— Понятно.
— В ходе терапии Фрейд старался вскрыть запертую дверь — или же найти другой вход. Совместно с больным он пытался извлечь из бессознательного вытесненные переживания. Пациент ведь не осознает, что именно вытесняет, однако он может с помощью врача отыскать путь к скрытым травмам.
— И как врач помогает ему?
— Фрейд разработал так называемую методику свободных ассоциаций. Он позволял пациенту лежать в расслабленном состоянии и говорить обо всем, что приходит в голову, — какими бы несущественными, случайными, неприятными или болезненными эти мысли ни казались ему самому. Тут главное — пробиться сквозь «броню» (или «контроль»), которой прикрыты травмы. Ведь на самом деле пациента волнуют именно травмы. Неосознаваемые, они тем не менее постоянно отражаются в его действиях.
— Чем больше усилий ты прилагаешь, стараясь что-нибудь забыть, тем больше этим занимается твое бессознательное?
— Совершенно верно. Вот почему важно прислушиваться к сигналам из бессознательного. По Фрейду, столбовая дорога к бессознательному идет через сновидения. Его главным трудом стала вышедшая в 1900 году книга «Толкование сновидений», в которой он доказал, что мы видим во сне отнюдь не случайные вещи. Через сны наши бессознательные мысли стремятся «достучаться» до сознания.
— Продолжай!
— После многих лет собирания снов среди больных — и, разумеется, после анализа собственных сновидений — Фрейд приходит к выводу, что все сны связаны с исполнением желаний. Это особенно заметно у детей, говорит он: они видят во сне мороженое и вишни. У взрослых такие желания (которые сон и призван исполнить) нередко замаскированы. Ведь даже во сне у нас действует строгая цензура, различающая, что мы можем и чего не можем себе позволить. Правда, во сне эта цензура, или механизм вытеснения, действует слабее, чем наяву. И все же она достаточно строга, чтобы искажать желания, в которых нам не хочется признаваться.
— Поэтому сны нужно истолковывать?
— Фрейд доказывает, что необходимо различать сон, каким мы его помним наутро, и подлинный смысл сновидения. Сами картинки — то есть «фильм» или «видеофильм», который мы видим во сне, — Фрейд называл явным содержанием сновидения. Это «очевидное» содержание сна обычно черпает материал — реквизит и декорации — из предыдущего дня. Однако сон имеет и более глубокий, недоступный сознанию смысл, который Фрейд называл скрытыми мыслями сновидения. Эти тайные мысли, составляющие подлинное содержание сна, могут вести свое происхождение из далекого прошлого, в том числе из раннего детства.
— Значит, чтобы как следует понять сон, надо проанализировать его?
— Да, причем, когда речь идет о больных, делать это нужно вместе с терапевтом. И все же толкует сновидения не врач, который бессилен без содействия пациента. Терапевт тут выступает в роли Сократовой «повитухи» — он присутствует и помогает больному в процессе интерпретации.
— Понимаю.
— Само преобразование «скрытых мыслей сновидения» в его «явное содержание» Фрейд называл работой сновидения. Мы говорим о «маскировке», или «кодировании», того, о чем на самом деле был сон. При толковании сна необходимо проделать обратную работу: «демаскировать», или «раскодировать», «мотив» сна, чтобы доискаться до «темы» сновидения.
— Ты не мог бы подкрепить это примером?
— В книге Фрейда таких примеров множество. Но давай лучше возьмем для иллюстрации собственный пример — очень простой и очень фрейдистский. Предположим, юноша видит во сне, как двоюродная сестра дарит ему два шарика…
— Да…
— Я хочу, чтоб ты сама попробовала истолковать сон.
— Гммм… «Явное содержание сновидения» будет в точности таким, как ты сказал: двоюродная сестра дарит ему два шарика.
— Дальше!
— Еще ты сказал, что весь «реквизит» сновидения заимствуется из предыдущего дня. Значит, накануне юноша ходил в парк с аттракционами… или видел шарики на фотографии или в газете.
— Это возможно, хотя ему достаточно было увидеть слово «шарик»… или хотя бы предмет, похожий на шарики.
— Но какие тут «скрытые мысли сновидения», то есть о чем говорится в этом сне на самом деле?
— Ты у нас сейчас толкователь снов.
— Может, ему просто хотелось иметь пару шариков?
