Кроме татар, черемисов и разбойничьих казацких шаек, приходилось в это время справляться с летучими отрядами Лисовского. Этот смелый наездник начал свои набеги на русские области, как известно, при втором самозванце. Он набрал себе ватагу лихих головорезов, более всего из польских и литовских шляхтичей, и скоро прославился своими смелыми наездами. Его конные отряды, быстро переносясь с места на место, наводили ужас на всю область, где появлялись. Угнаться за лисовчиками, как звали их, не было возможности: они делали в день переходы в сто и более верст, коней не жалели, усталых и заморенных кидали на пути, хватали по встречным деревням и усадьбам свежих и неслись дальше, оставляя на пути лишь пепелища ограбленных и выжженных деревень и городов; бесчеловечной жестокости творили они не меньше, чем воровские шайки. Знаменитый Пожарский, которого отрядили против Лисовского, гонялся за ним сначала в северской земле долго и безуспешно, наконец встретился с ним под Орлом; но решительной битвы тут не произошло; Лисовский отступил под Кромы, Пожарский за ним; Лисовский — к Волхову, потом — к Белеву, к Лихвину, с необычайной быстротой переносился от города к городу, нападая невзначай, истребляя все на пути. Пожарский, утомившись беспрерывной погоней и тревогой, заболел в Калуге. Пользуясь этим. Лисовский пронесся по русским областям на север, прорвался между Ярославлем и Костромою, стал громить окрестности Суздаля, натворил бед в Рязанской области, прошел между Тулой и Серпуховом. Тщетно гонялись за ним царские воеводы: только под Алексином встретило его царское войско, но большого вреда ему не причинило.
Много бед еще натворил бы Лисовский Русской земле; но в следующем году он нечаянно упал с коня и лишился жизни. Хотя «'лисовчики» продолжали свои набеги, но таких изумительных по смелости и губительных налетов, как при Лисовском, уже не было. Не меньше беды Русской земле причиняли днепровские казаки, черкасы, как их называли в Москве: они тоже отдельными ватагами заезжали даже на дальний север и разбойничали не хуже «лисовчиков» и других воровских шаек.
Родная старина. — М.: Современник,1993
Солдаты Тридцатилетней войны[32]
Войско того времени состоит из наемников, получающих скудное жалование, которое выплачивается им нерегулярно. Они пробавляются тем, что грабят деревни. Осада города — дело долгое. В то время как войска идут на приступ, арьергард рассеивается по деревням. Солдаты играют в карты и кости, пьянствуют и занимаются грабежом. Они живут тем, что удается награбить, и доводят деревни до полного разорения, сея смерть на своем пути.
Гриммельсхаузен, родившийся около 1622 года в Германии, провел все свое детство в краях, опустошенных Тридцатилетней войной. Его автобиографический роман «Жизнь искателя приключений Симплиииуса Симплициссимуса» свидетельствует о жестоких солдатских обычаях:
«Когда эти господа входили в комнаты, прокуренные моим отцом, их первой задачей было разместить лошадей; потом каждый приступал к достижению своей цели, которая, казалось, заключалась в том, чтобы все сокрушить и все разорить. В то время как одни резали скот, чтобы сварить или пожарить мясо, другие переворачивали дом вверх дном. Иные связывали тюки из белья, одежды, домашней утвари, словно собирались открыть торговлю подержанными вещами; то, что они считали не заслуживающим внимания, рвали в клочья… Для развлечений они загоняли пистолетом камешки в огонь,
Солдаты Тридатилетней войны
а вынимать их заставляли крестьян голыми руками, и мучили этих горемык, будто речь шла о сожжении колдунов. К тому же, солдаты уже бросили в печь одного из арестованных крестьян и старались ее разжечь, хотя он еще ни в чем не сознался…» Все эти солдаты были наемниками, которые растранжирили свое жалованье и грабили как вражеские территории, так и те места, где их размещали на постой.
Торжествующая монархия. — М.: Терра, 1995
Наемники грабили не только деревни.
Вот как Фридрих Шиллер в своей «Истории Тридцатилетней войны» описывает взятие г. Магдебурга войсками Габсбургов[33] и католической лиги.
«Теперь штурмующие открывают двое ворот перед главной армией и императорский полководец граф Тилли[34] вводит в город часть своей пехоты. Она тотчас занимает главные улицы, и пушки, расставленные здесь, загоняют граждан в дома, чтобы ожидать там решения своей участи.
