– Превосходное предложение,– ответил он, поворачиваясь к двери.
По пути к выходу Палмер неожиданно остановился.
– Подождите меня, пожалуйста, у лифта. Мне нужно еще кое-что посмотреть.
Он оставил Гаусса в длинном коридоре, ведущем к лифту. Маленький человек шел медленно от картины к картине, рассматривая их при свете расположенных над ними ламп, которые автоматически включались при заходе солнца.
Палмер сделал крюк у комнаты Вирджинии и обнаружил, что она деловито стучит на машинке.
– Ты должна была только отредактировать, а не печатать.
– Было столько поправок, что страница стала совершенно неразборчивой.– Она подняла глаза и неожиданно улыбнулась ему:– Тебя ждет герр Гаусс.
– Мы с ним немножко выпьем. Это единственный способ утешить его.– Он украдкой оглядел пустой кабинет.– У тебя есть… имеешь ли ты какой-нибудь… ну, в общем…
– Никаких планов на этот вечер,– прервала она.– А у тебя?
– Твой телефон вечером соединяется с городом? Я позвоню тебе, когда отделаюсь от Гаусса.
– Я не знаю, к какому номеру они меня подключили. Давай лучше встретимся где-нибудь, ладно?
– А где?
Она подумала.
– Там тебя, вероятнее всего, никто не знает. И наоборот. Бар на Третьей авеню.– Она дала ему адрес.
– Наверное, это займет час,– сказал он.– Ничего?
– Нет.
– Прости, почему?
– Слишком долго. Постарайся управиться за пять минут.
Он улыбнулся:
– За сорок пять, ладно?
– Иди. Быстрей.
Он наклонился над ней. Слабый, дымный запах духов в ее волосах вызвал дрожь в бедрах. Он начал целовать ее щеку.
– Нет, нет,– сказала она.– Сумасшедший.
– До свидания. Сорок пять минут.
Когда Палмер подошел к лифту. Гаусс выглядел – если вообще как-то выглядел – меньше и смиреннее. Может, это из-за коридора, подумал Палмер. Высоченный потолок любого превращает в карлика. Глаза у немца были огромные и печальные. Казалось, его длинный остроконечный нос дрожит.
– Я совсем не гожусь для такого дела,– сказал он тихим голосом, чуть громче шепота.
– Какого дела?
– Просить.
Палмер нажал на кнопку лифта.
– Чепуха. Вы им не для этого нужны.
Гаусс быстро и несколько раз кивнул:
– Но им это необходимо.
– Не ко мне надо было обращаться. Я высказал свое мнение, и его провалили. Теперь я должен присоединиться к решению моих коллег. Лумис и Кинч понимают это.
Немец неожиданно безнадежно рассмеялся. Его смех прозвучал как кудахтанье.
– Они послали не того, кого надо, не к тому, к кому надо. Симптоматично.
В этот момент двери лифта открылись. Палмер и Гаусс вошли внутрь.
– Во всяком случае,– сказал Палмер,– мы можем выпить.
– Да,– согласился маленький человек.– Это будет единственно правильный коэффициент в уравнении.
Палмер выбрал бар не слишком далеко от того, где он должен был встретиться с Вирджинией. В первые пятнадцать минут Гаусс покончил с одной порцией виски и принялся за вторую. Хмель нисколько не поднял его настроения, заметил Палмер. Он лишь снял оковы, державшие под контролем его жалость к себе. Палмер сидел через стол от немца и удивлялся, как этот человек, который мог гордиться столькими важными начинаниями, умудрялся выглядеть таким несчастным.
– Na,– говорил Гаусс,– Na, na[30]. Все прошло мимо меня, alter Freund[31]. Мне уже за шестьдесят. Далеко за шестьдесят. И та капелька удачи, которая выпала на мою долю, давно исчерпана. Она, du kennst[32], ausgespielt, иссякла, и я вместе с ней.
– Что общего имеет удача с наукой?
– Все. Спросите, что общего имеет удача со всем, что делает человек? Рисует картины? Сочиняет музыку? Строит ракеты? Сделать вовремя – это все, а чтобы успеть сделать вовремя, нужна удача.
– У вас были успехи.– Палмер увидел, что стакан Гаусса пуст, и помахал официанту.
– А кто знает о них? – спросил немец.– Весь мир знает нескольких моих коллег. Кто в мире знает имя Гаусс? Я скажу вам.– Он как-то скрипуче засмеялся. Этот звук резанул Палмеру ухо.– Мое имя очень знаменито в физике. О да, мое имя. Вы слышали о Карле Фридрихе Гауссе? Математике? Основоположнике магнетизма?
– Не уверен, что слышал. Это ваш родственник?
