Будильник показывал 23.55. Хильда лежала в постели и смотрела в потолок, стараясь вызвать у себя поток свободных ассоциаций. Всякий раз, когда их цепь прерывалась, она спрашивала себя, в чем дело.
Не пытается ли она вытеснить что-то в бессознательное?
Если бы ей удалось полностью отключить цензуру, возможно, она бы стала грезить наяву. От этой мысли Хильде сделалось не по себе.
По мере того как она расслаблялась, отдаваясь нахлынувшим мыслям и образам, ей все больше казалось, что она находится в усадьбе Майорстуа — либо на берегу озера, либо в лесу.
Что там замышляет Альберто? Собственно, это папа замыслил, что Альберто что-то замышляет. А знал ли он, что у Альберто на уме? Может быть, папа пытался настолько ослабить вожжи, чтобы финал оказался неожиданностью для него самого?
Страниц в рукописи оставалось совсем мало. Не заглянуть ли в конец? Нет, это будет нечестно. И потом, Хильда совершенно не была уверена, что развязка сюжета уже определена.
Почему ей пришла в голову такая мысль? Ведь папка лежит рядом, и отец не сумеет ничего в нее добавить. Разве что Альберто натворит что-нибудь без его ведома. Придумает какой-нибудь сюрприз…
Хильде нужно и самой позаботиться о сюрпризах. Ее-то отец не контролирует. И все же сама ли она контролирует себя?
Что такое сознание? Одна из величайших загадок Вселенной? Что такое память? Что заставляет нас помнить все, что мы когда-либо видели и чувствовали?
Каким образом мы каждую ночь навеваем себе причудливые сны?
В задумчивости Хильда время от времени закрывала глаза и однажды забыла их открыть.
Она заснула.
Когда ее разбудил пронзительный крик чаек, часы показывали 6.66 [53]. Смешная цифра, а? Хильда встала с кровати, подошла к окну и окинула взглядом залив. Она делала это по привычке и летом, и зимой.
И вдруг у нее в голове словно вспыхнула радуга. Хильда вспомнила свой необычный сон: и яркими красками, и четкостью образов он скорее походил на явь…
Ей снилось, как приезжает из Ливана папа, и весь сон был словно продолжением сна Софии, когда та нашла на причале золотой крестик.
Хильда сидела на мостках — точь-в-точь как София в своем сне. И вдруг до нее донесся слабый голосок: «Меня зовут София!» Хильда застыла на месте, пытаясь определить, откуда слышится этот замирающий голос. Казалось, у нее над ухом пищит крохотное насекомое: «Значит, ты слепая и глухая». В следующий миг в сад вошел папа в форме сил ООН. «Хильдемур!» — позвал он. Хильда помчалась к папе и кинулась ему на шею. На этом сон кончился.
Она вспомнила несколько строк из стихотворения Арнульфа Эверланна:
Меня пробудил удивительный сон,
В котором мне голос звучал, приглушен,
Как глухо журчит подземный ручей.
Я тут же вскочил: «Откуда ты, чей?»
Пока Хильда стояла у окна, в комнату вошла мама.
— Привет! Ты уже совсем проснулась?
— Не знаю…
— Я вернусь, как всегда, около четырех.
— Отлично.
— Желаю тебе хорошего начала каникул, Хильда.
— Счастливо!
Услышав захлопнувшуюся за мамой входную дверь, Хильда шмыгнула обратно в кровать и раскрыла папку.
«…Я нырну поглубже в майорово подсознание, София, и останусь там до нашей следующей встречи».
Ага, вот тут! Хильда принялась читать дальше. На ощупь страниц в папке оставалось совсем не много.
Когда София вышла из Майорстуа, на берегу озера еще виднелись Дональд Дак и другие герои Диснея, которые по мере ее приближения словно рассеивались в воздухе. Во всяком случае, не успела она подойти к лодке, как их и след простыл.
И в лодке, и потом, уже затащив ее в заросли тростника, София строила рожи и размахивала руками: старалась отвлечь майора, чтоб Альберто мог без посторонних глаз посидеть в Майорстуа.
Добежав до тропинки, она сделала несколько диких прыжков и стала изображать марионетку, которую дергают за ниточки. Вскоре, чтобы майору не наскучило наблюдать за ней, она еще и запела.
На полпути София остановилась поразмышлять, какой план вынашивает Альберто. Поймав себя на этом, она от угрызений совести полезла на дерево.
