— Но как это может быть? — удивился Карлсон. — Машины летели в плотных облаках. Пилоты ориентировались только на показания навигационных приборов. Однако даже в этом случае, на кассете должны быть слышны возбужденные голоса или крики пилотов!
— Однако ничего этого не было, — говорит Хилл. — Никаких криков, никаких возгласов — ничего!
— И вот что пугает больше всего, — сказал представитель «Аэробус Индастриз», француз Пьер Аллонж, летчик, и сейчас одетый в форму пилота. — Самое страшное: на экранах мониторов авиадиспетчеров появлялись — вплоть до самого столкновения — данные о заданных коридорах обеих машин. Ф140 и Ф150, то есть коридоры на высоте четырнадцати и пятнадцати тысяч футов. Вот почему авиадиспетчеры считали, и не могли не считать, что самолет, идущий в Копенгаген, и тот, что должен приземлиться в Мюнхене, летят по коридорам соответственно в четырнадцать и пятнадцать тысяч футов высоты, направляясь на север и, соответственно, на юг — пока не пришло сообщение о катастрофе…
— Немыслимо! Фантастика! Как это могло быть! — послышалось со всех сторон.
— Я еще не закончил, господин прокурор, — сказал Аллонж, который бегло говорил по-немецки с эльзасским акцентом. — Вот что поражает особенно: во время любого полета — любого! — от момента взлета до самого приземления все, что происходит в самолете, — абсолютно все! — записывается на специальные диски. На них мы тоже не нашли ни малейших следов какого-то чрезвычайного, из ряда вон выходящего события, не было никакой навигационной ошибки, и даже сам факт столкновения не зафиксирован.
Ниманд сокрушенно покачал головой.
— Все данные, зафиксированные радаром, — добавил Вильмс, — и которые появились на экранах мониторов, ни малейшего опасения не внушали — и какой же трагедией все завершилось на деле! Возможно мы обнаружим еще какие-то технические неполадки или ошибки, допущенные пилотами, однако с большой степенью вероятности мы можем утверждать, что имел место компьютерный сбой, вызванный действием вируса. Преступники действовали настолько изощренно, что им удалось не только сфальсифицировать коридоры полета, что привело к катастрофе, но помимо этого еще передать на радары, ожидаемые «правильные» данные — которые не подтвердились! При этом данные о действительном ходе событий нигде не зафиксированы! Ни один из приборов их не записал! Очень похоже на то, что этот вирус был введен в радар наблюдения за полетом, то есть в его особый компьютер, в навигационные приборы обоих самолетов, а также в погодный радар. Вот на чем мы остановились после двухнедельного интенсивного расследования. Итак, совершено компьютерное преступление, вирус создал и видимость полной безопасности полета. Мне хотелось бы узнать у специалистов-вирусологов из Федерального уголовного ведомства, специальной комиссии и экспертов «Дельфи», что им удалось обнаружить за эти пятнадцать дней?
— Ничего, — ответил представитель Федерального уголовного ведомства.
— Совершенно ничего определенного, — сказал Филипп. — С помощью наших вирусных поисковых программ мы прочесали все имеющие отношение к данному событию компьютерные программы. И не обнаружили ни малейшего подтверждения того факта, что катастрофа произошла в результате действия какого-то вируса.
— Но ведь должен же быть какой-то след, потому что вирус был! — воскликнул Ниманд.
— Это несомненно, — согласился Филипп. — Но пока мы его не обнаружили.
Когда он вошел в свой номер, на его телефонном аппарате мигала красная лампочка. Он перезвонил портье, и посыльный принес ему конверт. На бланке из телефонного бюро отеля было написано: «Дорогой Филипп, пожалуйста, позвони мне как можно скорее. Я дома всегда. Обнимаю, твой старый друг Макс».
Филипп медленно подошел к телефону.
«Сколько всего произошло с тех пор, как я в последний раз говорил с Максом, — подумал он. Сколько людей погибло за это время. И Клод, с которой Макс не знаком, успела оставить меня, а я, похоже, теряю квалификацию, потому что никак не могу найти вирус».
Он полистал свою записную книжку, набрал номер телефона в Ментоне, и Макс сразу снял трубку.
— Меллер.
— Макс, это Филипп.
— Слава богу, наконец-то! Я дома с самого утра и жду твоего звонка.
— У меня здесь дел выше головы!
— Я в курсе, читал в газетах. И видел по телевизору. Они это все время повторяют. Кошмар, да?
— Не то слово, — он сел на диванчик рядом со столиком, на котором стоял телефонный аппарат. «Как хорошо опять услышать голос друга, — подумал он, — мы с ним в последние годы так редко встречались».
