Кирилл Королев - Языческие божества Западной Европы. Энциклопедия

Авестийский миф творения гласит, что после победы над дэвами Ахура-Мазда сотворил сушу в виде семи каршваров (климатических областей, или кругов), разделенных горами и заливами озера Ворукаша. Срединный каршвар — Хванирата — был дарован ариям. Его окружала горная цепь Хара Березайти, лучшей из земель Хванираты считалась Арьяна Вэджа — «арийский простор», «прародина» иранцев, которой покровительствует сам Заратуштра. В «Видевдат» рассказывается, что Ахура-Мазда последовательно сотворил шестнадцать стран для обитания людей внутри Хванираты; Ангро-Майнью же в ответ на каждое благое деяние Ахура-Мазды создавал «контртворение», вводя в мир бедствия и грехи. Так, в противовес Арьяна Вэдже он сотворил зиму, а в качестве «контрмеры» появлению других стран создал комаров и прочих вредных насекомых, злых колдунов и глупых правителей, шатание мысли, грех педерастии и пр. (Это своего рода продолжение изначального «соревнования» между Ахура-Маздой и Ангро-Майнью, когда последний, соперничая с творцом, создавал «дурные» эквиваленты благих творений: дэвов как свой вариант ахуров, вредных животных-храфстра как свою версию полезной фауны и т. д.)

В отличие от индоарийского, иранское мироздание не бесконечно; иранская традиция разительно контрастирует с индийской своей историчностью, если не сказать — эсхатологичностью. Мироздание имеет срок существования — 9000 (или 12 000) лет, по истечении которого мир погибнет — и уже не возродится. Как писал М. Элиаде, «согласно иранской концепции, история не вечна независимо от того, следует ли за ней или нет бесконечное время; она не повторяется, а окончится эсхатологическим воспламением и потопом. Ибо последняя катастрофа, которая положит конец истории, будет в то же время судом над этой историей. Тогда — во время оно — все дадут отчет в том, что они делали „в истории“, и только невинные познают блаженство и вечность». Этот суд — Фрашкард — состоится через 3000 лет после того, как Заратуштра получил откровение от Ахура-Мазды. Как сказано в «Бундахишн», боги одолеют дэвов, Ангро-Майнью будет изгнан из мира и «после этого не будет зимних холодов и снега, земля превратится в цветущую бескрайнюю равнину, исчезнут горы, и даже та гора, что поддерживает мост Чинват (ведущий в загробный мир. — Ред.), перестанет существовать».

Обе «арийские» мифологические традиции представляют собой традиции политеистические, многобожные (в Европе XVIII–XIX столетий иранская традиция, благодаря неточным переводам «Авесты», воспринималась как монотеистическая, а несотворенный и предвечный Ахура-Мазда сопоставлялся с христианским Богом). Однако если иранский пантеон содержит, да простится подобное выражение, строго ограниченное число божеств, пантеон индийский чрезвычайно велик и многобразен.

В свое время И. В. Гете, познакомившись с первыми европейскими исследованиями индийской мифологии, остался глубоко разочарован богами Индии: божества индийцев, писал он, «числом в несколько тысяч, притом не подчиненные друг другу, но одинаково абсолютно всемогущие… еще больше запутывают жизнь с ее случайностями, поощряют бессмысленные страсти и благоволят безумным порывам, словно высшей степени святости и блаженства». Количество богов в индийской мифологии и в самом деле грандиозно, причем число божеств в этой мифологической традиции с течением столетий неуклонно возрастало: если веды знают всего 33 бога, то брахманы упоминают о 333 богах, пураны же — о 3306 или 3339; эпос называет 33 главных бога, остальных же божеств характеризует как неисчислимые сонмы. Г. Гессе называл многочисленность и многообразие индийских божеств «райской пестротой»: «Индийская религия соединяет в себе райскую пестроту самых невероятных противоположностей, самых несовместимых формулировок, самых противоречивых догм, ритуалов, мифов и культов, которые только можно вообразить; нежнейшее наряду с самым грубым, духовнейшее наряду с самым чувственным и плотским, добрейшее наряду с самым жестоким и диким».

Многие гимны «Ригведы» обращены ко «Всем-Богам» (Вишведева). Обычно Вишведева упоминают при совершении жертвоприношений, причем каждое божество призывается при исполнении конкретной части ритуала, но в ряде случаев Вишведева выступают как единое целое, своего рода «множественный бог»:

Да придут к нам со всех сторон прекрасные силы духа, Что нельзя обмануть, нельзя обойти, что бьют ключом, — Чтобы боги всегда помогали нам возрастать, (Чтоб были) защитниками изо дня в день!

