Его сменила доктор Констанс Крейн, представлять которую не было никакой надобности. Она была очень сильным и популярным оратором на митингах в защиту мира.
— Отцы и матери, юноши и девушки, — резко сказала она, заканчивая свое выступление, — дело за вами: вы должны доказать, что готовы на все, чтобы положить конец этим проклятым ядерным испытаниям — это и будет первым шагом к разоружению. На карту поставлена ваша жизнь, жизнь ваших детей и ваших внуков. И совершенно прав Джон Кеннеди, заявивший недавно: «Человечество должно положить конец войне, в противном случае война положит конец человечеству».
Горячие аплодисменты показали, что слова доктора Констанс Крейн задели за живое большинство слушателей.
Дэвиду как главному оратору поручили подчеркнуть в своем выступлении важность принятой Организацией Объединенных Наций резолюции, особо выделив те возможности, которые могут быть использованы отдельными людьми или коллективами для «оказания давления на правительства в поддержку мер по разоружению».
Появление Дэвида на трибуне было встречено громкими аплодисментами. Глядя на обращенные к нему лица, многие из которых были ему знакомы, — лица простых, добродушных, сердечных людей, взволнованных и воодушевленных идеями, ради которых они пришли на митинг, — Дэвид чувствовал, как его заливает волна нежности и сочувствия к этим мужчинам и женщинам, осознавшим всю важность их общей цели.
Он разглядел в толпе маленькое, острое личико Герти и рядом с пей длинного, худющего брата Джо и с грустью отметил отсутствие м-с Ли-Бересфорд, которую так привык видеть в первом ряду в сопровождении ее крошечной собачонки. Зато Дэвид увидел всем известную дебоширку с мрачным лицом и поджатыми губами, которую Шарн прозвала Алебардой; рядом с ней группировались ее закадычные дружки, которые по ее указке то и дело прерывали ораторов злобными выкриками. Их снедала исступленная ненависть ко всему, в чем им виделось влияние коммунистов.
По прежнему опыту Дэвид знал, что лучше всего начинать выступление с какой-нибудь веселой истории, вызывающей смех у слушателей; это, с одной стороны, позволяет говорить в легкой, непринужденной манере, с другой — располагает аудиторию к выступлению.
Процитировав резолюцию Организации Объединенных Наций и разъяснив ее значение, он перешел к конференциям, созванным во многих странах в поддержку призыва Всемирного Совета Мира. В далекой Аргентине, в Исландии, Великобритании, Польше, Дании, Индии, Ливане, Бельгии и Франции, повсюду люди обращались к своим правительствам с настоятельным требованием принять резолюцию Объединенных Наций.
— Возможно, кое-кто из вас и сомневается в том, что наши усилия — все эти петиции, демонстрации и конференции — действительно приведут к прекращению испытаний ядерного оружия, первому шагу на пути к разоружению.
Тут он заметил на краю толпы с десяток молодчиков из хулиганья, для которых не было большего удовольствия, чем сорвать митинг. Но, прочно владея вниманием людей, тесно сомкнувшихся вокруг голубого флага с белым голубем, он не стал прерывать выступления и продолжал:
— Резолюция Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных Наций с полной очевидностью доказывает, что и мы, и борцы за мир в других странах уже оказали влияние на народы и правительства. Мы безусловно добились прогресса, друзья, на пути к достижению нашей великой и славной цели. В этом нет никакого сомнения! Нам надо продолжать и впредь усиливать свое воздействие, и тогда мы, простые австралийцы, вместе с простыми людьми других стран будем вправе заявить, что в избавлении человечества от ужасов войны есть немалая доля и нашего труда. Как этого добиться? Каждый из нас, будь то мужчина или женщина, должен пустить в ход все свое влияние, чтобы содействовать достижению нашей цели. В Сиднее, например, весьма представительные делегации заводов, профсоюзов и округов направили депутации к члену парламента от своего округа, настаивая, чтобы парламент в полном составе голосовал за соглашение с другими правительствами, которое предусматривало бы меры по разоружению. Каждый из вас в отдельности и все вы вместе можете написать члену парламента от вашего округа, убеждая его голосовать за принятие этих мер…
— Не желаю, чтоб всякий коммунист, да еще уголовник, учил меня за что голосовать! — раздался из толпы хриплый голос.
— A-а, я вижу, моя старая приятельница миссис Байатт по-прежнему не забывает нас, — дружелюбно пошутил Дэвид.
— Никакая я тебе не приятельница, Ивенс, сукин ты сын эдакий! — прокричала в ответ Алебарда.
