— Тебе не кажется, что со времен Фрейда этот конфликт несколько смягчился?
— Разумеется. Но многие фрейдовские пациенты настолько сильно переживали такой конфликт, что у них развивались неврозы. Например, одна из его многочисленных пациенток была тайно влюблена в своего зятя. Когда ее сестра умерла от болезни, она подумала у ее постели: «Теперь он свободен и может на мне жениться!» Но эта мысль пришла в столкновение с ее «Сверх-Я», и женщина мгновенно подавила ее, то есть, по утверждению Фрейда, вытеснила в область бессознательного. «Девушка заболела, — пишет Фрейд. — Наблюдались тяжелые истерические симптомы. Когда я взялся за ее лечение, оказалось, что она радикально забыла описанную сцену у постели сестры и возникшее у нее отвратительно эгоистическое желание. Она вспомнила об этом во время лечения, воспроизвела патогенный момент с признаками сильного душевного волнения и… стала здоровой».
— Теперь я лучше понимаю, что ты имеешь в виду под «душевной археологией».
— Мы можем в общих чертах описать человеческую психику следующим образом. В результате долгой работы с больными Фрейд пришел к выводу, что сознание составляет лишь незначительную ее долю. Осознаваемое — лишь верхняя часть айсберга, тогда как под водой — или за порогом сознания — скрывается «подсознание», или бессознательное.
— Значит, бессознательное — все то, что находится внутри нас, но о чем мы забыли и не вспоминаем?
— Весь наш опыт не держится постоянно в сознании. Мысли или ощущения, которые мы можем найти, стоит нам только «задуматься», Фрейд называл «предсознанием».
Термин же «бессознательное» он оставлял исключительно для того, что мы «вытеснили», то есть постарались забыть из-за его «неприятности», «неприличности» или «гадкости». Если у нас есть желания и влечения, которые кажутся нестерпимыми сознанию — или «Сверх-Я», — мы запихиваем их в подвал. Прочь, подальше, с глаз долой!
— Ясно.
— Подобный механизм срабатывает у всех здоровых людей, но некоторым из них попытка держать неприятные или запретные мысли подальше от сознания стоит таких усилий, что это приводит к невротическим заболеваниям. Вытесненное старается само всплыть в сознании, и кое-кому приходится затрачивать массу энергии, чтобы держать такие импульсы вне критичного сознания. Выступая в 1909 году в Америке с лекциями о психоанализе, Фрейд привел пример того, как действует механизм вытеснения.
— Расскажи!
— «Допустите, — призвал он слушателей, — что в этом зале и в этой аудитории… находится индивидуум, который нарушает тишину и отвлекает мое внимание от предстоящей мне задачи своим смехом, болтовней, топотом ног. Я объявляю, что не могу при таких условиях читать далее лекцию, и вот из вашей среды выделяются несколько сильных мужчин и выставляют после кратковременной борьбы нарушителя порядка за дверь. Теперь он „вытеснен?, и я могу продолжать свою лекцию. Для того чтобы нарушение порядка не повторилось, если выставленный будет пытаться вновь проникнуть в зал, исполнившие мое желание господа после совершённого ими вытеснения пододвигают свои стулья к двери и обосновываются там, представляя собой „сопротивление?. Если вы теперь, используя язык психологии, назовете оба места (в аудитории и за дверью) сознательным и бессознательным, то вы будете иметь довольно верное изображение процесса вытеснения».
— Картина действительно создается наглядная.
— Но «нарушитель порядка» рвется обратно, София. Во всяком случае, это делают подавленные мысли и импульсы. Мы живем под постоянным «гнетом» этих мыслей, пытающихся прорваться назад из области бессознательного. Вот почему мы часто говорим или делаем вещи, которых «не имели в виду». Так бессознательные реакции могут управлять нашими чувствами и поступками.
— У тебя есть примеры?
— Фрейд оперирует несколькими такими механизмами, один из которых он называет ошибочными действиями. Имеются в виду обмолвки, описки и другие ошибки, которые мы делаем, поскольку в свое время постарались вытеснить какие-то вещи из сознания. Фрейд приводит в пример случай, когда бригадиру нужно произнести тост за здоровье начальника. К сожалению, шефа все не любили, потому что он был, что называется, «дерьмом».