– Все спрашивают меня об этом,– фыркнул Гаусс.– В физике есть единицы, как ом, ватт или ампер. А есть гаусс, мера магнитной силы. Вы, конечно, слышали о гауссе. Это был Карл Фридрих.
– Ваш дед?
– Мой gar nicht[33].– Он поднял глаза, так как официант принес третью порцию виски. Гаусс ощетинился.– Вы принесли балантин? – резко спросил он.– Я не могу пить никакого другого виски.
– Это балантин, сэр.
– Ваше счастье.– Гаусс уставился тяжелым взглядом на официанта, поднял свой стакан и сделал глоток.– Sehr gut[34],– рявкнул он. Официант удалился. Немец продолжал потягивать виски. Его напряженная поза сменилась расслабленной.– Карл Фридрих Гаусс. Не родственник, вообще никто. Боже мой, как я пытался найти семейные связи с ним. Gar nicht. Можете ли вы представить, что значит для физика быть обремененным подобным именем? То же самое, как для поэта родиться с именем Гёте.– Он нахмурился, и его тонкий нос задрожал.
– Похоже, вам трудно пришлось,– сказал Палмер, взглянув на часы над стойкой. Через двадцать минут он должен отделаться от этого изнывающего от жалости к себе старика.
– Ничто не легко в жизни,– пробормотал Гаусс. Глубокий вздох вырвался из его груди.– С самого начала я неправильно рассчитал время. И удачи не было. И теперь снова я допустил просчёт. Очень большой. Даже больше, чем всегда.
– Понимаю,– сказал Палмер,– вы чувствуете, что на грани открытия, а денег нет.
– Почему? – воскликнул Гаусс.– Почему для фон Брауна всегда есть деньги? Почему для Гаусса никогда?
– Может быть, если бы вы работали непосредственно для правительства…
– Narrischkeit[35]. Когда я впервые приехал сюда, правительство взяло меня под свое крыло, огромное, мохнатое крыло, под которым находит убежище так много всякого dreck[36]. Это было все равно, что жить в канализационной трубе. Нечем дышать. Никаких идей. Никаких дерзаний. Никакого желания двигаться в новых направлениях. Боже мой, я отчаялся. Отчаявшийся, стареющий человек. В физике после тридцати – тридцати пяти вы кончены как новатор. Вдохновенные прозрения больше не посещают вас. Вы заменяете гений опытом и хитростью. Вы подбираете осколки мыслей, собираете по кусочкам частички чужих идей, объедки молодых и делаете что-то свое собственное, очень маленькое. Вас гладят по головке. Ну-ну, alter Hund[37]. Чтобы расстаться с правительственной работой, я ухватился за первое, мало-мальски подходящее предложение и снова допустил просчет. Удача не пришла.
– Я думал, именно ваша группа в Джет-Тех создала все эти новые вещи.
– Игрушки, о которых я говорил?– Немец глотнул виски.– Они неплохие. Но через год их или даже лучшие будут иметь «Дженерал дайнемикс», и «Бэлл», и «Дженерал электрик», и «Юнион карбайд», и «Вестингауз», и все остальные, если они уже сейчас их не имеют. А я сижу здесь с пустыми карманами и не могу написать свое имя пламенем на небесах. В мои годы это унизительно. Это значит деградировать. Я ученый, а не попрошайка. Этот Джет-Тех… Эта штука… приносящая несчастье. Невезение. Никакой удачи.
– Вы честолюбивый человек,– медленно сказал Палмер,– в ваши годы это хороший признак.
– Признак болезни. Она гложет меня изнутри. Почему этот? Почему тот? Почему не Гаусс?
– Может случиться,– предположил Палмер,– вы, гм, создадите что-либо, не требующее крупных денежных сумм. Или же вы можете перейти в другую организацию, уйти из Джет-Тех.
– Чтобы стать старым лакеем? Danke, nein[38]. В Джет-Тех по крайней мере я занимаю большую должность. Король навозной кучи.– Он рассмеялся каким-то дрожащим смехом, его глаза потемнели и на мгновение совсем скрылись под мохнатыми бровями, когда он уставился в стол.– Der König von Scheiss[39],– пробормотал он. Его большой тонкогубый рот, до этого перекошенный насмешливой улыбкой, стал ровным и ничего не выражающим.
Палмер помахал официанту, беззвучно выводя губами слово «счет». Маленький немец дотронулся до кольца воды, оставленного стаканом на деревянном столе, и медленно отвел от него линию, похожую на стрелу.
– Некоторые вещи становятся насмешкой, как только они произнесены,– сказал он все еще скучным, тихим голосом, словно обращаясь только к себе и ни к кому больше.– Morgen, die ganze Welt[40]. Morgen придет для одних, для других никогда. Тут опять надо успеть вовремя. А в наши дни время тоже ausgespielt[41]. Все ушло. Остался только призрак. Der König von Scheiss.
