Свами, имеющий вид древнего блаженного отшельника, мыслил в высшей степени рационально и по-современному. Это мне нравилось, но с какого-то момента стало раздражать. Все для него было вопросом логики, он не видел ничего ценного в интуиции, не оставлял места сердцу. И однажды я с изумлением подумал, что за все недели, что слушаю его лекции, он ни разу не произнес слова «любовь». Я признавал, что есть некая Реальность, которую не увидеть глазами, не услышать ушами, не пощупать руками, у которой нет ни вкуса, ни запаха. Но эта Реальность в его описании казалась мне безжизненной, состоящей из одних только слов. Слов на санскрите, переведенных на английский. При этом Свами сам не раз повторял, что «спасение не может исходить от слов». Необходимо глубоко прочувствовать эти слова, «прожить» их, но у меня это не получалось. Я слушал слова, но ими не проникался. Я наслаждался поэтичностью текстов, но не чувствовал при этом, что у меня открывается «третий глаз».
В общем, подступил кризис. Я ощутил его приближение однажды вечером, сидя в маленьком дворике перед моей комнатой, когда погасли огни. Стоял летний вечер, совсем как во времена моего детства в Орсинье. Вдали слышался девичий смех, на безлунном небе сверкали звезды; то и дело во тьме вспыхивали фары грузовика, взбирающегося к старой английской метеостанции в горах Нилгири. Горы были окутаны чарующей синевой. Вдали на склоне горели костры. Я скучал по миру, мне его не хватало. После нескольких недель в ашраме такая изоляция стала для меня неестественной. Я чувствовал, что мне все труднее сосредоточиться, что внутри меня растет желание вырваться на волю, узнать, над чем смеются девушки, почему горят костры — не местный ли это обряд?…
В конце концов при всем моем любопытстве, при всей моей тяге к «иному» я был и оставался европейцем. Я чувствовал, как во мне растет разлад между нашим взглядом на мир и индийским. Для нас высшая ценность в жизни — сама жизнь, для них это «не-жизнь», противопоставление жизни. «Мокша», освобождение от новых рождений, — главное стремление этой цивилизации. Будучи «шиша», я обязан был стремиться к отрицанию жизни, но она со своими радостями так меня влекла! Я понимал, что радость — обратная сторона страдания, понимал значение борьбы с желаниями. Мне нравились отрешенность, но не безразличие.
Я был убежден, что в моем возрасте хорошо наслаждаться потоком и со стороны, сидеть на берегу, любоваться водой, слышать ее журчание. А в ашраме это было невозможно.
Однажды за обедом ко мне подсел один из самых пожилых «шиша», кардиохирург из Хайдарабада.
— Анам-джи, что ты знаешь о пирамидах?
— Пирамидах?…
Мое удивление его подхлестнуло. Почти забыв о еде, он принялся мне объяснять, что пирамиды — не только египетские, но и вообще всякие, маленькие или большие, из камня или чего-нибудь еще, обладают таинственной силой, природу которой только предстоит понять. Он, например, вот уже несколько месяцев пользуется одной и той же бритвой, которая не тупится, потому что после бритья он кладет ее под маленькую фетровую пирамидку. Еще у него есть пластиковая пирамидка, которую он надевает на голову, как шляпу, когда медитирует, и еще маска на глаза, вроде тех, что дают в самолетах, но в форме пирамиды, в ней лучше спится.
Он сказал, что в сорока километрах от ашрама находится «очень мощная» пирамида, построенная несколько лет назад. Мы могли бы съездить туда, оплатив такси пополам. Его, как врача, в первую очередь интересовали целительные свойства пирамид.
Целительные? Это интересно! Я вспомнил, как Манджафуоко обмолвился как-то раз, что в его отношениях с классической медициной появилась первая трещина, когда в Перу и Колумбии он увидел, что сельскохозяйственные факультеты изучают возможности пирамид в борьбе с вредителями растений. Это выглядело шуткой, но действовало. Вреда от пирамиды не было, а обходилось дешевле, чем ядохимикаты.
Я сказал кардиохирургу, что поеду. Он, довольный, что нашел союзника, так сказать, «аспиранта-пирамидолога», извлек из сумки книгу, которую мне непременно следовало прочесть, чтобы подготовиться к поездке. Причем и сама книга была в виде пирамиды.