Недолго оставляют их в неизвестности: два слова графа Тилли решают судьбу Магдебурга. И более человечный полководец напрасно пытался бы давать приказ таким войскам о пощаде; Тилли же даже не пытался это сделать. Солдат, ставший благодаря молчанию полководца властелином над жизнью граждан, врывается внутрь домов, чтобы здесь удовлетворить все необузданные вожделения своей скотской души. Быть может, молящая невинность находила кое-где пощаду пред немецким ухом, но не пред немым ожесточением валлона из войск Паппенгейма. Едва началась эта резня, как распахнулись все остальные ворота, и на несчастный город бросилась вся кавалерия и страшные банды хорватов.
Открылось страшное избиение, для воспроизведения которого нет языка у истории, нет кисти у искусства. Ни невинное детство, ни беспомощная старость, ни юность, ни пол, ни положение, ни красота не обезоруживают ярости победителей. Женщин насилуют в объятиях их мужей, дочерей у ног их отцов, и у беспомощного пола есть одно лишь преимущество — быть жертвой удвоенной ярости. Ничто — ни потаенность места, ни святость его — не могло спасти от всюду проникавшей жадности. В одной церкви нашли пятьдесят три обезглавленных женщины. Хорваты забавлялись тем, что бросали младенцев в огонь; валлоны Паппенгейма закалывали младенцев у груди матерей. Некоторые офицеры католической лиги, возмущенные этими невероятными неистовствами, позволили себе напомнить графу Тилли, что следовало бы прекратить резню. „Придите через час, — ответил он, — я посмотрю, что можно будет сделать. Надо же вознаградить солдата за его труды и за опасности“. Ужасы продолжались без перерыва, пока, наконец, дым и пламя не остановили грабежа. Для того, чтобы усилить замешательство и сломить сопротивление граждан, еще с самого начала в некоторых местах подожгли дома. Теперь поднялась буря, разнесшая огонь по всему городу, и пожар со страшной быстротой охватил все. Ужасна была сутолока среди чада и трупов, среди сверкающих мячей, среди обрушившихся домов и потоков крови. Воздух накалился, и невыносимый жар заставил, наконец, даже этих убийц искать убежища в лагере.
Менее чем в 12 часов этот многолюдный, обширный город, один из лучших городов Германии, был обращен в пепел, за исключением двух церквей и нескольких хижин. Четыреста богатейших граждан были спасены от смерти благодаря корыстолюбию офицеров, которые рассчитывали получить от них богатый выкуп. Это человеколюбие выказали, главным образом, офицеры лиги, и в сравнении со свирепой резней императорских солдат их поведение заставляло смотреть на них как на ангелов-хранителей.
Едва затих пожар, как толпы императорских солдат явились снова, полные жажды добычи, чтобы грабить в пепле и развалинах. Многие задыхались от дыма, многие поживились хорошо, так как граждане попрятали свое добро в погреба. Наконец, 13 мая, после того, как главные улицы были очищены от трупов и мусора, в городе появился сам Тилли. Чудовищно, ужасно, возмутительно было зрелише, представшее здесь перед человечеством. Оставшиеся в живых выползали на груды трупов, дети искали родителей с разрывающими душу воплями, младенцы сосали мертвые груди матерей. Чтобы очистить улицы, пришлось выбросить в Эльбу более шести тысяч трупов; неизмеримо большее количество живых и мертвых сгорело в огне; общее число убитых простиралось до тридцати тысяч».
И.Шиллер. История Тридцатилетней войны. — М.: Академия, 1937
На Дону, как известно, обитало многочисленное казачество. Оно резко распадалось на «домовитых», настоящих казаков и «голутвенных», или «голытьбу». Последние представляли скопища всяких скитальцев и беглецов, искавших на «тихом» Дону вольного казацкого житья. Из них-то и составлялись шайки воровских казаков, ходивших на Волгу и другие торговые пути грабить купеческие караваны, «зипунов себе добывать», как выражались они. Для защиты от них приходилось посылать с купцами вооруженные отряды, для этой же цели служили построенные по Волге городки, т. е небольшие крепости, население которых в старину состояло преимущественно из служилого люда и которые впоследствии разрослись в настоящие города; таковы были Самара, Саратов, Черный Яр, Царицын.