— Как много народа погибло, — тихо проговорил Меллер. — Что, вирус?
— Да. Но мы его никак не найдем…
— Почему? Не понимаю! Должны же остаться хотя бы частицы, которые докажут, что вирус там побывал!
— Ни единой частицы мы не обнаружили.
— А какие у вас поисковые программы?
— Самые новые из всех, что есть у «Дельфи».
— Новейшие! Дерьмо! Во Франции нас уже намного опередили. У них есть такие поисковые программы, перед которыми все находки «Дельфи» меркнут.
— Мне это известно. Но их пока держат в секрете, нам их не заполучить.
— Ерунда, вы их получите! Я в Китае познакомился с одним французом, работает на фирме, которой удалось создать чрезвычайно хитроумную поисковую программу. Мы с ним подружились, и, конечно, без конца болтали о нашей профессии. Его зовут Рене Фуко. С его помощью я смогу заполучить все, что угодно — это он так сказал. Официальным путем — но на дружеской основе. Короче, я ему позвоню. Прямо сейчас, сразу. Рене перешлет вам несколько программ, о которых пока что никому не известно. Не сомневайся… Я попрошу его переправить их с помощью службы «Федерал Экспресс», так что в понедельник они уже будут у тебя.
— Ах, Макс, — сказал Филипп. — Тебе цены нет.
— Пустяки.
— Нет, серьезно, я очень тебе благодарен.
— И это тоже пустяки, — рассмеялся Макс Меллер из Ментоны.
— Если бы мы доказали, что это не результат допущенных сотрудниками ошибок, а последствия продуманного массового уничтожения людей… Уничтожать себе подобных куда более свойственно людям, чем заблуждаться.
— Мы с тобой наших современников знаем и ценим, да? — с горечью проговорил Меллер.
— Это уже третий по счету вирусный удар. И на этом они не остановятся, произойдут еще более страшные события, я это нутром чую. Эти безумства совершаются людьми, а у человека шкала преступлений пока что верхнего ограничения не имеет. — Он откинулся на спинку дивана. — Когда я освобожусь, я обязательно приеду к тебе, Макс.
— Гастон сказал, что ты хотел срочно увидеться со мной еще два месяца назад. Случилось что-нибудь особенное?
— Тогда еще нет. Все началось несколько позже… Но тогда я попал в жуткую передрягу, я не знал, как мне быть, и хотел все обсудить с тобой и попросить у тебя совета… может быть исчезнуть, как ты…
— А потом ты передумал исчезать.
— Нет, Макс. Наоборот. Мир повернулся ко мне лицом, вернее, нет, я встретил человека, который отнесся ко мне с такой теплотой, о которой я до сих пор даже не подозревал и не думал, что это может случиться со мной.
— Я знаю, — сказал Макс Меллер.
— Откуда?
— От нее.
— Но ведь ты с Клод даже не знаком!
— Ошибаешься…
— Как так?
— Она мне звонила, несколько раз. Она нашла листок из блокнота, на котором ты записал номер телефона, который тебе дал Гастон. Я в курсе дела насчет нее… И тебя, и Сержа…
Филипп выпрямился на диванчике.
— Она обо всем тебе рассказала?
— О чем я тебе и толкую, друг мой. Она тебя любит, Филипп.
— Любит! Она прогнала меня и улетела куда-то, даже не попрощавшись со мной. И не звонит. Я не знаю даже, где она! Это бред какой-то, а не любовь!
— Мы с ней только по телефону говорили. Но мне кажется, что это у нее та самая, большая любовь.
— Тогда почему она не звонит? Почему я не знаю, куда ее занесло? — Филипп заметил, что глаза у него стали влажными. — Почему, я тебя спрашиваю? Ты ведь сумел как-то до меня дозвониться! Не такой уж это страшный труд… Позвонил в справочную мюнхенского аэропорта — и тебя со мной соединили. А Клод?
— Она не решается позвонить тебе… и поэтому поручила это мне. Я должен убедить тебя, что она… Черт побери, ты думаешь, что это для меня такое приятное дело? А ты реагируешь именно так, как я и опасался… ей сейчас и в самом деле плохо, она себя загнала в угол…
— Но где она? Где она вообще?
— Все еще в Риме… Положение у нее отчаянное. Она любит… нет, еще раз я этого повторять не стану! Позволь мне быть ироничным, в классическом значении этого слова, и позволь мне при этом сослаться на Франца Верфеля[92]: в храме ее сердца всегда будет зажжена свечка в твою честь… Как и в храме моего сердца, между прочим.
