А после, когда Грейс взял у него стакан, Майкл поднял на него взгляд и спросил:
— Как Эшли?
Грейс, напряженно думая, взглянул ему в лицо, потом улыбнулся, ласково, успокоительно.
— Ей ничего не грозит, — сказал он.
— Слава богу.
Грейс снова сжал его руку:
— Хотите еще воды?
Майкл кивнул.
— Сейчас принесу.
— Слава богу, что ей ничего не грозит, — произнес слабым, дрожащим голосом Майкл. — Она была всем, о чем я думал, всем, что я… я…
Грейс вылез из ямы. Рано или поздно придется рассказать Майклу все, однако сейчас для этого было не время и не место.
Окончив престижную английскую школу «Чартерхаус скул», Питер Джеймс решил обойтись без традиционного университетского образования и начал свою первую, кинематографическую карьеру, поступив в киношколу «Равенсбурн» в Лондоне.
Джеймс добился успеха как продюсер и сценарист. Недавно он стал исполнительным продюсером фильма «Венецианский купец», главную роль в котором сыграл Аль Пачино. Джеймс говорит, однако, что сочинение романов всегда было его любовью. Он написал три шпионских романа, которые по его словам, «провалились», и уже подумывал заняться чем-то другим. «В один прекрасный день друзья пригласили меня на спиритический сеанс. В конце сеанса медиум подошел ко мне и сказал, что видел за моей спиной человека. И подробно описал его. Это был мой покойный отец. Вскоре после этого мне пришла в голову идея романа, который я и написал за шесть недель. Отец всегда хотел, чтобы я начал писать, — и я убедил себя, что он пришел помочь мне».
Его книга «Одержимость», триллер о паранормальных явлениях, в 1987 году стала международным бестселлером. Ныне ее автора, на счету которого уже десять романов, нередко называют «британским Стивеном Кингом».
Нандо Паррадо
Чудо в Андах
13 Октября 1972 года самолет, на котором летела уругвайская команда по регби, потерпел крушение в Андах. Многие пассажиры погибли на месте. Тех, кто выжил, ожидали суровые испытания. Долгие годы Нандо Паррадо не находил в себе сил рассказать о том, что ему пришлось пережить. А теперь написал об этом книгу.
В первые часы не было ничего — ни страха, ни тоски; пропало ощущение времени, не было ни мыслей, ни воспоминаний — только тишина, полная и беспросветная тишина. Затем появился свет — забрезжил серенький лучик, и я поднялся к нему из тьмы, как всплывает на поверхность ныряльщик. Ко мне постепенно возвращалось сознание, я хоть и с трудом, но проснулся и оказался в сумеречном мире — между явью и сном. Я слышал голоса, ощущал поблизости движение, но мысли путались, и все виделось словно в тумане. Я различал только пятна света и тени. Наконец я сообразил, что тени движутся и одна из них склонилась надо мной.
— Nando, podés oírme? Ты меня слышишь?
Я разглядел очертания человеческого лица. Увидел темные волосы и карие глаза.
— Давай, Нандо, просыпайся!
Почему так холодно? И почему так болит голова? Я пытался сказать об этом, но губы не слушались. Тогда я прикрыл глаза и опять оказался в мире теней. Но, услышав другие голоса, открыл глаза снова. Надо мной расплывалось уже несколько лиц.
— Он пришел в себя? Он тебя слышит?
— Нандо, скажи хоть что-нибудь!
— Не сдавайся, Нандо! Мы с тобой!
Я попробовал заговорить, но смог только что-то хрипло прошептать. Тут кто-то склонился надо мной и сказал мне в ухо:
— Nando, el avión se estrelló! Caimos en las montañas.
Мы разбились, сказал он. Самолет разбился. Мы оказались в горах.
— Нандо, ты меня понял?
По тому, с какой настойчивостью были произнесены эти слова, я догадался, что мне сообщили что-то крайне важное. Но смысл слов я понять не мог. Реальность казалась далекой и туманной — как во сне. Долгие часы я пребывал в полузабытьи, но наконец сознание начало проясняться, и я стал различать окружающие предметы. Поначалу, когда я пытался прийти в себя, я никак не мог сообразить, что за круглые просветы плывут над моей головой. Теперь я понял, это — иллюминаторы. Я лежал на правом боку фюзеляжа, а кресла нависали надо мной. Под потолком обнажились какие-то трубки и провода, сквозь дыры в корпусе виднелись клочья обшивки. Внизу валялись обломки железа и пластика. Был день. Я лежал на продуваемом насквозь полу, согреться было нечем, и каждую клеточку моего тела пронизывал холод.
