Вокруг юбилея академика А. Д. Сахарова в 1981 году. Публикацию подготовил А. В. Новиков. — “Вопросы истории”, 2006, № 5.
Документы АН СССР, ЦК КПСС и КГБ о своей готовности к срыванию “провокации”.
Вот из очаровательного письма президента АН СССР, академика А. П. Александрова в ЦК:
“Во время проведения Координационного комитета МСНС — ЮНЕСКО к членам советской делегации обратился директор Отдела научных исследований и высшего образования ЮНЕСКО С. Пассман с просьбой разъяснить положение Сахарова в СССР, поскольку ЮНЕСКО, как сообщил г-н Пассман, получила за последнее время большое количество писем от отдельных лиц и зарубежных организаций с просьбой принять участие в праздновании юбилея Сахарова.
Г-ну С. Пассману были даны соответствующие разъяснения и изложена точка зрения советских ученых по так называемому „делу Сахарова”. Он выразил благодарность за исчерпывающую информацию и обещал довести ее до сведения Генерального директора ЮНЕСКО А. М. М’Боу. В заключение беседы г-н С. Пассман согласился с мнением советской делегации, что участие ЮНЕСКО в юбилее Сахарова нецелесообразно”.
Как видно, аспиранты Александрова отвели Пассмана в юнесковский сортир, немного пометелили чудака ногами и, окунув пару раз головой куда надо, спросили: “Ну что, сука, ты все понял? Хочешь праздновать день рождения предателя нашей родины?” И он прохрипел окровавленным американским ртом: “Ноу, май рашн френдз, ноу. Сенк ю вери мач”.
Станислав Гурулев. Еще раз о расизме, нацизме и их идеологе А. Розенберге. — “Вопросы истории”, 2006, № 5.
“Идеи расизма культивировались в Европе издавна. Родоначальником их признается французский дипломат, публицист и литератор Ж. А. де Гобино (1816 — 1882). В труде „О неравенстве человеческих рас” он пытался обосновать необходимость вычленения господствующей расы, элитной среди трех выделяемых рас — белой, желтой и черной. По его мнению, наиболее способной в культурном отношении является белая раса. Представителями белой расы в прошлом он считал Ариев, выходцев из Древней Индии, относящихся к группе индоиранских народов, которым присущ высокий рост, белая кожа, синие глаза…”
Ну и т. д. — подробно, с переходом к российским идеям расизма.
Тут масса любопытных фактов.
Я и не знал, что Альфред Розенберг, закончив в свое время Высшую техническую школу в Риге, “в октябре 1917 г. жил в Москве и симпатизировал большевикам”. Да, чуть не забыл: по некоторым сведениям, дипломной работой Альфреда Людоедовича — по окончании высшей школы в те же десятые годы — был… проект крематория. Вот он каков, наш “сын башмачника и матери-эстонки”, с юности, как говорится, опережал свое время.
Священник Николай Емельянов. Церковь как школа любви. — “Фома”, 2006, № 5.
Говорит священник московского Николо-Кузнецкого храма, старший преподаватель кафедры Священного Писания ПСТГУ, помощник ректора по воспитательной работе и отец четырех детей (родился батюшка в 1973 году):
“Есть замечательная возможность оценить христианский взгляд на проблему общения и его современную интерпретацию на примере литературном. В классической английской литературе есть известный роман об одиночестве — „Приключения Робинзона Крузо” Даниэля Дефо. Сейчас он воспринимается как приключенческая литература для юношества, но при всей своей наивности он был создан как программное политическое и философское произведение. Тем более интересно сопоставить этот роман с его римейком, написанным современным французским католическим автором Мишелем Турнье, и с последней французской экранизацией романа по сценарию Фредерика Виту с Пьером Ришаром в главной роли.