И тотчас же к ней подключился злобный хор ее дружков. Кто-то бросил прямо в лицо Дэвиду помидор. Совсем рядом разбилось тухлое яйцо. И это явилось как бы сигналом к общему наступлению: со всех сторон в него полетели гнилые помидоры, а собравшиеся на краю толпы хулиганы начали осыпать его оскорблениями и угрозами.
— Расскажи-ка нам лучше, мистер Ивенс, как ты угодил за решетку! — заорал один из них.
Насмешливые вопли неслись отовсюду.
— Как насчет твоего мальчика, Дэйви?
— Не одолжишь ли сигаретку с начинкой?
— Видать, на марихуану потратился, что оборванцем стал?
Друзья и единомышленники Дэвида ринулись на его защиту, раздались крики:
— Заткнись!
— Голову проломлю, сволочь!
— Фашистские ублюдки!
— Мы хотим слушать Ивенса, а не вас!
Растерянный, до глубины души потрясенный, Дэвид изо всех сил напрягал голос, пытаясь перекричать рев толпы, в которой то тут, то там вспыхивали драки.
Он призывал к порядку, он объяснял, что это провокация, направленная на срыв митинга. Но голос его тонул в воплях разбушевавшейся толпы.
Все поплыло у него перед глазами. Мысли смешались. Шум толпы оглушал, орущие, мечущиеся люди сливались в одно пятно, в котором он различал ожесточенные, порочные лица, такие же, какие видел в тюрьме. Ему казалось, голова его разламывается, словно под напором бурных мыслей и чувств.
Раздался истошный крик:
— А ну-ка, подбавим ему еще!
И на него снова обрушился град гнилых помидоров и тухлых яиц; он растерянно протянул вперед руки, пытаясь заслониться, покачнулся, оступился и упал с помоста.
Преподобный Пол Спэрроу тихим беспомощным голоском объявил о закрытии митинга, который и без того закрылся сам по себе. Раздались пронзительные свистки полицейских, с поля боя повели нескольких участников свалки.
Шарн подбежала к Давиду, распростертому на земле подле помоста. Оп не мог ни говорить, ни пошевелиться, казалось, сознание покинуло его. Опасаясь, что он сильно ушибся при падении и получил серьезные повреждения, она попросила мистера Спэрроу вызвать машину Скорой помощи.
Мифф с Биллом, услышав шум скандала возле помоста Совета мира, побежали туда, забыв про свой митинг. Мифф тотчас кинулась звонить брату о случившемся с отцом несчастье.
А Шарн сидела около Давида в машине Скорой помощи, везущей его в больницу, и беззвучно рыдала, потрясенная свалившейся на него бедой. Как же он будет мучиться, узнав, что митинг сорвали и он не сумел сдержать враждебную вылазку распоясавшихся хулиганов.
Не то чтобы Дэвид совсем не осознавал того, что с ним происходило, хотя голова его была словно налита свинцом, безразличие владело им, и он не мог пошевелиться. Он помнил, как над ним склонилась сестра, как его подняли с носилок и переложили на высокую больничную кровать с белыми простынями. Но в мозгу по-прежнему проносились лихорадочные видения, на смену которым приходило полное забытье. Откуда-то издалека сквозь взбудораженный мрак к нему пробился голос Нийла, тело ощутило прикосновение холодных уверенных рук.
Спокойный властный голос сына с трудом пробил обволакивавший его тяжелый дурман, и на какой-то миг он почувствовал затуманенным сознанием благодарность к Нийлу за то, что он с ним.
Нийл поставил диагноз: церебрососудистый криз, явившийся причиной потери речи и временного паралича.
Он объяснил Мифф, что криз вызвал нарушение периферической нервной системы, контролирующей кровообращение и нормальную циркуляцию крови в организме. А Шарн растолковала Мифф, что криз это то самое, что в просторечии называется ударом. Нийл счел хорошим признаком то, что сознание потеряно не полностью и что нарушения мозговой деятельности не носят более серьезного характера. Он выразил уверенность, что при хорошем уходе и строгом соблюдении всех его предписаний здоровье Дэвида сможет в значительной мере восстановиться.
— О Мифф, только бы он не умер, — всхлипывала Шарн.
— Ну что ты, — сказала Мифф. — Не доставит он такого удовольствия этим негодяям и подонкам. Так просто отца не сломить.
Нийл ушел, и Дэвид снова впал в лихорадочное забытье, хаотические мысли и разрозненные воспоминания непрерывной чередой проносились в мозгу, день за днем терзая его.
