Ознакомительная версия.
Память о Ковалевской осталась не только в науке.
Большой популярностью у современников пользовался ее роман «Нигилистка», (1891), ставилась на сцене драма «Борьба за счастье» (1887), написанная в соавторстве со шведской писательницей А. Ш. Леффлер-Эдгрен (сестрой математика Миттаг-Леффлера).
«Я понимаю, – писала Ковалевская в воспоминаниях, опубликованных в 1890 году, – что вас так удивляет, что я могу заниматься зараз и литературой и математикой. Многие, которым никогда не представлялось случая более узнать математику, смешивают ее с арифметикой и считают ее наукой сухой и бесплодной. В сущности же это наука, требующая наиболее фантазии, и один из первых математиков нашего столетия говорит совершенно верно, что нельзя быть математиком, не будучи в то же время поэтом в душе…
Мне кажется, что поэт должен только видеть то, чего не видят другие, видеть глубже других. И это же должен и математик.
Что до меня касается, то я всю мою жизнь не могла решить: к чему у меня больше склонности – к математике или к литературе? Только что устанет голова над чисто абстрактными спекуляциями, тотчас начинает тянуть к наблюдениям над жизнью, к рассказам, и наоборот, в другой раз все в жизни начинает казаться ничтожным и неинтересным; и только одни вечные, непреложные научные законы привлекают к себе…»
Как всякому русскому человеку Ковалевской близки были идеи сочувствия, так хорошо выраженные Н. Г. Чернышевским в «Первом сне Веры Павловны», самом, наверное, пронзительном из всех четырех снов.
«Снится ей, что она заперта в сыром, темном подвале. И вдруг дверь растворилась, и Верочка очутилась в поле, бегает, резвится и думает: „Как же это я могла не умереть в подвале?“ – „Это потому, что я не видела поля; если б я видала его, я б умерла в подвале“, – и опять бегает, резвится. Снится ей, что она разбита параличом, и она думает: „Как же это я разбита параличом? Это бывают разбиты старики, старухи, а молодые девушки не бывают“. – „Бывают, часто бывают, – говорит чей-то незнакомый голос, – а ты теперь будешь здорова, вот только я коснусь твоей руки – видишь, ты уж и здорова. Вставай же… Я хочу, чтоб мои сестры и женихи выбирали только друг друга. Ты была заперта в подвале? Была разбита параличом?“ – „Была“ – „Теперь избавилась?“ – „Да“. – „Это я тебя выпустила, я тебя вылечила. Помни же, что еще много не выпущенных, много не вылеченных. Выпускай, лечи. Будешь?“ – „Буду“.
Может, в этом кроется разгадка русской души.
Может, сон Верочки не раз повторяла про себя Софья Ковалевская и в счастливые и в трагические для себя дни.
Выдающийся физиолог.
Родился 1 августа 1829 года в селе Теплый Стан Симбирской губернии в семье отставного русского офицера, служившего в свое время в знаменитом Преображенском полку, созданном еще Петром I. В роду Сеченовых (по матери) были калмыки.
Сеченов вспоминал:
«Из всех своих братьев я вышел в черную родню матери.
Мальчик я был очень некрасивый, черный, вихрастый и сильно изуродованный оспой (родители, должно быть, не успели привить мне оспу, она напала на меня на первом году и изуродовала меня одного из всей семьи), но был, должно быть, неглуп, очень весел и обладал искусством подражать походкам и голосам, чем часто потешал домашних и знакомых. Сверстников по летам, мальчиков, не было ни в семьях знакомых, ни в дворне; рос я всю жизнь между женщинами, поэтому не было у меня ни мальчишеских замашек, ни презрения к женскому полу; притом же был я обучен правилам вежливости. На всех этих основаниях я пользовался любовью в семье и благорасположением знакомых, не исключая барынь и барышень».
В 1839 году, после смерти отца, Сеченов, по совету старшего брата, офицера, поступил в Главное инженерное училище в Петербурге, там брали самую низкую плату за обучение. «У кого были деньги, – вспоминал Сеченов, – могли в эти часы (обеденный перерыв) покупать за свой счет (в столовой у служителя Галкина) булки с маслом и зеленым сыром и сладкие пирожки, а для неимущих выставлялась в столовой большая корзина с ломтями черного хлеба. Многие из нас, неимущих, зимой, когда топились печи, обращали эти ломти в сухари. Сушильнями служили печные трубы, и к вечеру лакомство было уже готово, чтобы хрустеть на зубах».
Учился Сеченов в одно время с будущими писателями Достоевским и Григоровичем.