По замечанию В. Н. Топорова, Вишведева «настолько тесно слиты между собой, что трудно выделить часть, относящуюся к данному божеству. В ритуале Вишведева также трактуются как единство (в частности, им посвящается третья выжимка сомы)». Ригведийские гимны причисляли к Вишведева Индру, Агни, Митру, Варуну и других адитьев, иногда Сому, богиню зари Ушас и «гневного» Рудру; в пуранах «состав» Вишведева постоянно меняется.

«Индийский пантеон, — пишет М. Ф. Альбедиль, — производит впечатление некоего вида духовной палеонтологии, где громоздятся, иногда причудливо перемешиваясь, ведийский, брахманистский, индуистский, джайнский, буддийский и другие слои, при это самый мощный пласт составляют божества индуизма. Индуистские боги опрокидывают наши прочно сложившиеся иудео-христианские стереотипы о том, как должен выглядеть бог, чего от него можно ждать и как человек должен строить свои отношения с ним; их облик скорее отсылает к архаическому мифо-поэтическому субстрату. Но и с известными и привычными греческими богами индийские не имеют ничего общего. Те, даже если они схвачены художником в движении, как правило, закончены по своему внутреннему облику и в этом смысле неподвижны, статуарны. Они — сложившиеся красивые мужчины и женщины, с двумя руками и двумя ногами, то есть имеют вполне человеческий вид. Индийские же боги, даже в застывшей позе, вызывают в памяти танец масок, когда мелькает то одно, то другое лицо, то женское, то мужское тело, когда мелькание рук и ног складывается в затейливый меняющийся рисунок. Эти боги, веселые и ужасные, разноцветные и усатые, благостные и устрашающие, гневные и сострадательные, смотрят со стен храмов, с икон, лубков, статуэток. Средний индиец едва ли понимает, почему каждый должен любить только одного распятого Бога. Он видит божественный лик и в улыбке юного Кришны, и в танцующем Шиве, и в нежной Сарасвати, и в грозной Кали. Индийский национальный бог совсем не обязательно имеет антропоморфный облик, то есть выглядит как человек. Не менее священны и животные, и реки, и деревья, и камни, и планеты, и звезды — словом, все, что обитает на земле, в земле и под землей.

Необозримое количество божественных персонажей не без трудностей воспроизводят даже ученые брахманы. А есть еще столь же неисчислимая бездна гибридных персонажей, чьи божественные качества вообще идентифицируются с огромным трудом. В каждой местности живут свои главные и второстепенные боги, отсюда — множество дублирующих персонажей, порой связанных сложными родственными отношениями. При этом многие из них могут существовать лишь в виде имен в теологических трактатах, доступных только узкому кругу знатоков. От духов племенных верований, неизвестных за границами какой-нибудь маленькой, затерянной в горах или в лесу деревушки, до популярных и почитаемых во всей Индии богов — таково необозримое и неисчислимое количество индийских божеств».

По причине многочисленности и многообразия божеств в индийской мифологической традиции установить среди них сколько-нибудь определенную иерархическую последовательность вряд ли представляется возможным. Поэтому мы будем придерживаться в изложении того же «эволюционного принципа», как и в главе о сотворении мира: от божеств, упоминаемых в ведах, к божествам эпоса — через брахманы, упанишады и пураны.

Ведийские боги (напомним, их 33) делятся на небесных, атмосферных (промежуточных) и земных. К небесным относят Дьяуса, Варуну, Митру и прочих адитьев (всего их 12), Сурью, Савитара, Пушана, Вишну, Вивасвата, Ушас и Ашвинов; к атмосферным — Индру, Триту Аптью, Апам-Напата, Матаришвана, Ахи Будхнью, Вату, Парджанью и Апас; к земным — Притхиви, Агни, Брихаспати, Сому и Сарасвати. По другой классификации, выявленной Ж. Дюмезилем, божества вед делятся «функционально»: Варуна, Митра и другие адитьи олицетворяют собой закон и магию (магико-юридическая функция), Индра и боги-маруты олицетворяют воинское ремесло (военная функция), Ашвины — плодородие (экономико-творческая функция). Кроме того, существует особая категория божеств, которых называют абстрактными и «чьи имена связаны с обозначением неких элементарных космологических актов и снабжены суффиксом деятеля — tar» (Топоров).[25] К этим божествам относятся Савитар («рождающий»), Тваштар («придающий форму»), Дхатар («устанавливающий»), Вишвакарман («Вседелатель»), Праджапати («господин потомства»), Шраддха («вера»), Вач («речь»), Кала («время»), Ниррити («гибель»), Тапас («космический жар»), Кама («желание»), Прана («дыхание»), Адити («безграничность»), Дити («ограниченность») и т. д. Два последних абстрактных божества, Адити и Дити, противопоставляются друг другу как семантически, так и на «бытовом» уровне: первая называется матерью богов-адитьев, вторая — матерью демонов-дайтьев.