Но лес быстро кончился, и стало понятно, что сохранился он потому, что был мал и не пригоден для укрытия. Протиснувшись сквозь кусты бузины и орешника, ожерельем охватывающие хвойник с юной стороны, парни вышли на пригорок, тоже изрытый обвалившимися окопами и увенчанный четырьмя искалеченными немецкими полевыми пушками, полузасыпанными наспех в неглубоко отрытых нишах, со стволами, повёрнутыми вглубь России. Со взгорка стали видны дальние тёмно-синие леса, слабо холмистые поля с грязно-жёлтыми пятнами скошенных злаков, небольшие сгустки кустарников и лиственных деревьев и всё та же узкая лента реки в низких берегах, что уже виделась на выезде из города, петлявшая по неширокой долине с выкошенной травой. Дорога, обогнув лес, выходила к реке, ныряла в неё, расширяясь на броду и выныривая полого на противоположной стороне, и устремлялась дальше к деревне. Рядом с бродом оба берега соединял узкий пешеходный мост с перилами и с приткнутыми к нему двумя лодками.
- Вот и наша… Воробьёвка, - неуверенно, поражённый увиденным, запинаясь, произнёс Марлен.
И было, отчего запинаться. На противоположном широком и чуть возвышенном берегу реки, слегка наклонном к ним, как будто специально для лучшей видимости, отчётливо вырисовывались неровные прямоугольники целых и поваленных изгородей из досок и жердей с непременной густой травой, нашедшей в их тени микроклимат для своего интенсивного роста. Внутри каждого из прямоугольников, контрастно выделяющихся ещё и вскопанной чёрной землёй, оставшимися зелёными кустами картошки и других овощей и полным отсутствием каких-либо деревьев, были вписаны маленькие прямоугольники фундаментов бывших жилищ с небольшими складницами обгоревших брёвен, досок и кирпича рядом. Самих домов во всей небольшой деревне, состоящей из одной улицы вдоль реки, не было. Нет, один дом всё же стоял. Он был низок, собран из старых почерневших брёвен, перекрыт крышей из досок и порыжелого мха и потому не сразу заметен. Над дверью его угнетённо повисло на коротком древке выцветшее розово-красное полотнище в разводьях, а около крыльца стояла пролётка с гнедой лошадью. По прямоугольникам передвигались женщины в платках, редко – мужики, бегали голоногие дети, пропадая вдруг под землёй. «Спускаются в землянки» - догадался Владимир.
- Нашей хаты тоже нету, - сдавленно установил радушный хозяин, совсем не ожидавший такого возвращения.
Не сказав больше ни слова, он, торопясь, пошёл вниз к реке, к начисто уничтоженной родной деревне и к своему исчезнувшему большому дому, в котором он обещал пристанище зазванному другу, не ожидая и не приглашая его идти следом, замкнувшись в свалившемся вдруг на него нежданном убийственном несчастье.
Перейдя по новому мосту тихую и мутную реку с тёмно-глинистым цветом почти неподвижной воды, они вступили в улицу, и стало как-то не по себе, неуютно идти вдоль порушенных, но всё-таки сохранившихся и ничего не загораживающих, заборов. Зато хорошо просматривались люди, копошащиеся на огородах, около небольших сарайчиков-развалюх, у колодцев и складниц. И те их сразу же увидели и узнали своего.
- Марля! Ты? Смотри-ка! Офицер! Какой важный, с тросточкой. С возвращеньицем! Вот матке радость! Живой! Что с ногой-то? Ранен, что ли? Ишь ты, значит, льгота будет. Ты хоть до Берлина успел добраться? Видать, тебя фриц испугался: сразу замирился. Смотри, чтоб девки вторую ногу не заломали, а то ещё что…
Так, провожаемые залпами вопросов и радостных приветствий, они шли по улице с торчащими у заборов пнями спиленных или срубленных деревьев, истраченных в смутное время на дрова или на подземные жилища. Густая трава и нетерпеливые новые тоненькие побеги от не сдавшихся войне полных сил корней, надёжно спрятанных от невзгодья в земле, почти скрывали пни, декоративно обрамляя уже почерневшие застарелые срезы разбоя первых лет войны. На пыльной дороге отпечатались вдавленные узкие колеи тележных колёс, а сбоку видны были отдельные вмятины копыт, очевидно, небогатого сельского стада. Кустики чахлой пропылённой остролистной травы и округлого подорожника торопились выбраться на свободную проезжую часть с невысосанной, согретой солнцем, почвой.
- 4 –
Воспрявший от приветствий, возбуждённо-оживлённый Марлен еле успевал отвечать и отражать дружелюбно-колкие подначки сельчан, быстро вживаясь в знакомую атмосферу жизни материально исчезнувшей деревни.
- Здравствуй, Марлик!