— Нет, такое объяснение не годится. Ты права, что сон должен быть связан с исполнением желания. Но взрослый человек вряд ли мечтает о шариках. Если бы у него и было подобное желание, он бы не мечтал о них, а пошел бы и купил.
— Кажется, я знаю: на самом деле он хотел переспать с кузиной, и шарики означают ее груди.
— Это уже более правдоподобно. Единственное условие — молодой человек должен испытывать неловкость от своего желания.
— Потому что наши сны как бы прикрываются шариками и прочим?
— Да, Фрейд утверждал, что сновидения — это «замаскированное исполнение вытесненных желаний». Что именно мы вытесняем, могло сильно измениться с тех пор, как Фрейд проводил в Вене свои сеансы психотерапии, но сам механизм маскировки, вероятно, остался неизменным.
— Ясно.
— Фрейдистский психоанализ приобрел огромное значение в 20-х годах, прежде всего при лечении душевнобольных. Кроме того, учение о бессознательном сыграло важную роль для литературы и искусства.
— Ты хочешь сказать, что люди искусства стали больше интересоваться бессознательным миром человека?
— Именно так. Впрочем, в литературе эта тенденция проявилась уже в последние десятилетия XIX века, то есть раньше, чем началось знакомство с психоанализом. Это означает лишь одно: что приход Фрейда к психоанализу в 90-х годах отнюдь не был случайностью.
— Это было веяние времени?
— Фрейд, кстати, не утверждал, что сам «изобрел» такие явления, как вытеснение, ошибочные действия или рационализация. Он лишь первым привлек в психиатрию опыт человеческой жизни. Помимо всего прочего, Фрейд умело иллюстрировал свою теорию примерами из книг. Но я говорил, что с 20-х годов XX века уже психоанализ оказывает прямое воздействие на литературу и искусство.
— Каким образом?
— Писатели и художники стали использовать в своем творчестве силы подсознания. Этим, в частности, занимались сюрреалисты.
— Почему их так назвали?
— «Сюрреализм» — французское слово, которое переводится как «сверхреализм». В 1924 году Андре Бретон выпустил «Манифест сюрреализма», призывая в нем творить произведения искусства с помощью бессознательного. Художник, мол, должен в порыве свободного вдохновения вытаскивать на свет Божий образы сновидений и фантазий, должен тянуться к «сверхреальности», в которой отсутствует грань между реальным и воображаемым. Художнику также необходимо покончить с цензурой сознания, и тогда поток слов и образов польется сам собой.
— Понимаю.
— Фрейд фактически доказал, что все люди — художники. Ведь сновидение — тоже произведение искусства, а сны мы видим каждую ночь. При толковании сновидений Фрейду зачастую приходилось продираться сквозь частокол символов — примерно так же, как приходится нам при интерпретации живописного полотна или литературного текста.
— А мы видим сны каждую ночь?
— Согласно новейшим исследованиям, мы видим сны 20 процентов всего времени, которое спим, то есть два-три часа за ночь. Если фазы сна нарушаются, мы делаемся раздражительными и нервными. Фактически это означает, что все мы обладаем врожденной потребностью претворять свою экзистенциальную ситуацию в искусство. Герои наших сновидений — мы сами. Мы же осуществляем их постановку, создаем для сцены декорации, исполняем все роли. Человек, утверждающий, что ничего не смыслит в искусстве, плохо знает самого себя.
— Ага.
— Помимо всего прочего, Фрейд убедительно доказал фантастические способности нашего сознания. Работа с пациентами привела его к выводу, что все виденное и пережитое нами сохраняется в глубине сознания. И все такие впечатления можно оттуда извлечь. Когда у нас возникает ощущение «железного занавеса», потом что-то «вертится на языке», и нас вдруг «осеняет», — речь идет как раз о некоем воспоминании, которое скрывалось в бессознательном, а затем прошмыгнуло через приоткрытую дверь в сознание.
— Иногда такой процесс идет туго.
— О чем известно каждому человеку искусства. Но внезапно перед тобой распахиваются все двери и раскрываются все архивы. На тебя обрушивается целый поток слов и образов, из которых ты можешь выбирать нужные тебе в эту минуту. Так бывает, когда мы «приоткрываем дверцу», ведущую к бессознательному, и этот процесс, София, называется вдохновением. Вот почему нам кажется, что наши произведения — будь то живописные или литературные — творим не мы сами.
