. Мне не нравится, что он тяготеет к самоубийству. Либерализм стал нежизнеспособным, потому что перестал защищать себя».
«Дачи в Переделкине у меня не было никогда — и хорошо: не дай бог жить среди коллег. Я вообще не член никаких союзов, ни даже ПЕН-центра».
Поэт от Бога. Памяти поэта. — «Известия», 2010, на сайте газеты — 2 июня <http://www.izvestia.ru>.
Говорит Юрий Арабов: «Вознесенский был для моего поколения глотком свободы и человеком, который соединял прошлое и настоящее — если иметь в виду футуристическую традицию. Он был таким же мастером метафоры, как и Иосиф Бродский. Кроме всего прочего, он являл собой уникальный пример человека, который, с одной стороны, был социальным, активно функционировал в обществе, а с другой — не принадлежал советской идеологии. Это уникальный опыт, а для меня лично — пример существования литератора в любом обществе. Я учился по его стихам писать собственные стихи, и он для меня был человеком, по масштабам равным Джону Леннону и Бобу Дилану».
Александр Привалов. О Твардовском. — «Эксперт», 2010, № 24, 21 июня <http://www.expert.ru>.
«В нем явился России истинный народный поэт, какого чаяли, звали и все не могли дозваться с пушкинских времен. Это вам не Кольцов с Никитиным да Суриковым, работы которых положено оценивать по некой специальной шкале, поскольку-де они из народа . Это великий поэт по сколь угодно строгому счету, только еще и крестьянин — не просто по рождению (кому так уж важны анкеты?), а по взгляду на мир, по неколебимо исповедуемой системе патриархальных ценностей».
«Это абсолютно немыслимая книга [„Василий Теркин”]. Эпос, написанный прямо в ходе титанических событий — да с безошибочно найденным чуть не с первых публикуемых глав (1942 год!) тоном, — такого просто не могло быть. Ни у кого, кроме нас, ничего подобного и нету — уж в Новейшее-то время наверняка. <…> А предмет ее огромен — она не только о Великой войне. Она еще и об уходившей на глазах тысячелетней стране, в которой слово „народ” не многим разнилось со словом „крестьяне”. Стране, где крестьянин встал в центре страшных событий („Ну, война — так я же здесь”) не только потому, что больше некому было вытянуть на горбу основную их тяжесть, но и потому, что все еще преобладал — и статистически, и, похоже, нравственно. Не знаю, думал ли А. Т., что все это — в последний раз; скорее нет; но „Илиаду” для последнего подвига той, толстовско-твардовской России — написал. А сразу после войны, в 46-м году, напечатал той России и отходную — лучшую свою поэму, потрясающий „Дом у дороги”».
