P. S. А кто-то ведь скажет: пусть ругают, пиар-то идет. И будет прав: идет. Все в дело идет.
Владимир Новохатко. “Так за царя, за Родину святую…” — “Вопросы литературы”, 2004, № 2, март — апрель.
Подробные, совершенно перестроечные по изложению воспоминания заведующего редакцией легендарной книжной серии “Пламенные революционеры” (для которой писали Аксенов, Войнович, Гладилин, Окуджава, Эйдельман и другие шестидесятники). На десятилетнем юбилее редакции (1978) ее авторы и сотрудники, “обнаружив приличествующую случаю недюжинную историческую память”, случилось, запели хором (см. заголовок мемуара), не убоявшись снующей неподалеку уборщицы.
Все курсивы в последующей цитате — наши.
“Отображаемая в книгах судьба многих ее героев была трагичной: они погибали в тюрьмах, на виселице, на гильотине, у расстрельных стенок и рвов, в концлагерях. Но поразило в нашей работе над рукописями другое: ни один, обращаем внимание, ни один из них за всю мировую историю не достиг поставленной перед собой цели — создать царство Божие на земле, справедливое общество. Достоевский говорил, что зло жизни коренится не в несовершенстве общества, а в несовершенстве человека. Ошибка революционеров была, очевидно, в том, что они брались за дело не с того конца, а во-вторых, действовали не убеждением , а насилием, террором. <…> Именно это историческое, гражданское, социальное бесплодие революционеров и жестокость употребляемых ими средств вызывало у читателей подспудное — а судя по читательским письмам, часто и осознанное — неприятие их усилий, их нравственного облика. Особенно ярко, ощутимо это выявлялось по отношению к таким романам, как „Нетерпение” Юрия Трифонова или „Две связки писем” Юрия Давыдова. Примечательно, что эти и подобные им книги становились объектом резкой критики со стороны отдела пропаганды ЦК КПСС”.
Вадим Перельмутер. Стихи. — “Арион”, 2004, № 1.
............................................................
Возле дома теперешнего невнятно рябит ручей,
Словно струит строку, не давая толком прочесть.
Забывается все, кроме самых пустячных вещей,
Например, как впервые не смог заснуть лет в шесть.
Как пропитанная легким потрескиванием паркета
Невесомая тишина совсем не была страшна,
И рассеянный луч то ли звездного, то ли фонарного света
Падал наискось, искажал крестовину окна…
Никогда не знаешь — что затаилось за дверью,
Потому подчас и мерещится, что именно там
Воздается каждому не по вере, но по неверью,
По недоверью к чьим бы то ни было опытам и словам.
............................................................
(Из стихотворения “Et cetera” )
Николай Работнов. “Война, в которой все — перебежчики”. — “Знамя”, 2004, № 4.
Тема, в общем-то, та же, что у А. Алехина и Е. Невзглядовой (см. выше). Только охват пошире, чем 61-й и 62-й номер “НЛО”. Несмотря на человечность, то бишь эмоциональность-оценочность, все здесь очень подробно и, я бы сказал, исчерпывающе академично. О “филологически углубленной критике поэзии”, одним словом.
(По)читателям Ильи Кукулина, Шиша Брянского и Псоя Короленко будет особенно (не)интересно.
Геннадий Русаков. “Я держусь за родные одежды этих слов, этих строк, этих дней”. Из книги “Стихи Татьяне”. — “Дружба народов”, 2004, № 4.
.................................................
Я тоже патриот, но позднего разлива:
и мне мила страна, когда она смазлива.
А тут сперва запой, а после мордобой…
Прикажете сгонять посыльного к варягам,
на Калке поумнеть, ливонцев бить с оттягом,
к Европе лезть в окно, потом в Китай гурьбой?
Любовь тогда проста, когда негромки чувства.
А ежели она — почти что вид искусства,
психоанализ, нет — одно дранье волос,
поскольку “наших бьют”, евреи в Израиле
и НАТО?.. А хлеба, как водится, сгноили.
И демокрапит март… Но вроде обошлось.
Как быть, читатель-друг, когда такая слякоть,
захлюстаны сады и вечно тянет плакать,
шесть месяцев в году хронический рассвет?