Повиснув на заборе пятого или шестого прямоугольника, их встретила совсем ещё молодая девушка, бесстрашно навалившаяся грудью на тупые колья забора так, что под стареньким ситцевым белым в мелкий размытый синий цветочек коротеньким платьем выпирали не стянутые лифчиком крепкие полушарья с торчащими вперёд острыми сосками. Того и гляди не удержит их ветхая материя, и очень хотелось согнать неосторожную девушку с забора, упредить её, чтобы не поранила ненароком свою молодую и красивую грудь. Но ей-то, видно, были нипочём колья, она улыбалась, украшенная ровным солнечным загаром, тёмно-коричневыми с медным отливом волосами в толстой и длинной косе, мелкими веснушками, скопившимися под глазами, и тёмной родинкой под левым глазом. Большие тёмно-синие глаза её под тёмными широкими бровями, почти сросшимися у переносицы, излучали неподдельную радость.
Марлен так и застыл.
- Зоська! Ты?
Девушка журчаще засмеялась.
- Что, не узнал, офицер?
Марлен в ответ почему-то вдруг рассвирепел.
- Убери с забора! Выставила!
Девушка мгновенно вспыхнула, ярко зацвели тёмные веснушки и родинка, она спрыгнула с забора, отпрянула от него, сердито бросила:
- Дурак! Форму одел, а как был баламутом, так им и остался.
А Марлен, только что бывший как сама родительская строгость, развеселился внезапно.
- Ничего. Я ещё молодой, исправлюсь.
- Что-то не верится.
Она стрельнула глазами во Владимира.
- Ой, у тебя слуга.
- Какой слуга? Что ты опять заплетаешь? – снова напал на неё баламут. – Это друг мой, Володя. Знакомься.
Девушка намеренно чопорно произнесла:
- Здрасьте. Зося Владимировна.
Потом снова обратилась к Марлену, как будто совсем не заинтересовавшись новым знакомым, однако подковыривая и того, и другого.
- А я подумала, слуга с твоими чемоданами сзади плетётся.
Марлен снова занервничал, чувствуя свою неправоту и уязвимость от едкой рыжухи за защитным забором.
- Ты же видишь: я ранен, он помогает.
И тут же получил новый выстрел:
- Ты всегда ранен, когда на работу.
- Ох, подожди у меня! Вот зашлю сватов, женюсь на тебе, тогда враз затишаешь, язычок свой змеиный прикусишь.
Она тихо и удовлетворённо рассмеялась и тому, что последнее слово осталось за ней, и тому, что к ней неравнодушны по-большому.
- Я поклялась, что за офицера не пойду. Где нам, рыжим! Только за слугу.
И звонко, во весь голос, рассмеявшись и ещё раз искоса внимательно вглядевшись в незнакомца, убежала в огород, далеко откидывая назад голову и расправив покатые плечи, по которым толстым жгутом моталась огненная коса. Короткое рабочее платьице не скрывало стройной девчачьей фигуры и очень загорелых босых ног с полными икрами.
Владимиру стало весело, от сердца впервые за долгую дорогу отлегло. Ему понравилась рыжая задира, поделившаяся с ними своей радостью жизни, не убитой войной и человеческой подлостью. Красавицей её не назовёшь, но вся она в целом была как яркий свет, как луч солнца.
- Кто такая? – спросил он у Марлена.
- Зоська, дочка учительши, - ответил тот раздумчиво. – Выросла как! Лет-то всего 16. Я её за косу не раз тягал, теперь и не посмею. Понравилась?
На этот вопрос не хотелось отвечать, чтобы не задеть как-нибудь разбережённую душу Марлена.
- Ребёнок ещё, - осторожно выразил своё отношение к девушке Владимир.
- Не скажи. Титьки-то видел? Ребёнок уже кончился, баба началась.
Он помолчал, пристыжённый, поднял меньший чемодан, позвал:
- Пойдём, что ли.
А самому уходить не хотелось, не тянуло даже к родному дому.
- Свататься буду, пока не опередили, - произнёс как о решённом.
Вспомнив синие молнии, направленные в него, Владимир подумал, что зря Марлен так самоуверен, не видать ему рыжей, если только судьба не заставит, не сломает славную девчушку. Говорят, что рыжие - счастливые, и счастье с собой приносят. Дай-то бог!
- Пришли, - глухо сообщил у очередного забора будущий жених.
- 5 –
Молва, конечно, опередила их, и у калитки сына давно уже ждала истомившаяся от тревоги, прослышав, что сын вернулся раненым, мать. Была она такая же чернявая, как сын, худенькая и маленькая, как он. Стояла, держась за забор и вся подавшись вперёд, выглядывая, когда же он, наконец, придёт, прижимая к стиснутым, искривлённым мукой, губам конец лёгкого платка, повязанного узлом на затылке.