В этом сопоставлении, при общей схожести сюжетов, поражает полная противоположность выводов и оценок. У Даниэля Дефо Робинзон Крузо — это в первую очередь христианин, который, оказавшись один на острове, продолжает выполнять свой долг, понимая, что Богу не все равно, как он переносит свое одиночество. Ощущением того, что Робинзон на самом деле совсем не одинок, наполнен весь роман. Замечательно и то, что Робинзон ведет себя так, словно он вовсе не один-одинешенек посреди океана, а как будто продолжает вести жизнь в обществе. В романе это подчеркнуто трогательными и наивными строками о том, как герой переодевается к обеду, сервирует свою трапезу и т. п. Конечно, важны не эти детали английского буржуазного быта, а то, что Робинзону совсем не все равно, как оценили бы его жизнь соплеменники. Он продолжает ощущать свою связь не только с Богом, который повсюду, но и с людьми, которых вообще не надеется больше никогда увидеть! История с Пятницей тоже очень показательна. Этот абориген оказался в ситуации прямо противоположной: живя среди своих соплеменников, он бесконечно далек от них — дикари хотели его съесть. Пятница стал для них просто пищей, т. е. перестал быть человеком. Вновь он становится человеком, только оставшись на необитаемом острове с Робинзоном и с Богом, к Которому он приходит через своего избавителя. Наконец, едва ли не самые пронзительные строки романа, действительно ставящие его автора в один ряд с великими английскими писателями, посвящены эпизоду расставания Робинзона с островом. Он прожил на нем двадцать восемь лет — всю жизнь. Сам создал свою страну, свой абсолютно ни от кого не зависимый мир. И вот ему представляется возможность вернуться на Родину, где его никто не ждет, где все изменилось и где он давно чужой. И Робинзон возвращается. Не потому, что ему этого хочется, а потому, что он считает это своим долгом — вернуться к людям, как бы это ни было трудно!
В литературном римейке и в современной экранизации все наоборот. Современный Робинзон Крузо о Боге не вспоминает и постепенно все больше и больше „освобождается” от „условностей цивилизации”. Он все больше ощущает себя никому-ничего-не-должным — верх блаженства для современного массового сознания”.
Кстати, экспертом-читателем этого номера “Фомы” (рубрика “Эпилог” — на третьей странице обложки) стал Андрей Василевский. Оценивая материалы номера (текст назван “В поисках неожиданного”), он и критичен, и доброжелательно заинтересован одновременно. Есть и сугубо личные “штрихи к автопортрету”.
Есть кто живой? Участники разгрома выставки “Осторожно, религия!” три года спустя. Беседовала Анна Пальчева. — “Нескучный сад”. Журнал о православной жизни. 2006, № 3 (май — июнь).
Три монолога. Очень полезное чтение для тех, кто любит доверять так называемым либеральным СМИ. Посмотрите в Сети, советую. Будете несколько удивлены этой живой, спокойной речью бывших выпускников МАИ, инженеров-системотехников, джазовых музыкантов и выпускников Гнесинки по классу фортепиано. Вообще-то их трое (я перечислил некоторые предыдущие их занятия); сегодня в храме св. Николая в Пыжах остался Михаил Люкшин, рукоположенный во диакона, тридцатитрехлетний Алексей Кульберг — иерей, служит в Ярославской епархии, Григорий Гарбузов — послушник монастыря (на момент “разгрома” выставки все трое были алтарниками упомянутого храма).
Юлия Кантор. М. Н. Тухачевский и советско-германский военный альянс 1923 — 1933 годов. — “Вопросы истории”, 2006, № 5.
О совместном понимании “опасности пацифизма”, например. Рост фашизма в Германии, кстати, наших деятелей тогда совсем не смущал, их волновало другое: “Краскомы, стажировавшиеся в Германии, отмечали в донесениях: „Ненависть военных кругов к Франции чрезвычайно остра. Занятия (тактические) в Генштабе и в Академии показывают, что армия готовится к войне с Францией и Польшей. Блок с Англией встречает много затруднений, во-первых, потому, что Англия поддерживает <…> в своей антирусской политике Польшу, враждебность к которой чрезвычайно остра в Германии, особенно в военных и правых кругах <…> Наличие общего противника — Польши, опасного для Германии вследствие географических условий, еще более толкает германский Генштаб по пути тесного сближения с Советской Россией””.
А вот из застольного тоста — отчаянно боровшегося за модернизацию армии Михаила Тухачевского: “Рейхсвер — учитель Красной армии в трудное время <…> Мы не забудем, что рейхсвер в период восстановления Красной армии оказал ей решающую поддержку <…>” (1931; сказано на обеде в честь нового начальника штаба рейхсвера В. Адама).
Теперь загадка: кто автор следующего письма маршалу-скрипачу (отгадывайте по ходу чтения фрагмента):
“<…> В своем письме на имя т. Ворошилова, как известно, я присоединился в основном к выводам нашего штаба и высказался о вашей „записке” (о необходимости скорейшей модернизации РККА. — П. К. ) резко отрицательно, признав ее плодом „канцелярского максимализма”, результатом „игры в цифры” и т. д.
