Владимир долго ходил по рядам, ни слова не говоря. Подошел к одному полуоткрытому бутику, где висели разные шубы. Ирине с Татьяной сразу в глаза бросились кроличьи стриженые полушубки, абсолютно белые, с нарукавными манжетами и пушистым воротником, по которым «пробегала» черная волнистая полоска.
— Вот бы такую поносить, — восхищенно произнесла Татьяна.
— Давай хотя бы примерим, — подбодрил ее Владимир, показывая продавцу на Татьяну и Ирину, — два полушубочка вот на них.
Зеркала, к сожалению, на улице не было, но девчонки смотрели друг на друга, восторженно поворачиваясь, то спиной, то передом и выглядели необыкновенно красивыми куколками. Со вздохом и сожалением снимали они примеряемую одежду, надеясь походить когда-нибудь и в такой. Смотрели, как продавец упаковывает товар и даже не думали, что это для них. Владимир расплатился, но они посчитали, что нашел он где-то выгодного покупателя и продаст потом подороже.
Уже дома он спросил их, не видя особой радости и огорчаясь от этого:
— Вам не понравились полушубки?
— Понравились, — вздохнула Татьяна.
— Очень понравились, — поддержала ее Ирина.
— Тогда почему такие кислые?
— Потому и кислые, что классные шубки. А, правда, что мы в них прекрасно смотрелись? — уже веселее спросила Татьяна. — Но, ничего, будут и у нас когда-нибудь такие.
Владимир в начале ничего не понимал. Потом до него стало доходить, и он расхохотался вовсю. Смеялся от души, с нарастающей силой, наблюдая, как насупились девчонки и вот-вот разревутся от обиды. Встал, принес из коридора оба свертка и все еще сквозь смех произнес:
— Дорогие вы мои девочки! Для кого я это все купил? Тете что ли? Я же вам взял, что бы вы, мои милые, выглядели и были лучшими в институте да и во всем городе. Вам, мои лапочки!
Владимир положил им на колени свертки и сел на диван напротив, подмечая, как меняются их лица, оживают и наливаются счастьем. С радостным визгом они бросились на него, заваливая на спину и зацеловывая всего. Он с трудом отбивался, урезонивая их пыл тем, что обещали они накрыть праздничный стол, а ничего еще не готово.
Наконец девчонки успокоились более или менее и отправились на кухню выполнять обещание. А он достал сигарету, закурил, рассуждая про себя о том, как мало надо для счастья. Владимир понимал, что сегодня должен решиться главный вопрос для него и для девушек — как быть, как жить дальше, и он хотел подготовиться к нему получше. Но разговор решил отодвинуть немного по времени, пусть девочки немного повеселятся.
Татьяна с Ириной то же хотели расставить точки над «и», и не пьяненькими, а на трезвую голову. Даже шубки не могли сгладить назревшую ситуацию, и они спросили в лоб, напрямую.
— Володя, мы тебя полюбили обе и что делать — не знаем, — начала трудный разговор Татьяна. — Так получилось, что мы сгоряча, из-за жилья, согласились быть с тобой, а теперь должны поплатиться. Мы приняли легкомысленное решение, — с трудом подбирала слова Татьяна, — и готовы полностью принять твой выбор, Володя, но ты его должен сделать.
Ее глаза наполнились слезами и она завсхлипывала, засопела носом, пытаясь промокать платочком набегавшую влагу. Разговор продолжила Ирина, которая держалась получше.
— Да, Володя, ты должен сделать выбор и кто-то из нас уедет отсюда. Будет больно, мучительно больно, но другого выхода нет.
— Хорошо, девочки, я согласен, что разговор этот давно назрел и проблему необходимо решить. — Он тоже говорил с трудом, но без слез, более низким и, казалось, охрипшим голосом. — Давайте, раз уж налито, промочим горло немного. — Владимир опрокинул рюмку в рот, закусил и продолжил: — Что я могу вам сказать, девчонки? Вы верите, что я буду говорить честно и откровенно? — они закивали головами, — я очень сильно люблю тебя, Таня, и очень сильно люблю тебя, Ира. Если бы мне сказали об этом раньше — я бы просто посмеялся в ответ, подумав, что парень обычный ловелас. Но это не так, девочки… Как я могу выбрать руку, что бы отрезать одну, когда мне нужны обе. Но и здесь есть небольшая подсказка — правша выберет, естественно, правую руку, а вы мне одинаково любимы, нет ни правши, ни левши. Как я могу выбрать — нет для меня выбора.
Разговор зашел в тупик, и Владимир наполнил рюмки, выпил молча, наблюдая, как и они ополовинили свои.
