Ознакомительная версия.
Ах, старик, а как она знала поэзию! Сколько чудесных стихов она знала наизусть... Конечно, это была ее специальность, и она прямо-таки жила ею... Помню был случай... В октябре это было... Поедем, говорит, на могилку
Есенина, сегодня его день рождения... Ну приехали на Ваганьковское, а там возле могилы поэта уйма народу уже толпится: цветы приносят и потом возле могилы стоят и стихи читают вслух. Один прочитает, замолкнет, другой подхватывает. И так по кругу. И вдруг возникла пауза, тишина... А после этой паузы вдруг слышу я знакомый тоненький голос Настены... Хорошие такие стихи, и очень все грустные. Стала она читать про собаку, а в это время какой-то гад, вроде бы мимо проходил и что-то в насмешку над нами вякнул. Потом подошел ближе и стоит ухмыляется. Я тихо так к нему подошел, взял за воротник и перевел его на другую дорожку... Стерпел, видит морда у меня крутая, рука тяжелая... подождали они меня у выхода с кладбища, трое их было, потому что такая мразь по одному не высовывается. Я им хорошо врезал, впрочем, хвастать нечем – народ был какой-то мелкий... Настена испугалась, заплакала, милиция откуда-то вынырнула. Я всех угомонил, дал бабки омоновцам: «Недоплатил, – говорю, – ребятам-могильщикам, ну у нас здесь и разборка небольшая вышла...» Разошлись тихо...
Ну, о музыке и стихах тебе неинтересно, вижу по роже твоей... Тебе же главное надо... А все началось и... кончилось из-за моей первой жены – Саньки... Сыграла эта сучонка роль ведьмы в односерийном фильме... обо мне... Десять лет назад перебросилась она от меня к Симанскому. Этот хмырь тогда только что загнал в гроб свою вторую жену, купил «вольво» и стал чаще заходить к нам в гости. Он всегда заигрывал с Александрой: на нее везде мужики заглядывались, и он не отставал, но делал это очень осторожно: меня боялся и только шутки шутил: «Хороша Маша, да не наша!»
Положил, значит, он, глаз на мою дуреху-то, а она, падкая до тряпок и всякой лабуды, все подарками его дорогими восторгалась, а потом и вовсе – ушла к нему. Перекупил Симановский ее, видно, уж очень хотелось ему иметь русскую красавицу в своем доме... Я шибко переживал поначалу, и все пытался залить горе вином... Морду хотел ему набить, но было неудобно: ведь у нас родственные фирмы и мы были крепко повязаны общим делом... Он же меня и утешал, все пел мне: «Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло...» Теперь, после встречи с Настеной, вижу ясно, что за бабу, которая уходит к другому, не морду бить надо, а доплачивать. Разве такая, как Настенька, смогла бы... Симановский, однако, дружбы со мной не терял, потому что знал – партнер я в делах надежный... Вот почему и не отлипал от меня... Обидно, было, конечно, что на такое говно променяла... Пил я тогда много, но, как говорится, нет худа без добра – через это дело и познакомился я со своей голубушкой...
Был я однажды, брат, в сильном подпитии и, выходя из ресторана на бывшей улице Горького, споткнулся, да так крепко грохнулся, ну в прямом смысле – мордой об асфальт. Сломал переносицу. А дело было зимой, на улице мороз – градусов двадцать... Сижу я, значит, на асфальте обалдевший от боли, морда вся в крови, а мимо люди ходят, разговаривают, смеются, и хотя бы одна сволочь остановилась: ведь видно не бомж сидит, а прилично одетый человек. Да даже если и бомж... все равно ведь людьми надо оставаться, так я тебе скажу, брат... Боялись влипнуть в историю... говнюки... А тут из соседнего кафе выходит Настя с подругой, отмечали они там чей-то день рождения. Увидела меня Настя, сидящего в крови, подошла ко мне и спросила: «Что это с вами? Вы же кровью истекаете...» Подруга ее за руку тащит: «Пойдем, уже поздно, сами разберутся». А Настя уперлась: «Видишь же, он один. „Скорую“ надо вызвать, потому что погибнуть может человек в такой мороз». А я хочу сказать, что, мол, можно и просто машину остановить и до больницы доехать, деньги-то у меня есть... Но, видно, в шоке я был, говорю, как бы про себя, а голоса моего и не слышно... Приехала «скорая», Настя все не уходит, в какую больницу, говорит, отвезете, тут врач возьми и скажи: если знакомая, могу взять как сопровождающую... Довезла она, значит, меня до больницы, все врачу рассказала, что видела, узнала мою фамилия и исчезла... Меня сразу же в операционную повезли, видят – мужик представительный, а, значит, будет чем и отблагодарить. Больные, что в очереди сидели и лежали в коридоре, заматюгались...
Через два дня я совсем уже очухался, лежу в палате и видеть никого не хочу. Сестру еще с утра попросил позвонить на работу и предупредить, что несколько дней меня не будет. Больницы не назвал – никого видеть не хотелось. Лежу и тихо матерюсь, что все так глупо произошло... Вдруг слышу: сестра называет мою фамилию... Ну, думаю, пора на перевязку... Однако дверь палаты открывается, и входит она, моя спасительница... Я так сразу и сказал ей: «Здравствуйте, моя фея... Окочурился я бы на таком морозе при честном при всем народе, в самом центре Москвы, на снегу сидючи, если бы не ваше сострадание... „Что вы, – смутилась, – на моем месте так поступили бы многие...“ „Да, – отвечаю, – как бы не так, – я там уже два часа просидел, врач сказал, еще немного, и я бы не только без носа остался... Время у нас такое, девушка, жестокое, перестройка, называется. Перестраиваемся от людей к скотам...“ А она говорит: „Жаль, наверное, шрам на переносице останется, но, вообще-то, я за вас теперь спокойна“. Тут я и говорю: „Могу я хоть имя своей спасительницы узнать, чтоб знать, за кого молиться...“ Улыбнулась она и руку протянула: „Рогова Анастасия. Извините, что сразу не представилась...“ Посидела еще минут пять и ушла... Это уж я ее потом, через два месяца по справочной разыскал...