А поезда гремят в свои Тмутаракани,
в тартарары, вразнос, и чай зацвел в стакане…
И ничего тебе страшней и ближе нет.
“…Сама хозяйка своей судьбы”. Письма Галины Старовойтовой. Публикация, вступительная заметка и примечания Ольги Щербининой. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2004, № 4.
Три письма на житейские темы: 1974, 1982, 1985 годов. Из примечания: “Старовойтова любила общество, большие компании; на днях ее рождения, на Новый год в их с мужем (социологом М. В. Борщевским. — П. К. ) квартире в Ленинграде, затем в Москве собиралось до полусотни человек. Пели, читали стихи, свои и чужие, больше „запретные”: Мандельштама, Цветаеву, Бродского; спорили о политике, обменивались номерами „Хроники текущих событий”. Помню, где-то в середине 1980-х выводили „Боже, царя храни”. <…> Круг общения Старовойтовой был обширнейшим, включая „провинциалов”, которые приезжали, звонили, писали (не было в ней и следа плебейского высокомерия). Галина обычно входила в подробности обстоятельств собеседника, любила вместе с ним обсуждать его дела, давать советы, помогать, устраивать”.
Как видим, державное спивалы не только в сумеречных стенах московского Политиздата (см. выше — воспоминания В. Новохатко).
Бенедикт Сарнов. Тамара ему, конечно, изменила. — “Вопросы литературы”, 2004, № 2, март — апрель.
Памфлет, спровоцированный прошлогодней книгой академика-экономиста Николая Петракова “Последняя игра Александра Пушкина”. Коротко говоря, петраковская сенсация в основе своей не нова и выдержана, по мнению Б. Сарнова, в старых советских гострадициях. Но помимо сообщений о том, что Пушкина убили самодержавие и царь, неровно дышащий к первой петербуржской красавице, “вспомогательные” озарения академика РАН развиваются весьма причудливо. Вот их перечень, без объяснений: 1. У Идалии Полетики с Натальей Николаевной встречался отнюдь не Дантес, а сам царь, который никакого пистолета к виску, естественно, приставлять и не думал. 2. Оскорбительные “дипломы рогоносца” изготовил и стратегически разослал друзьям… сам Пушкин . 3. Наталья Николаевна была Дантесу до лампочки; ухаживать за ней, изображать влюбленность было партийным заданием, которое наш умный Пушкин легко разгадал. 4. А “заказал” поэта, как вы уже догадались, самолично Николай Палкин.
Гасан Гусейнов. Революционный символ и коммерция. — “Новое литературное обозрение”, № 64 (2003, № 6).
Печатается в блоке “Революционный дискурс как коммерческий бренд”.
Оказывается, бренд “Сталин” и иже с ним — это продукт новой, “протестной” эстетики, не зря ведь, по словам Псоя Короленко, сам Иосиф Виссарионович был в душе… ребенком и обэриутом, “литературным хулиганом”. “Это превращение не нужно связывать только с высокой скоростью реабилитации советско-чекистской России в послеельцинскую эпоху и вообще с политической злобой дня. Она [эстетика] в том более общем духе времени, в тех людях, для которых Муссолини и Калигула, Гитлер и Наполеон — лишь торговая марка крутизны. Весело раскрутить ее, а не умно кручиниться о ее жертвах — вот, как им кажется, задача момента <…> все покажет политический и коммерческий успех их проекта”.
Я понимаю, “им” еще ни разу весело не раскручивали собственные кишки по периметру спинки стула и не мочились в лицо. А так… что ж, занимательно иной раз бывало некоторым представителям старшего поколения — в Сухановской-то, например, спецтюрьме, славящейся своими забавными аттракционами. Сухановский луна-парк такой.
“Это представление, сколь бы вопиющим ни был разрыв стёба с личным опытом миллионов людей и историческими представлениями образованного меньшинства, с неумолимой силой вытесняет из медийной среды Сталина, каким его „помнят” читатели Александра Солженицына, Василия Гроссмана или Анатолия Рыбакова”. Ну ничего, ведь эти читатели с их закавыченной памятью — носители старой, отжившей, скучной и занудной эстетики (не умеющей встроить себя в современный рынок, в жизненно необходимую нам всем “медийную” среду). Отработанный материал.
