Свадьбу сыграли весной следующего года, когда Суюэ исполнилось семнадцать. Уже на третий день молодая вместе с золовкой отправилась на прополку. Стоило Суюэ взмахнуть мотыгой, как все стало ясно. В женской бригаде она сразу начала давать самую высокую норму.
Проработав день в поле, Суюэ дома таскала воду, готовила еду, стирала, кормила свиней и еще помогала свекрови мыть ноги. Все засыпали, а она, бывало, принималась плести соломенные сандалии или чинить одежду. И характер был у нее покладистый, каждому старалась угодить: свекру, свекрови, мужу, и делала все легко, весело, словно играючи. Другие женщины болтали во время работы, она — ни звука. Насмешат ее — зубы не скалит, лишь слегка улыбнется. Свару затеют — она в стороне. Один был у нее недостаток — непомерный аппетит: пока муж съест одну чашку риса, Суюэ опорожнит две и еще просит. Хорошо, что семья Ду считалась в деревне зажиточной и могла прокормить новую невестку.
Мужа Суюэ уважала и немного побаивалась, потому что он хоть и мало ел, зато много знал и мог прочесть газету от первой до последней страницы. Самые озорные мальчишки, завидев учителя Ду, становились по стойке смирно и кланялись. Он часто проводил уроки на открытом воздухе, и сердце Суюэ, работавшей в поле, наполнялось радостью, когда она видела, как чинно сидят ученики, ловя каждое слово учителя. Трудодней мужу начисляли в бригаде больше, чем всем, да еще приплачивали шесть юаней в месяц, поэтому у Суюэ всегда были карманные деньги. На зависть подругам, она могла когда вздумается пойти на базар или в сельпо и купить набивного ситца или баночку помады. Суюэ вся светилась счастьем и гордостью, потому что в родной деревне и во сне такого не видела.
Через каких-нибудь полгода Суюэ было не узнать: лицо из желтого стало белым и нежным, черные волосы приобрели блеск, груди набухли и напоминали два холмика. Родив толстенького, упитанного малыша, Суюэ еще больше похорошела: глаза стали влажными и лучились. Когда на Новый год она с сынишкой пришла в гости к матери, односельчане с трудом ее узнали. В поле на нее бросали жадные взгляды мужчины. На рынке ей удавалось продать товар быстрей и дороже тоже благодаря вниманию мужчин, готовых купить у нее все что угодно и за любую цену. Суюэ, женщине честной, но далеко не глупой, все это льстило, но она в этом не признавалась и, смеясь, говорила, что мужчины ей надоели. Особенно навязчивым оказался Цао Бинкан. Суюэ становилось не по себе, когда он таращил на нее свои золотистые, выпученные, словно у рыбы, глаза.
3
В деревне Западная Цао Бинкан был чужаком. Его родители пришли сюда еще до революции 1949 года, поставили на околице дом, если можно так назвать развалюху, и нанялись на поденную работу. В деревне они сказали, что вся их семья погибла при наводнении, но когда во время земельной реформы проверяли социальное происхождение, выяснилось, что он батрак, а она жена его хозяина и они бежали. Сейчас законом это не возбранялось, но крестьяне не считали подобную связь настоящим браком и относились к пришельцам с неприязнью. Корней здесь в деревне у них не было, и единственное, что их держало, это усердный труд.
Мать Цао Бинкана пришла в деревню уже с животом и вскоре родила сына. С Ду Баошэнем у них была разница всего в несколько дней. В начальной школе они даже сидели за одной партой, затем Баошэнь пошел в неполносреднюю школу, а Цао Бинкан в пастухи. Когда со временем Баошэнь стал учителем, Бинкан переключился на пахоту и через три-четыре года — как раз к моменту первого выпуска учеников Баошэня — превратился в опытного, бывалого крестьянина.
В тот год широко пропагандировался электрополив, объединенной бригаде был нужен электрик, но никто не соглашался взяться за это дело, считая его опасным: ведь током может убить. Цао Бинкан решился. Сметливый от природы, он походил недели две за мастером, потаскал за ним насосы и шланги, быстро приобрел нужные навыки и стал в бригаде незаменимым человеком. В то время народ буквально извели большими и малыми собраниями, их надо было радиофицировать, а динамики и микрофоны мог поставить только Цао Бинкан. Дошло до того, что сам секретарь партбюро Чжу Фашань стал над ним дрожать, потому что страшно даже себе представить, что могло случиться, если бы радио отказало, например, во время какого-нибудь важного собрания или передачи руководящих указаний.