Нашел я ее телефон, звоню и говорю: «Можно вас к спасенному в гости пригласить, я ведь у вас в долгу...» Долго отказывалась, но я ее все-таки уговорил, ссылаясь на то, что советоваться с ней надо, делать ли мне косметическую операцию. Пришла, не испугалась... Я стол белой скатертью накрыл, как для дорогого гостя, цветы и конфеты в подарок приготовил – все путем... Одним словом, устроил праздник. Даже волновался немного... Четыре часа просидели, все разговаривали... Мало ела и совсем не пила вина, моя королева: робела, видно, – чужой я для нее был, малознакомый, да еще старше на пятнадцать лет... А что до меня, брат, так я, как только в глаза ее заглянул, так и оторваться от них весь вечер не мог... Я ведь тогда какой был: женщинам в глаза не заглядывал – на что надо смотрел, а чтоб в глаза! Наверное, бабы у меня были такие, что боялся я в их глаза глядеть: знал, что ничего там не найду... Ведь верно говорят, глаза – зеркало души... Там, брат, такое открылось зеркало... Я тогда даже подумал, что будь она немой, глаза бы за нее все говорили – сколько, брат, в них было жизни... Втюрился я, конечно, в тот же вечер... Она поначалу как-то настороженно разговаривала, все-таки одна с незнакомым мужиком в квартире, а потом смотрю, вроде как проще ей стало, глаза заулыбались... А я ей разные смешные истории из своей жизни загибаю – сидит, смеется... Не заметили, как до одиннадцати часов досиделись... Стала прощаться и говорит: «Шрама-то не видно совсем, а вы хотели обсуждать косметический вопрос». И пальчиком его так легонько потрогала... Знаешь, всякие красивые женщины меня касались, но так, как она своим тоненьким пальчиком прикоснулась ко мне, – всю душу перевернула... Я и сам не подозревал, что во мне еще столько нежности живет... Да что душу! Всю жизнь перевернула мне в тот вечер Настена... Отвез я ее на своей машине домой... Прощаясь, она и говорит: «Рада была повидать вас живым и здоровым», и дает понять, что встречаться со мной больше не собирается... Я мигом это сообразил и говорю: «Разрешите хоть иногда звонить» «Зачем?» – говорит. «А затем, – говорю я, – что вы девушка культурная, образованная и любите наверняка хорошие концерты, а культурным людям теперь трудно попасть на хорошие концерты: билеты дорогие, и там все больше наш брат, нувориш денежный ошивается... А я вам достану билет на что-нибудь необыкновенное, ведь долг – платежом красен... Тут и случай подвернулся. Приехала в Москву на гастроли одна знаменитая певица с мировым именем. Позвонил я Насте и сказал, что уже приобрел билеты на это диво и отказываться уже нельзя. Настя и не стала отказываться, потому что ей давно хотелось живьем послушать эту певицу. Я-то в вокале ничего не понимаю, запомнилось только, что заморская певица четыре раза меняла платья за один концерт. И была жутко толстая, а в фойе мелькали рожи наших тоже не худеньких бизнесменов и сытых трепачей с телевидения. Ну, в общем, сходили... И как уж у меня, брат, сивого козла, так получилось, сам не знаю, но... приручил я эту синюю птицу... Может, она поверила мне потому, что я тоже сирота... Считай, что с десяти лет сам себе был предоставлен, только в детдоме не жил, а у родственников обитался сиротой... И все у нас пошло хорошо. Да чего там – лучше не бывает... Домой бежал. Попросила она только, чтоб мы детей пока не заводили, очень уж ей нравилось учиться, а она только что поступила в аспирантуру. „Хочется немножко серьезно поработать для науки, я ведь себя знаю – не смогу делить себя между детьми и наукой“. „Няню заведем, – смеялся я“. „Нет, я сама хочу воспитывать детей“. На том и порешили... Три года незаметно пролетели, и стала она кандидатом наук. „Ну что, – смеялся я, – теперь возьмешься за докторскую...“ „Нет, – говорит, – за эти годы я поняла, как сильно я тебя люблю и хочу, чтобы у нас были дети...“ Я виду не подал, а сам был рад без памяти... Первого нашего ребенка мы потеряли при родах... Задохнулся он... Я утешал Настену как мог. „Подожди, окрепни немного, а потом один за другим – как грибы пойдут...“ Вроде успокоилась немного моя Настя, и опять все у нас вошло в нормальную колею... С легкой Настиной руки стал я даже заниматься благотворительностью... У меня, брат, никогда не было дачи, и с первой женой мы так и не успели ее построить. Но моя фирма тогда была жидковата и не вытянул бы я на хороший дом... Теперь же, когда мы стали одними из ведущих и с нами многие зарубежные фирмы закантачили, захотелось и мне возить свою Настену куда-нибудь подальше от города, где бы она загорала, отсыпалась, цветочки сажала... Тоже, поди, намаялась с родителями по стране шастать, дома своего толком не имела... а уж про дачу и слов нет...
Ознакомительная версия.
