Ознакомительная версия.
— Во время войны у меня была знакомая. — Перси Блайт села за отцовский стол и положила руки на подлокотники кресла. — Работала в правительстве; несколько раз встречала Черчилля в коридорах. Он повесил на стену табличку: «Имейте в виду, что в этом здании нет места депрессии и нас не интересует возможность поражения. Ее не существует».
Мгновение Перси сидела, вздернув подбородок и чуть сузив глаза, в окружении собственных слов. Благодаря аккуратной стрижке, тонким чертам лица и шелковой блузке за пеленой табачного дыма она казалась почти такой же, как во времена Второй мировой.
— Что вы думаете об этом?
В подобные игры я играть не умею, никогда не умела, в особенности в загадки, которые даже отдаленно не связаны с темой беседы. Я уныло повела плечами.
— Мисс Берчилл?
Я вспомнила статистику, которую где-то прочитала или услышала: частота самоубийств резко падает во время войны; люди слишком заняты выживанием, им некогда много размышлять о том, как они несчастны.
— Мне кажется, во время войны все иначе. — Я невольно повысила голос, выдавая свое смущение. — Другие правила. Наверное, депрессия сродни поражению на войне. Возможно, Черчилль имел в виду именно это.
Она кивнула, на ее губах блуждала ленивая улыбка. Она специально создавала мне трудности, и я не понимала почему. Я приехала в Кент по ее распоряжению, но она не позволяла мне брать интервью у ее сестер, не отвечала прямо ни на один мой вопрос, а предпочитала играть в кошки-мышки, причем мне неизменно выпадала роль жертвы. С тем же успехом она могла оставить Адама Гилберта. Он уже взял интервью и мог больше не докучать сестрам. Мое смятение и разочарование были такими сильными, что я не удержалась и спросила:
— Почему вы предложили мне приехать, мисс Блайт?
Похожая на шрам бровь стрелой взметнулась вверх.
— О чем вы?
— Джудит Уотерман из «Пиппин букс» говорила, что вы звонили. Что вы велели назначить именно меня.
Уголок ее рта дернулся, и она уставилась на меня; всю редкость подобного взгляда понимаешь только тогда, когда он направлен на тебя. Когда он властно проникает прямо в душу.
— Сядьте, — скомандовала она, как будто я была собакой или непослушным ребенком.
Ее голос был таким хрупким, что на этот раз я не стала спорить, отыскала ближайший стул и покорно на него опустилась.
Она постучала сигаретой по столу и прикурила. Глубоко затянулась и выдохнула, разглядывая меня.
— Вы изменились.
Перси положила свободную руку на живот и откинулась в кресле. Так ей было удобнее меня оценивать.
— Не уверена, что понимаю вас.
Анатомируя меня, она сощурилась; водянистые глаза осмотрели меня сверху вниз так пристально, что я поежилась.
— Да. Вы уже не такая бойкая. Как в прошлый визит.
Опровергать очевидное я не стала.
— Да. — Руки угрожали пуститься в пляс, и я скрестила их на груди. — Извините.
— Не извиняйтесь. — Перси вздернула сигарету и подбородок. — Такой вы мне больше нравитесь.
Еще бы. К счастью, прежде чем я столкнулась с невозможностью придумать ответ, она вернулась к моему первоначальному вопросу.
— Я велела назначить вас в основном потому, что моя сестра не потерпела бы в доме незнакомого мужчину.
— Но мистер Гилберт уже взял интервью. Ему незачем было возвращаться в Майлдерхерст, если это не нравилось Юнипер.
Лукавая улыбка вернулась.
— А вы умны. Хорошо. Я на это надеялась. После первой встречи я еще сомневалась, а иметь дело с идиоткой мне не хотелось.
Я разрывалась между «Спасибо» и «Пошла ты к черту» и в качестве компромисса прохладно улыбнулась.
— У нас мало знакомых, — выдохнула она, — почти никого не осталось. Когда вы явились с визитом и эта Кенар сообщила мне, что вы работаете в издательском бизнесе… ну, я задумалась. А потом вы обмолвились, что у вас нет ни братьев, ни сестер.
Пытаясь проследить ее логику, я кивнула.
— И тогда я решилась. — Она снова затянулась сигаретой и устроила целое представление из поисков пепельницы. — Я знала, что вы будете непредвзяты.
С каждой секундой я ощущала себя все более глупо.
— Непредвзята насчет чего?
— Насчет нас.
— Мисс Блайт, боюсь, я не понимаю, какое отношение это имеет к статье, которую мне поручили написать, к книге вашего отца, к вашим воспоминаниям о ее публикации…
Она нетерпеливо взмахнула рукой, и пепел упал на ковер.