— Да…
— И вот бригадир встал, торжественно поднял бокал и произнес: «Давайте же высрем за здоровье нашего шефа!»
— У меня нет слов.
— У бригадира тоже не было слов. Он, собственно, выразил то, что вертелось у всех на языке, хотя не собирался говорить ничего подобного. Хочешь еще пример?
— Да, пожалуйста.
— Однажды семья пастора, где было несколько очаровательных дочерей, ждала в гости епископа. А у этого епископа был несоразмерно большой нос, поэтому дочерям строго-настрого велели не упоминать о носе. Дети же часто выпаливают то, что у них на уме, именно в силу недостаточно сформировавшегося механизма вытеснения.
— И что было дальше?
— Епископ пожаловал в пасторскую усадьбу, и очаровательные дочери всячески старались ничего не сказать о его длинном носе. Более того: им вообще запретили смотреть на нос, велели забыть о нем. И девочки честно думали только о том, как бы его забыть. Но вот подали кофе, и младшей дочери поручили с сахарницей обойти гостей. Вытянувшись в струнку перед величавым епископом, малышка сказала: «Позвольте предложить вам сахар к вашему носу».
— Бедная!
— Иногда мы прибегаем к рационализации, то есть и перед другими, и перед самими собой объясняем свои поступки не тем, что двигало нами на самом деле… потому что признаться в истинных мотивах слишком неловко.
— Пожалуйста, пример.
— Я могу загипнотизировать тебя и попросить открыть окно, когда я постучу пальцами по столу. Я барабаню по столу — и ты раскрываешь окно. Затем я спрашиваю тебя, почему ты это сделала. Ты можешь ответить, что тебе стало жарко, но это будет не настоящая причина. Просто ты не хочешь признаться себе, что послушалась моего гипнотического приказа, — и прибегаешь к «рационализации».
— Понятно.
— Мы, София, чуть ли не каждый день прибегаем к таким уловкам.
— Я уже говорила о своем двоюродном брате, которому сейчас четыре года. По-моему, с ним мало играют, во всяком случае, он всегда очень радуется моему приходу. Однажды я сказала, что мне нужно бежать домой, к маме. Знаешь, что он на это ответил?
— Нет!
— «Мама плохая».
— Совершенно верно, это был пример рационализации. Мальчик имел в виду совсем другое. Он хотел сказать: мне жалко, что ты уходишь, но постеснялся признаться в этом. Иногда мы также прибегаем к проекции.
— Переведи.
— Под проекцией понимается механизм приписывания окружающим качеств, наличие которых у себя мы стараемся вытеснить из сознания. Очень жадный человек, например, часто называет жадными других. Тот, кто не хочет признаться себе, что его интересует секс, зачастую будет первым бить тревогу по поводу чьей-то сексуальной озабоченности.
— Ясно.
— Фрейд утверждал, что в нашей обыденной жизни есть множество примеров таких неосознанных действий. Мы постоянно забываем, как зовут определенного человека, мы можем переставлять в комнате на первый взгляд совершенно случайные предметы, а при разговоре с кем-то теребить свою одежду. Кроме того, мы часто запинаемся в словах или делаем вроде бы совершенно невинные оговорки. Фрейд уверяет, что такие обмолвки далеко не всегда случайны и невинны. По его мнению, их следует рассматривать как «симптомы»; в частности, подобные «ошибочные» или «случайные» действия могут выдавать самые сокровенные тайны.
— Теперь я буду продумывать каждое свое слово.
— И все равно тебе не убежать от своих бессознательных импульсов. Главное — не слишком усердствовать в заталкивании неприятного в область бессознательного. Это похоже на затыкание норы, выкопанной водяной крысой: если ты слишком плотно заткнешь один ход, можешь быть уверена, что крыса вылезет в другом месте сада. Куда полезнее оставлять дверь между сознательным и бессознательным приотворенной.
— А если эту дверь запереть, то можно приобрести психическую болезнь?
— Да, невротик — это человек, который расходует слишком много сил на отталкивание «неприятного». Нередко он стремится вытеснить из сознания какие-то конкретные переживания, которые Фрейд называл травмами. Это слово греческого происхождения и означает «рана», «повреждение».
