158
Потом, когда Николай вернулся, рассказывал: «Понимаешь,
подхожу к дому ранним утром (поезд ночной был, наверное,
кинешемский) и слышу, музыка играет. Что такое? Вхожу, все в
порядке. Отец жив, здоров. Веселятся, Новый год». Что это
такое было, я до сих пор не знаю – так мне толком никто не смог
объяснить, каким образом смогли послать такую телеграмму. Но
у меня закралось какое-то недоверие.
У Коли в Иванове была соклассница – Женя. Очень милая,
красивая девушка. Он мне показывал ее фотографию. Но как-то
так получилось, что она не смогла после школы поехать вместе
с ним учиться в Москву. Кажется, она заболела, что-то было
такое. И для Коли это было на первом курсе очень большим
ударом. «Вокзальный свет, ее прости» – как раз про это
стихотворение. И мне казалось, что когда он поехал в Иваново
на Новый год, возможно, он опять встретился с Женей. Опять
возникло прежнее чувство.
Мы к тому времени с Николаем уже дали слово
пожениться. Фактически мы уже были с ним мужем и женой.
Все об этом, в общем-то, знали. Это был четвертый курс. К
этому времени почти все наши однокурсники нашли свою пару:
переженились. А у меня вот такие сомнения. И вот идут январь,
февраль 41-го года. Мы то миримся, то опять ссоримся. У меня
в записях где-то есть: «Но разве так можно? Разве так суждено
мне в любви?».
В первую же ночь, с 22 на 23 июня, была бомбежка. Правда,
нам объявили, что это учебная тревога. Но осколки сыпались
самые натуральные, самолеты летали, прожектора пересекали
небо.
Буквально через 2-3 дня нам объявляют в университете, что
все парни едут на спецзадание, а девушки – в кружок медсестер
или в ополчение. И вот перед отправкой на спецзадание собрали
наш курс на Красной Пресне. (Об этом есть в моих
воспоминаниях). Ребята стояли лицом на запад. Был как раз
закат – такое красное, заходящее солнце. И Коля смотрел на
него широко распахнутыми глазами. И такое что-то сжалось у
меня в сердце: что вот оно – конец. Объявили: «Разойтись,
159
попрощаться». Мы бросились друг к другу: обнялись, крепко
расцеловались… Больше мы не виделись.
Все мои друзья разъехались. Я осталась в Москве одна на
курсах медсестер. О ребятах, которые на спецзадании, я ничего
не знала. Потом в одном из писем Коля упрекнет: «Как же так.
Все знали и приезжали, а ты не появилась». А я не знала просто,
где они. Иначе бы, наверное, туда поскакала.
Николай вернулся со спецзадания в октябре 41-го года,
попытался найти меня в Москве. Но обнаружил только мое
письмо, оставленное для него у Кости Шеберстова. Наших
сокурсников, вернувшихся со спецзадания, госкомиссия
отправила доучиваться. Только Коля и его товарищ по курсу
Арчил Джапаридзе пошли добровольцами. В очень тяжелое для
Москвы время – 15,16 октября их записали в армию. Они
пешком вышли по Владимирской дороге в направлении
Мурома. И оттуда Коля начал писать мне письма в Ташкент.
(Он узнал, что я уехала туда по назначению работать в школу).
И эти письма доходили до меня очень долго. Их всего пять: с
октября по декабрь, последнее – 28 декабря 1941 года..
Николай отправляется на фронт в гвардейских частях. К
этому времени уже был приказ Сталина, всех старшекурсников
сохранить, не отправлять. Но вот так получилось.Он
попадает в часть под Москвой как раз во время декабрьского
наступления. И буквально в одном из первых боев погибает.
Впоследствии я разыскивала. Нашла платежную ведомость от 8
декабря такой-то части 331 дивизии. Там значилась его
фамилия, что-то ему надлежало. Он был заместителем
политрука пулеметной роты. Коля погиб 8 февраля 1942 года.
Впоследствии то место, где он погиб, назвали долиной смерти.
«А жизнь останется навеки неповторенной, короткой как
оборванная песнь». Еще мне хочется сказать о Николае, что у
него было очень серьезное отношение к творчеству, он говорил:
Есть жажда творчества,
Уменье созидать,
На камень камень класть,
Вести леса строений,
Не спать ночей, по суткам голодать,
160
Нести всю тяжесть каждодневных бдений,
Остаться нищим и глухим навек,
Идти с собой, с своей эпохой вровень
И воду пить из тех целебных рек,
К которым приложился сам Бетховен;
< …>
И вот его же слова: «В чем сущность жизни? Сущность
жизни вовсе не в соблазне, а в совершенстве форм ее». Если бы
мы понимали, что такое соблазн и что такое совершенство
форм. Я для себя представляю, что это – творчество. Это –
делать что-то так, что лучше тебя делать никто не может.
Что я могу сказать в конце: Колина жизнь была очень
короткой и очень яркой. Он был действительно талантливым
поэтом. И по зрелости таланта литературоведы впоследствии
сравнивали его даже с Лермонтовым, который погиб намного
старше Коли Майорова. Коля погиб в неполных 23 года».
Вздох. Последняя фраза: «Ну, вот и все». Камера
приближает морщинистые руки. Под ними на столе две
фотографии: с непропечатанным уголком – Николая Майорова и
в овальной раме – Ирины Пташниковой.
Подготовил Николай Голубев, «Рабочий край»
http://www.rk37.ru
«Мы любили жизнь, но вас мы любили больше».
Найдена могила поэта Николая Майорова.
О жизни, любви и смерти ивановца, погибшего на фронте.
«Никто не забыт, и ничто не забыто». Этот лозунг-клятву
(ныне потрепанный, как железнодорожный матрац) придумала
Ольга Берггольц – голос блокадного Ленинграда. Символично,
что ее саму знают и помнят сегодня очень немногие. А для меня
война начиналась именно с Берггольц. Хотя и до нее были
десятки прочитанных в школе книг, выслушанных по
161
телевизору и живьем историй. Но все это воспринималось мной,
ребенком, не более как приключенческая история. Книга
Берггольц «Говорит Ленинград» это восприятие перевернуло –
она стала последним недостающим пазлом в огромной черной
картине войны.
Ивановский поэт Николай Майоров погиб на Смоленщине в
феврале 1942 года. Нельзя сказать, что он забыт своими
земляками-ивановцами. Его именем названа улица в областном
центре, где он жил. В Литературном сквере на облупившемся
постаменте стоит его бронзовый бюст. Каждый май во всех
ивановских школах читают стихи поэта-фронтовика. Режиссер
Регина Гринберг поставила поэтическое представление
«Николай Майоров», удостоенное в 1975-м году Всесоюзной
премии Ленинского комсомола. Этот спектакль-портрет
несколько лет с аншлагом шел на сцене Ивановского
молодежного театра, и сотни зрителей уходили после него с
заплаканными глазами. Все вроде бы нормально – «никто не
забыт, и ничто не забыто». Только вот за прошедшие после
войны десятилетия никто из ивановцев так и не съездил на
могилу Николая Майорова…
К сожалению, это так. Дело в том, что в 1960-е прах
красноармейца Николая Майорова из деревни Баранцево
(указанной в похоронке) был перенесен в мемориальный
комплекс села Карманова. И, наверное, если бы кто-то пытался
и отыскал могилу поэта, то о факте перезахоронения стало бы
известно. Но, увы... До сих пор во всех справочниках и
энциклопедиях, книгах и учебниках местом захоронения поэта
считается деревня Баранцево Смоленской области.