— Разве нам было плохо вместе? — продолжил он тему. — Прекрасно! Но это мне, потому, как я никого ни с кем не делил.
Владимир снова замолчал, опустив глаза и не зная, что говорить дальше, закурил сигарету.
— А если пойдут дети? — внезапно спросила Ирина. — И у меня, и у Татьяны. Как быть с этим? Как все объяснить людям?
— Да причем здесь люди, — отмахнулся Владимир, — какое им дело кто с кем живет. — Он начал догадываться, куда клонит Ирина. — А дети будут знать своего единственного и настоящего отца, и будут, естественно, записаны на меня.
— А как быть с браком? — в свою очередь спросила Татьяна.
— С браком? С удовольствием женился бы на обеих, но не позволяет закон. Поэтому никакого официального брака — только гражданский, как сейчас и живут многие люди. Имеют детей, счастливы, но официально не женятся. Если вы согласны, девочки, жить со мной на правах фактических жен, то я делаю вам предложение. Стань моей женой, Татьяна. И ты стань моей женой, Ирина. Согласны?
Лица девушек порозовели и настроение улучшилось.
— Вынуждена согласиться на твое предложение, Вовочка, по двум причинам. Во-первых, я тебя люблю, а во-вторых — у нас будет ребенок.
— У нас будет ребенок? — оторопело переспросил Владимир.
— Да, Володя, у нас будет ребенок. Ты не рад?
— Кто, я не рад? — почти закричал он, подскочил к Татьяне, вытащил из-за стола и закружил по комнате. — Я супер рад!
Владимир ликовал, как младенец, потом поставил Татьяну на пол и спросил Ирину:
— А ты, Ирочка, ты согласна?
— Я? Я согласна и то же по двум причинам.
— В смысле? — переспросил он. — И у нас будет ребенок?
— И у нас будет ребенок, — с улыбкой ответила она.
— Ура-а-а-а! — закричал Владимир на весь дом, схватил Ирину на руки и закружился с ней. Потом поставил на пол, подозвал Татьяну и обнял обеих. — Только вы, мои славные, милые и любимые девочки, можете подарить мне двойное счастье и самый светлый день в моей жизни.
Потом, гораздо позже и лежа в постели, он все выспрашивал их о сроках, кто будет — мальчик или девочка, о самочувствии и многом другом.
Но они еще сами не знали, слишком малым был срок, месяц, чуть более. Залетели, видимо, в первый же день и об этом он тоже думал. Они не предохранялись сразу, но, ведь, и не любили тогда, в первый раз. Может здесь есть расчет? С ребенком он не выгонит их из квартиры, хотя и это не аксиома. Тогда почему? Скорее всего, просто не думали об этом, когда раздвигали ноги. Но каждая женщина должна помнить о возможной беременности, допустить ее или нет. А мужик, разве он не должен думать об этом, он же то же участник процесса, потенциальный папочка. Должен, но во вторую очередь, так считал Владимир.
Наверное, не было выбора в первый вечер, в первую ночь. Отказать не могли, а противозачаточных средств с собой не имели. А может сразу судьба подсказали им, что вот ваш любимый мужчина и не надо сопротивляться, подсказала внутри, подспудно и не осознанно. Разные мысли лезли в голову, но главным был факт — он любит и любим. Любовь ведь приносить не только радость и счастье, но и страдания, если она безответна.
В городе с таким случаем проблем нет. Кто с кем спит, живет ли жена в квартире или любовница — дела нет никому. Иногда соседи и не знают друг друга в лицо, не говоря уже об именах. Другое дело в деревне. Там все обо всем знают и ему, и сейчас девочкам, в принципе, все равно, что о них думают. А вот их маме не безразлично, она живет в этом маленьком мире, общается с односельчанами и то же знает про них все. Самый сложный следующий момент и состоял в том, как объяснить матери.
Девчонки, проснувшись утром, вставать не хотели, и каждая делала вид, что еще спит. Размышляли о своем и, конечно, о нем, о Владимире, почти одинаково, с расхождением в мелочах и деталях. Чувствовали его теплоту и заботу, особенно в этот вечер и ночь, когда он ласкал их по-прежнему, но с особой нежностью гладил животик и уже что-то нашептывал зародившемуся потомству, словно его слышали и понимали. Каждая считала его своим родным и близким человеком, и чувство неопределенности растворилось в его предложении стать женами, унося понемногу, и ревность друг к другу. Может, смирились они внутренне, может что-то другое сыграло свою роль, но той собственнической позиции не было и если говорили, мой Вовочка, то без абсолютного желания причинить боль сестре. Всегда находясь вместе, они не были сестрами по крови и знали об этом, называя одну женщину мамой, а теперь и одного человека мужем и в будущем отцом родных детей.