Химия и физика, неплохо преподававшиеся в училище, несомненно, помогли Сеченову определить свои интересы. «Математике обучали недурно, – вспоминал он. – В низшем классе – арифметика; в следующем – алгебра, геометрия и тригонометрия; во втором классе – аналитическая геометрия и начертательная; в старшем кассе – дифференциальное исчисление и аналитическая механика. Интегральное исчисление вел известный математик Остроградский, который, шутя, оценивал математические способности своих слушателей очень низко. Наивысший балл – 12 – он ставил первому математику – Богу, потом – великому Эйлеру; себе он ставил 9 баллов; преподавателю дифференциального исчисления – 6 баллов, а всем слушателям – нуль. Математика мне давалась, и попади я из Инженерного училища в университет на физико-математический факультет, из меня мог бы выйти порядочный физик, но судьба решила иначе».
В 1848 году Сеченов окончил училище и был назначен на службу в саперный батальон близ Киева. Получение офицерского звания было праздником. «В жизни моей было немало радостных минут, но такого радостного дня, как этот, конечно, не было. Перестаешь быть школьником, выкатываешься на волю, запретов больше нет, живи, как хочешь, да еще с деньгами в пустом до того кармане. Одно меня немного огорчало – не было еще усов, но я не преминул помочь этому горю – в первые же дни купил накладные и по вечерам щеголяло в них по улицам».
«Не пробудись наше общество вообще к новой кипучей деятельности, – с большой долей справедливости писал позже К. А. Тимирязев, – может быть, Менделеев и Ценковский скоротали бы свой век в Симферополе и Ярославле, правовед Ковалевский был бы прокурором, юнкер Бекетов – эскадронный командир, а сапер Сеченов рыл бы траншеи по всем правилам своего искусства».
В Киеве Сеченов много занимался самообразованием, его тянула к себе медицина. В 1850 году, добившись освобождения от службы, он переехал в Москву и поступил на медицинский факультет Московского университета. На медицинском факультете преподавали крупные ученые – профессора К. Ф. Рулье, И. Т. Глебов, Ф. И. Иноземцев. В клинике профессора Иноземцева Сеченов выполнил первую научную работу. Там же он занимался вопросами психологии, чрезвычайно его интересовавшей. Немало способствовала этому дружба Сеченова с врачом С. П. Боткиным.
Вообще московский круг знакомств Сеченова оказался чрезвычайно широк. Он постоянно встречался с Н. Г. Чернышевским, Д. И. Менделеевым, И. И. Мечниковым, К. А. Тимирязевым, В. И. Вернадским, С. П. Боткиным, А. М. Бутлеровым, Ф. М. Достоевским, М. А. Балакиревым, А. П. Бородиным, художником А. А. Ивановым. Одно из знакомств – с врачом П. И. Боковым, вхожим в некоторые радикальные и революционные кружки тех лет, оказалось для Сеченова весьма важным. Подруга Бокова Мария Александровна, дочь генерала Обручева, чтобы получить высшее образование, заключила с Боковым фиктивный брак. Брак этот перешел в фактический, но в скором времени Бокова стала близким другом, а затем и женой Сеченова.
«Я назвал Марию Александровну моей благодетельницей, и не даром, – вспоминал в конце жизни Сеченов. – В дом ее я вошел юношей, плывшим до тех пор инертно по руслу, в которое меня бросила судьба, без ясного сознания, куда она может привести меня. А из ее дома я вышел с готовым жизненным планом, зная куда идти и что делать. Кто, как не она, вывела меня из положения, которое могло сделаться для меня мертвой петлей, указав возможность выхода. Чему, как не ее внушениям, я обязан тем, что пошел в университет, – и именно в тот, который она считала передовым – чтобы учиться медицине и помогать ближнему. Возможно, наконец, что некоторая доля ее влияния сказалась и в моем дальнейшем служении интересам женщин, пробивающихся на самостоятельную дорогу».
Знаменитая работа Сеченова «Рефлексы головного мозга» и не менее знаменитый роман Чернышевского «Что делать?» вышли в один год. Современники достаточно легко угадывали прототипы героев романа. В Лопухове они согласно видели врача Бокова, в Вере Павловне – Марию Александровну, в Кирсанове – Сеченова. Так что, знаменитые сны Веры Павловны, особенно самый первый ее сон, речь в котором идет о том, чтобы идти и помогать всем страждущим и заключенным, были вовсе не романтической выдумкой, а тем общим настроением, которое пронизывало тогдашнее общество.
В 1856 году, окончив Московский университет, Сеченов, использовав часть полученного после смерти матери наследства, выехал в Германию. В Берлине он занимался сравнительной анатомией у И. Мюллера, физиологией у Э. Дюбуа-Реймона и гистологией у Э. Гоппе-Зейлера. В Вене Сеченов работал у знаменитого Карла Людвига. Там он подготовил диссертацию «Материалы для будущей физиологии алкогольного опьянения», которую защитил в 1860 году в Медико-хирургической академии в Петербурге. В процессе работ Сеченов самостоятельно сконструировал прибор, получивший название абсорбциометра. Этот прибор, предназначенный для изучения газов, растворенных в крови, в последующем послужил образцом для других, более совершенных, построенных позже европейскими учеными.
Ознакомительная версия.