Прошло несколько дней. Однажды вечером во время сатсанга, Свами объявил, что завтра занятий не будет. Он едет в Бомбей читать лекцию группе промышленников, которые частично спонсировали наше пребывание здесь. Тема лекции — «Как избежать стресса в современной жизни». Мы воспользовались этим выходным, чтобы посмотреть на пирамиду. Зная, что Сундараджана очень интересует все, что связано со всякими «сверхъестественными возможностями», я пригласил и его. Итак, втроем мы погрузились в старенький «Амбассадор» и взяли курс на пирамиду.
Но и она, пирамида, оказалась… индийской! Маленькая, сиротливая, в окружении нескольких пальм, которые были посажены здесь для «египетской атмосферы», сложенная из простых камней, она стояла неподалеку от частной школы с английским названием «Перке». Две толстых трубы, обернутых блестящей алюминиевой фольгой, торчали над ее верхушкой, нарушая естественность формы и всю мистику.
— Это трубы кондиционера, который нам пришлось установить к приезду Учителя Хоа Кок Суя, — сказали нам.
— Кого-кого?
— Учителя Хоа Кок Суя, основателя пранотерапии. Это великий целитель, он открыл систему лечения, невероятно эффектную. Сейчас он в Маниле, на Филиппинах.
Еще один целитель? На всякий случай я записал имя.
Сила пирамиды, как объяснил нам наш гид, заключается в ее способности собирать и хранить «космическое излучение». Благодаря ему внутри пирамиды происходят невероятные вещи: бритвы затачиваются сами собой, еда долго не портится, медитирующие достигают небывалого сосредоточения.
Поскольку все мы трое приехали из ашрама, где медитация была частью распорядка дня, нам тут же захотелось испробовать на себе это редкостное свойство пирамиды. Результаты были, скажем прямо, не блестящие. Кондиционер, установленный ради знаменитого мастера пранотерапиии, побывавшего здесь за несколько недель до нашего приезда, уже успел сломаться, и в пирамиде можно было задохнуться от жары. Те самые космические лучи, которые согласно пирамидологической литературе, оказали огромное воздействие на многих знаменитостей, начиная с Наполеона, на меня влиять никак не хотели. Я первым вышел наружу.
Строитель пирамиды, он же директор школы и автор той самой «пирамидальной» книги, которую кардиохирург заставил меня прочесть, принял нас с важностью в кабинете за столом, подписывая документы. На стене висел лозунг школы, выведенный крупными буквами: «Я горд тем, что учусь здесь. То, что сможет мне дать эта школа, даст Индия. То, что не сможет дать Индия, даст мир».
— Школу основали англичане? — спросил я.
Но нет, он сам основал эту школу тридцать лет тому назад на собственной земле. Что касается названия «Перке» — это инициалы его пятерых детей в порядке рождения.
Рама Ранганатахан, моложавый и подтянутый в свои семьдесят три года («только благодаря могуществу пирамиды!», — заметил он) раньше работал в текстильной промышленности. Однажды он отправился на корабле в Европу. Во время стоянки в Порт-Саиде Рама помчался к пирамидам, с тех пор они стали его страстью. Он о них читал, потом сам о них писал. И в 1992 году он построил свою собственную пирамиду в память об одном исключительном событии. Когда-то, при помощи надлежащей «пуджи», здесь был положен конец семилетней засухе. Для участия в богослужении съехались сотни людей, которые три дня и три ночи непрерывно читали магические мантры, вызывающие дождь. К концу третьего дня дождь, наконец, пролился и это был настоящий ливень. Вот как раз в том месте, где проводилась «пуджа», в «самом священном месте в школе», возвели пирамиду. В фундаменте ее забетонировали тысячи листков бумаги, упакованных для лучшей сохранности в целлофан. На этих листках слово «Рам», «имя Господа», было написано один миллион двести тысяч раз. «Я только шофер, а Он, — сказал директор, указывая на небо, — указывает путь. В конце концов Он — владыка всего».
Директор был также знатоком «васту» — индийской версии фэн-шуй, китайского искусства правильно ориентировать дом и обставлять комнату с учетом сил природы.
Ему действительно удалось превратить свое сооружение в прибыльное предприятие. С годами пирамида стала местной достопримечательностью, слава школы ширилась. Когда-то учеников было несколько десятков, а теперь перевалило за две тысячи, а в магазине-музее, который, казалось, посещают больше, чем саму пирамиду, продавались самые разнообразные ее варианты «для индивидуального пользования». Особенно заинтересовала моего товарища, кардиохирурга, деревянная разборная пирамида из четырех частей. Предполагалось, что в ней человек может спать… и «лечиться от разных болезней», сказал директор.