София забралась почти на самую верхушку, попробовала спуститься — и обнаружила, что самой ей не слезть. Она, конечно, не собиралась так легко сдаваться и готовилась предпринять новые попытки, но не могла же она просто сидеть на дереве, переводя дух. Тогда майору наскучит смотреть на нее, и он переключится на Альберто и его занятия.
София замахала руками, закукарекала и, наконец, запела на тирольский манер. Учитывая, что это был ее первый в жизни опыт, София осталась вполне довольна результатом.
Она снова попыталась слезть с дерева, но поняла, что застряла безнадежно. И тут, откуда ни возьмись, появился упитанный гусь, который сел на ветку рядом с Софией. После нашествия диснеевских героев София ни капельки не удивилась, когда гусь заговорил.
— Меня зовут Мортен[54], — сказал он. — Вообще-то я домашний, но сейчас я прилетел из Ливана со стаей диких гусей. Похоже, тут кто-то нуждается в помощи.
— Ты не можешь мне помочь, ты слишком маленький, — ответила София.
— Никогда не надо спешить с выводами. Может, это барышня слишком большая?
— Какая разница?
— Да будет тебе известно, что я пронес над всей Швецией одного деревенского мальчика. Его звали Нильс Хольгерссон.
— Мне же пятнадцать лет!
— А Нильсу было четырнадцать. Годом меньше, годом больше — не все ли равно?
— Как ты умудрился поднять его?
— Ему дали затрещину, от которой он грохнулся в обморок. А пришел в себя уже мальчиком с пальчик.
— Тогда дай и мне затрещину! Не могу же я сидеть тут до скончания века. У меня в субботу философический прием в саду.
— Ой, как интересно! Значит, я попал в философскую книгу. Мы с Нильсом останавливались на ночлег в Морбакке, в провинции Вермланд. Там Нильс познакомился с пожилой женщиной, которая собиралась написать детскую книгу о Швеции. Она хотела сделать ее познавательной и абсолютно правдивой. Услышав о приключениях Нильса, она решила сочинить книгу о том, что он видел, путешествуя с гусями.
— Здорово она придумала.
— Она отчасти сыронизировала, потому что мы и так были героями ее книги.
Легкий удар по щеке… и София превратилась в крошку, дерево — в дремучий лес, а гусь оказался размером с коня.
— Ну вот, можешь садиться, — сказал гусь.
София прошла по ветке и взобралась ему на спину. Теперь, когда она стала крошечной, мягкие гусиные перья не столько щекотали, сколько кололись.
Стоило ей усесться, как гусь взлетел и поднялся высоко над лесом. София увидела озеро и избушку, в которой строил хитроумные планы Альберто.
— Наша обзорная экскурсия подходит к концу, — сказал гусь, усердно работая крыльями.
С этими словами он зашел на посадку у подножия дерева, на которое совсем недавно влезла София. Когда гусь приземлился, София скатилась с его спины. Покувыркавшись в зарослях вереска, она села и с удивлением обнаружила, что обрела свой обычный рост.
Гусь вразвалочку обошел ее кругом.
— Большое спасибо за помощь, — проговорила София.
— Пустяки. Ты, кажется, сказала, что это книжка по философии?
— Это не я сказала, а ты.
— Какая разница? Если б это зависело от меня, я бы с удовольствием попутешествовал с тобой по всей истории философии, как мы с Нильсом странствовали по всей Швеции. Мы бы покружились над Милетом и Афинами, Иерусалимом и Александрией, Римом и Флоренцией, Парижем и Лондоном, Йеной и Хайдельбергом, Берлином и Копенгагеном…
— Спасибо, достаточно.
— Но даже для такого ироничного гуся, как я, было бы весьма затруднительно перелетать из одного века в другой. Куда проще пересекать границы шведских ленов.
С этими словами гусь разбежался — и взмыл в воздух.
София чувствовала себя совершенно разбитой, и все же, пролезая через Тайник, она думала о том, что Альберто должен остаться доволен ее отвлекающим манёвром. За последний час майору явно было не до Альберто. А если он о нем и вспоминал, значит, его ожидает раздвоение личности.
София успела шмыгнуть в дом перед самым маминым носом. Это избавило ее от необходимости объяснять, как она застряла на дереве и как ей помог спуститься говорящий гусь.
После ужина мама с дочкой занялись приготовлениями к празднику. Прежде всего они вытащили с чердака столешницу метра этак в четыре длиной и отнесли ее в сад. Затем пришлось снова лезть на чердак — за козлами, на которых она устанавливалась.