Хуже холода была только боль — пульсирующая, нестерпимая боль в голове, будто в мой череп забрался дикий зверь и разрывал все когтями, пытаясь выбраться наружу. Я дотронулся рукой до темени. В волосах оказались спекшиеся сгустки крови, а над правым ухом три рваные раны. Я нащупал острые края раздробленной кости и почувствовал что-то мягкое. Меня замутило: это мозг, мой мозг. Сердце бешено заколотилось, дыхание перехватило. Тут я снова увидел над собой карие глаза и наконец узнал своего друга Роберто Канессу.
— Что случилось? — спросил я. — Где мы?
Роберто наклонился осмотреть мои раны.
— Ты был без сознания три дня, — сказал он тихо. — Мы и надеяться перестали.
Смысл сказанного ускользал от меня.
— Что со мной случилось? — спросил я. — Почему так холодно?
— Нандо, ты меня понимаешь? — сказал Роберто. — Самолет упал. Мы в горах. И выбраться отсюда не можем.
Верить в это не хотелось, но поверить пришлось. Я слышал вокруг слабые стоны, крики и наконец понял, что это стонут и кричат раненые. Они лежали повсюду — а те, кто мог ходить, ухаживали за ними.
— Ты понимаешь меня, Нандо? — снова спросил Роберто. — Ты помнишь, что мы летели в Чили?
Я закрыл глаза и кивнул. Я наконец выбрался из сумрака, и теперь ничто не скрывало от меня горькую правду.
Была пятница, тринадцатое. Тринадцатое октября. Мы еще шутили, что в такой день не стоит лететь через Анды. Но то была шутка, и не более. Мы летели чартерным рейсом из Монтевидео в Сантьяго на «фэрчайлде»: «Старые христиане», наша команда по регби, направлялась на дружеский матч с одной из лучших чилийских команд. На борту были болельщики, друзья, родственники, в том числе моя мать Евгения и моя младшая сестра Сюзи. Они сидели через проход от меня, на ряд впереди. Полет должен был занять три с половиной часа, но из-за плохой погоды самолет приземлился в Мендосе, старинном городе к востоку от предгорий Анд.
Мы рассчитывали, что через пару часов полетим дальше. Но метеосводки ничего хорошего не сулили, и скоро нам стало понятно, что придется здесь заночевать. Мы решили не терять времени даром. Я с друзьями отправился смотреть мотогонки, а моя мать и Сюзи занялись исследованием местных сувенирных лавок. Они накупили подарков всем родственникам, друзьям и знакомым.
На следующее утро вылететь опять не получилось, и мы снова отправились гулять по Мендосе.
К часу дня мы были в аэропорту, но командир экипажа Хулио Феррадас и второй пилот Данте Лагурара еще не решили, летим мы или нет. Феррадас побеседовал с пилотом грузового самолета, только что прибывшего из Сантьяго, и был уверен, что наш «фэрчайлд» легко доберется до места. Но днем в Аргентине с предгорий поднимается теплый воздух, и, когда он встречается с холодным воздухом над заснеженными вершинами, обстановка в горах становится крайне переменчивой и нестабильной.
С другой стороны, оставаться в Мендосе мы не могли. Наш самолет принадлежал военно-воздушным силам Уругвая, а по аргентинским законам иностранным военным самолетам запрещено задерживаться в стране дольше чем на сутки. Феррадас и Лагурара должны были срочно принять решение: либо рискнуть и лететь в Сантьяго днем, либо возвращаться в Монтевидео.
Наше нетерпение росло. Мы были молоды, отчаянны и уверены в себе, и нас злило, что поездка срывается — как мы думали, из-за робости летчиков. В аэропорту мы встретили их криками и свистом. Теперь уже не узнать, насколько мы повлияли на их решение, но в конце концов Феррадас объявил, что мы вылетаем в Сантьяго. Это известие мы встретили бурной радостью.
«Фэрчайлд» вылетел из аэропорта Мендосы в 14:18 по местному времени. Справа от самолета, на западе, виднелись очертания аргентинских Анд. Я смотрел в иллюминатор на горы, протянувшиеся под нами, на их величественно-торжественные вершины, поражавшие своей мощью. Они простирались на север, юг и запад — насколько хватало глаз. Неудивительно, что в древности эти горы считались обителью богов.
Анды — вторая по высоте горная цепь планеты, выше их — только Гималаи. Между Мендосой и Сантьяго Анды достигают максимальной высоты, здесь находится Аконкагуа, гора высотой 7036 метров — всего на 1800 метров меньше, чем Эверест.
Лететь напрямик здесь было нельзя. Наши летчики проложили маршрут, уводивший нас километров на сто пятьдесят к югу от Мендосы — к Планчонскому ущелью, узкому коридору между горами, где мог пролететь самолет. Полет должен был продлиться полтора часа, и в Сантьяго мы предполагали успеть до сумерек.
