Оксана Очкурова - 100 знаменитых катастроф

Ознакомительная версия.

Чтобы навести порядок, в 5 часов утра приняли решение начать раздачу подарков. Артельщики, опасаясь, что их сметут вместе с палатками, стали швырять свертки в толпу. Многие бросались за кульками, падали и сразу оказывались втоптанными в землю напирающими со всех сторон соседями. Через два часа разнесся слух, что прибыли вагоны с дорогими подарками и началась их раздача, но гостинцы смогут получить только те, кто находится ближе к вагонам. Толпа ринулась к краю поля, где шла разгрузка. Обессиленные люди падали во рвы и траншеи, сползали по насыпям, и по ним шли следующие. Сохранились свидетельства о том, что находившийся в толпе родственник фабриканта Морозова, когда его понесло на ямы, стал кричать, что даст 18 тысяч тому, кто его спасет. Но помочь ему было невозможно – все зависело от стихийного движения огромного людского потока.

Между тем на Ходынское поле прибывали ничего не подозревающие люди, многие из которых сразу же находили тут свою смерть. Так, рабочие с фабрики Прохорова наткнулись на колодец, заложенный бревнами и засыпанный песком. Проходя, они раздвинули бревна, часть просто проломилась под тяжестью людей, и сотни полетели в этот колодец. Их вынимали оттуда в течение трех недель, но всех не смогли достать – работа стала опасной из-за трупного запаха и постоянных осыпей стен колодца. А многие погибли, так и не дойдя до поля, где предполагалось гулянье. Вот как описывает зрелище, представшее перед глазами 18 мая 1896 года, ординатор 2-й московской городской больницы Алексей Михайлович Остроухов: «Страшная, однако, картина. Травы уже не видно; вся выбита, серо и пыльно. Здесь топтались сотни тысяч ног. Одни нетерпеливо стремились к гостинцам, другие топтались, будучи зажаты в тиски со всех сторон, бились от бессилия, ужаса и боли. В иных местах порой так тискали, что рвалась одежда. И вот результат – груды тел по сто, по полтораста, груд меньше 50–60 трупов я не видел. На первых порах глаз не различал подробностей, а видел только ноги, руки, лица, подобие лиц, но все в таком положении, что нельзя было сразу ориентироваться, чьи эта или эти руки, чьи то ноги. Первое впечатление, что это все „хитровцы“,[13] все в пыли, в клочьях. Вот черное платье, но серо-грязного цвета. Вот видно заголенное грязное бедро женщины, на другой ноге белье; но странно, хорошие высокие ботинки – роскошь, недоступная „хитровцам“… Раскинулся худенький господин – лицо в пыли, борода набита песком, на жилетке золотая цепочка. Оказалось, что в дикой давке рвалось все; падавшие хватались за брюки стоявших, обрывали их, и в окоченевших руках несчастных оставался один какой-нибудь клок. Упавшего втаптывали в землю. Вот почему многие трупы приняли вид оборванцев. Но почему же из груды трупов образовались отдельные кучи?.. Оказалось, что обезумевший народ, когда давка прекратилась, стал собирать трупы и сваливать их в кучи. При этом многие погибли, так как оживший, будучи сдавленный другими трупами, должен был задохнуться. А что многие были в обмороке, это видно из того, что я с тремя пожарными привел в чувство из этой груды 28 человек; были слухи, что оживали покойники в полицейских мертвецких…»

Весь день 18 мая по Москве курсировали подводы, нагруженные трупами. Николай II узнал о случившемся днем, но ничего не предпринял, решив не отменять коронационные торжества. Вслед за этим император отправился на бал у французского посла Монтебелло. Естественно, он ничего изменить бы уже не смог, но его бездушное поведение было встречено общественностью с явным раздражением. Николай II, чье официальное восшествие на престол было отмечено огромными человеческими жертвами, с тех пор именовался в народе «Кровавым». Только на следующий день император вместе с супругой посетил пострадавших в больницах, а каждой семье, потерявшей родственника, приказал выдать по тысяче рублей. Но для народа царь от этого добрее не стал, его винили в трагедии в первую очередь. Николай II не сумел взять правильный тон по отношению к трагедии. А в своем дневнике накануне нового года он бесхитростно записал: «Дай Бог, чтобы следующий 1897 год прошел так же благополучно, как этот».