Став любимчиком начальства, Цао Бинкан немедленно возомнил о себе. Он везде шастал со своими инструментами и, пользуясь случаем, не пропускал ни одной смазливой бабенки, особенно Суюэ, хотя сам был страшен как черт: большое плоское лицо, толстые, чуть приоткрытые губы, кривые желтые зубы, выпученные похотливые глаза. При людях он, конечно, не решался пускать в ход руки, но если поблизости никого не было, давал им волю. Суюэ, завидев его, в страхе пряталась. Нельзя сказать, что Цао Бинкан был шалопаем. Он все время чему-то учился: то строить дом, то делать мебель. Да мало ли чему. Однажды он смастерил платяной шкаф, в другой раз сложил печку, как-то заменил больного тракториста и научился чинить трактор. Объединенная бригада наняла грузовик для перевозки зерна, так Цао Бинкан мигом подружился с шофером, сунул ему двух куриц и вскоре уже водил машину. В близлежащем селе у него появилась целая куча друзей.
У способного человека всегда есть завистники. Были они и у Цао Бинкана, тем более что он давал пищу для сплетен. Чжу Фашань давно уже его недолюбливал, а к тому времени вернулся из армии парень, соображающий в электротехнике, и Чжу поставил его на место Бинкана. Повод нашелся: по вине Бинкана на заливное поле упал оголенный провод, буйвола убило током. Чжу Фашань сразу позвонил в правление коммуны, чтобы прислали охранников и забрали виновного. Хорошо еще, что за него похлопотали знакомые из коммуны, так что отсидел он всего полмесяца. Но инструменты пришлось сдать и снова взяться за плуг да за бадью для навоза.
Как ни странно, Цао Бинкан не пал духом. Он понимал, что в жизни бывают везения и невезения. Но как бы крестьянину ни повезло, королем он все равно не станет. А не повезет — будет гнуть спину в поле. Ничего страшнее с ним случиться не может (если, конечно, он не убил человека). Так что ходил Цао Бинкан веселехонький и по-прежнему называл Суюэ милой да хорошей, стоило ему ее увидеть, хотя знал, что уж сейчас наверняка ничего от нее не добьется — просто тешил себя словами.
Но времена меняются, причем самым неожиданным образом, даже диву даешься. И вот Цао Бинкан оказался чем-то вроде новогодней хлопушки, которая взлетает высоко в небо и там взрывается, рассыпаясь всевозможными огнями: красными, зелеными, синими, желтыми; до того яркими, что слепнешь, глядя на них.
Как только разрешили брать подряды, Цао Бинкан повел себя совсем не так, как другие. Все продолжали сеять зерно, а он где-то раздобыл саженцы редкого дерева секвойи и посадил. Попутно подрабатывал в ремонтно-строительной бригаде коммуны и получал около четырех юаней в день, да еще пристроил жену поварихой в только что открытую каменоломню и за это получал не меньше сорока пяти юаней в месяц. Осенью все собирали урожай, а он подогнал грузовик, взвалил на него свои саженцы, увез подальше и продал поштучно, за сколько — даже жене не сказал. Через два года на шоссе, идущем мимо села, он поставил прочный навес и, используя свои разносторонние навыки, стал конкурировать с целой ремонтной бригадой.
Когда в деревне некоторые начали строить себе дома, он стоял в стороне и смотрел, потирая руки и ухмыляясь.
— А ты чего не строишь? — спрашивали его.
— Я? Рано еще, рано, пока материала нет! — И его толстые губы растягивались в улыбке.
Но однажды в деревню вдруг прикатили два грузовика с кирпичом, один с цементом, два с деревянными деталями, самосвал с песком и еще фургон с чем-то. Эта длинная вереница машин извивалась по улице, словно дракон, взбаламутив всех жителей, которые, побросав дела, устремились поглядеть на грандиозное строительство. В три дня и две ночи был возведен двухэтажный дом.
Каждому любопытно было узнать, во сколько он обошелся. Оказалось, что кирпич куплен по госцене, то есть за гроши, деревянные детали — по какому-то «личному соглашению», транспорт вообще ничего не стоит, только за бензин пришлось заплатить, а строительные рабочие — друзья-приятели Цао Бинкана. Правда, он заколол свинью и устроил угощение, купил два блока сигарет «Передние ворота» и на радостях запустил самую большую хлопушку, какую можно было купить.
— В газетах пишут о «шэньчжэнских скоростях»[62]. Мы, пожалуй, им не уступим, — похохатывал Цао Бинкан, любуясь своим сооружением.
В толпе раздавались завистливые смешки. Вдруг кто-то громко кашлянул, и люди поспешно расступились, пропустив вперед секретаря партбюро Чжу Фашаня, тоже пришедшего поглядеть на дом.