— Никакого. Никакого. Это не имеет к ним никакого отношения. Это имеет отношение к тому, что я собираюсь вам рассказать.
Не тогда ли у меня по коже побежали зловещие мурашки? Или просто порыв холодного осеннего ветра просочился под дверь и дернул замок, так что ключ упал на пол? Перси не обратила на него внимания, и я попыталась последовать ее примеру.
— К тому, что вы собираетесь мне рассказать?
— К тому, что необходимо исправить, пока не слишком поздно.
— Слишком поздно для чего?
— Я умираю, — заявила она, моргнув с привычной холодной откровенностью.
— Мне очень жаль…
— Я стара. Так устроен мир. Я не нуждаюсь в вашей жалости.
Ее лицо изменилось, словно тучи набежали на зимнее небо, скрыв последние остатки солнечного тепла. Она выглядела старой, усталой. И я поняла, что она не врет: она действительно умирает.
— Я схитрила, когда позвонила издателю и попросила назначить вас. Мне жаль, что я обидела того парня. Не сомневаюсь, что он прекрасно поработал. Он настоящий профессионал. И все же я не смогла придумать ничего другого. Я хотела, чтобы вы приехали, и это был единственный способ.
— Но почему?
В ее манерах появилось нечто новое, настойчивость, которая мешала мне дышать полной грудью. Затылок покалывало от холода, и не только от него.
— У меня есть история. Я единственная, кто ее знает. Я расскажу ее вам.
— Почему? — чуть слышно шепнула я, откашлялась и повторила: — Почему?
— Потому что ее нужно рассказать. Потому что я ценю точные сведения. Потому что я не могу больше носить ее в себе.
Мне почудилось, или она взглянула на чудовищ Гойи?
— Но почему вы остановились на мне?
Перси моргнула.
— Потому что вы та, кто вы есть. Потому что вы дочь своей матери.
Она едва заметно улыбнулась, и мне показалось, что она извлекает определенное удовольствие из нашей беседы; возможно, из власти, которая коренилась в моем невежестве.
— Это выбор Юнипер. Она назвала вас Мередит. И тогда я обо всем догадалась. И тогда я узнала, что мне нужны именно вы.
Кровь схлынула с моего лица, и я испытала стыд, подобно ребенку, уличенному во лжи учителю.
— Извините, что молчала об этом; просто я думала…
— Ваши резоны меня не интересует. У всех есть свои секреты.
Остаток извинения я проглотила прежде, чем он слетел с моих губ.
— Вы — дочь Мередит, — заговорила она быстрее, — а значит, вы все равно что семья. А это семейная история.
Я ожидала чего угодно, но только не этого, и была сражена; внутри меня вспыхнула радость за мать, которая любила это место и столько времени считала себя отвергнутой.
— Но что мне делать с ней? — воскликнула я. — В смысле, с вашей историей.
— Делать?
— Я должна ее записать?
— Нет, незачем. Не надо записывать, просто постарайтесь все исправить. Я доверюсь вам в этом отношении… — Перси наставила на меня острый палец, но суровость жеста ослабило спокойное выражение лица. — Я могу вам довериться, мисс Берчилл?
Я кивнула, хотя ее поведение внушило мне мрачные предчувствия касательно того, о чем именно она меня просит.
Казалось, она испытала облегчение, ее самообладание дрогнуло лишь на мгновение и тут же вернулось.
— Ну хорошо, — резко произнесла она, обратив взгляд к окну, из которого выпал и разбился ее отец. — Надеюсь, вы сможете обойтись без обеда. У меня нет лишнего времени.
Перси Блайт начала с предупреждения.
— Я не рассказчица, в отличие от остальных. — Она чиркнула спичкой. — У меня всего одна история. Слушайте внимательно; я не стану повторять. — Она прикурила и откинулась на спинку кресла. — Говоря, что это не имеет никакого отношения к «Слякотнику», я была не совсем точна. Так или иначе, моя история начинается и заканчивается этой книгой.
Ветер просунул щупальце в каминную трубу, дразня пламя. Я открыла записную книжку. Перси считала, что это лишнее, но меня терзала странная тревога, и я отчасти успокоилась, спрятавшись за практичностью кремовых в черную линейку страниц.
— Отец однажды обмолвился, что искусство — единственная форма бессмертия. Он любил подобные фразы; полагаю, вслед за собственной матерью. Она была одаренной поэтессой и поразительной красавицей, но холодной как лед. Она могла быть жестокой. Не намеренно; талант делал ее такой. Она внушила моему отцу множество странных идей. — Перси скривилась, умолкла и разгладила волосы на затылке. — В любом случае, он ошибался. Есть и другая форма бессмертия, намного менее желанная и более бесславная.
Ознакомительная версия.