Следственная комиссия была создана на следующий день. Впрочем, виновные в трагедии всенародно так и не были названы. А ведь даже вдовствующая императрица требовала наказать градоначальника Москвы великого князя Сергея Александровича, которому высочайшим рескриптом была объявлена благодарность «за образцовую подготовку и проведение торжеств», тогда как москвичи присвоили ему титул «князя Ходынского». А обер-полицмейстер Москвы Власовский был отправлен на заслуженный отдых с пенсией 3 тысячи рублей в год. Так было «наказано» разгильдяйство ответственных.

Потрясенная российская общественность не получила ответа следственной комиссии на вопрос: «Кто виноват?» Да и нельзя на него ответить однозначно. Скорее всего, в случившемся виновно роковое стечение обстоятельств. Неудачен был выбор места гулянья, не продуманы пути подхода людей к месту событий, и это при том, что организаторы уже изначально рассчитывали на 400 тысяч человек (число подарков). Слишком большое количество людей, привлеченных на праздник слухами, образовали неуправляемую толпу, которая, как известно, действует по своим законам (чему немало примеров и в мировой истории). Интересен и тот факт, что среди алчущих получить бесплатное угощение и подарки были не только бедный рабочий люд и крестьяне, но и довольно обеспеченные граждане. Уж они могли бы и обойтись без «гостинцев». Но не удержались от «бесплатного сыра в мышеловке». Так инстинкт толпы превратил праздничное гулянье в настоящую трагедию. Шок от происшедшего мгновенно отразился в русской речи: вот уже более ста лет в обиходе существует слово «ходынка», включенное в словари и объясняемое как «давка в толпе, сопровождающаяся увечьями и жертвами…» И винить во всем Николая II оснований все же нет. К тому времени, как император после коронации и перед балом заехал на Ходынское поле, здесь все уже было тщательно убрано, толпилась разодетая публика и огромный оркестр исполнял кантату в честь его восшествия на престол. «Смотрели на павильоны, на толпу, окружавшую эстраду, музыка все время играла гимн и „Славься“. Собственно, там ничего не было…»

Пребывание Сталина у руля Советского государства с 1922 по 1953 год кровавой полосой легло на страницы истории XX века. Массовые расстрелы и репрессии, беззаконие, физическое и моральное уничтожение свободомыслящих людей в сибирских лагерях можно без преувеличения назвать попыткой геноцида, преступлением против человечества. Не успокоилась душа вождя и после смерти. Последняя жертва ему была принесена в день прощания с ним, 6 марта 1953 года. В давке, возникшей на подходе к Колонному залу Дома Союзов, где был установлен гроб с телом Отца Народов, погибли, по неофициальным сведениям, тысячи людей.

Эти строки посвящены трагическим событиям 6 марта 1953 года на Трубной площади Москвы. В тот роковой день поэт Герман Плисецкий тоже пошел сказать последнее «прощай» вождю Советского Союза и оказался на печально известной «Трубе». Ему посчастливилось выжить, и он запечатлел свои воспоминания, как умел, – поэтическим словом. Так была написана поэма «Труба», опубликованная впервые в журнале «Грани» во Франкфурте-на-Майне в 1967 году. Но как ни старался Плисецкий передать весь ужас того дня, в реальности все было куда прозаичнее и страшнее…

Несмотря на все злодеяния генсека и режим террора, царивший в СССР, Сталина оплакивала практически вся страна. Практически – потому что живы были родные раскулаченных, расстрелянных, репрессированных… Однако всяческое выявление радости и протест против траура жестоко подавлялся. Для аргументации можно привести всего два из сотен зафиксированных случаев. Так, «9 марта 1953 года после траурного митинга… продавали газеты с портретом т. Сталина, лежащего в гробу. Кичкина хотела взять газету вне очереди, но ее не пустили, затем она толкнула девочку и сказала: „Чтобы и ты сдохла так, как он“, упоминая имя вождя. После этого женщины обозлились и стали бить Кичкину, но она при этом повторила: „Сдох он, – упоминая имя вождя, – сдохните и вы“…», и тогда же «в траурный день… занимались погрузкой цемента на автомашину в бетонном цехе. Находившийся… среди нас грузчик Ик Борис сказал: „Никаких трауров, давайте грузить, погрузим машину, а потом будем справлять траур и обедать пойдем“…» Стоит ли говорить, что за «антисоветскую агитацию» и Кичкина, и Ик оказались в еще работающем на полную мощность ГУЛАГе?

Ознакомительная версия.