Однако создание в 1994 г. ПНА только усилило процесс размежевания группировок ПДС, едва ли не единственным «объединяющим» фактором которых стала борьба за власть и влияние в палестинской среде.[177] В остальном же ПДС представляло из себя совокупность политических организаций, характеризовавшихся принципиальными разногласиями в идеологии и выдвигавших взаимоисключающие концепции по решению палестинской проблемы. ПДС никогда не отличалось монолитностью, но к началу 90-х гг. ХХ в. в его рядах произошел крупнейший внутренний раскол. Очень часто конфликты между палестинскими группировками стали принимать форму вооруженных столкновений на грани гражданской войны. Борьба палестинских группировок друг с другом в ряде случаев оказывалась для них приоритетнее противостояния Израилю.
Несмотря на то, что палестинская куфия стала неотъемлемым элементом политической символики антиглобализма, в конце ХХ в. идеологическое влияние «левых» на политические процессы в Палестине практически свелось к нулю. «Палестинская революция» едва ли оказывалась способна противостоять процессу создания однополярного мира.
Адинамия арабского «левого движения» в конце ХХ – начале ХХI в.
Отличавшиеся на начальных стадиях развития довольно сильными всплесками революционности, «левые взгляды» в арабском мире постепенно эволюционировали от «государственных социализмов» в сторону социал-реформистской стратегии, экономической и политической либерализации. «Аутентичный» субъект революционного процесса, роль которого на Арабском Востоке парадоксальным образом выполняла вся «единая арабская нация» (ставшая своеобразным аналогом европейского пролетариата и русского крестьянства) утрачивал свою историческую актуальность. Все чаще выдвигались новые концепции в социал-демократическом духе, росла популярность либеральных идей при падении влияния леворадикальных взглядов, обострился начавшийся еще в 60-х гг. ХХ в. кризис революционных движений. Характер взаимодействия между «левыми» партиями стал определяться преимущественно политической конъюнктурой, а сами социалистические идеи превратились в совокупность по большей части предвзятых, идеологически маркированных мнений людей или групп, которые объявляли себя «левыми». По существу, обращение правящих элит к «левым ценностям» в 50-60-е гг. ХХ в. определялось в первую очередь логикой времени, и как только глобальная политическая атмосфера начала изменяться, социалистические установки постепенно стали утрачивать свою актуальность в арабском мире. Изменивший геополитические контуры мира распад СССР и восточноевропейского «социалистического содружества» трансформировал прежние представления арабов о путях преодоления экономической отсталости и о всемогущей роли государства в решении экономических проблем, а также, несомненно, способствовал дальнейшему кризису «левой мысли». После распада СССР арабские «левые» партии и организации становились все более «рыхлыми» и эволюционировавшими в сторону внутреннего раскола политическими образованиями.
Кроме того, превращение «левых» в правящие элиты трансформировало революционные теории в государственные идеологии, единственным стимулом эволюции которых становился политический прагматизм. Перед социалистами, после обретения ими власти, вставали задачи, зачастую объективно противоположные тем лозунгам, которые они провозглашали до приобщения к властным функциям, а главными в иерархии политических целей неизбежно становились нациестроительство и легитимация власти. «Национальное государство выступало… «первофеноменом» общественного развития, но видело себя вынужденным идеологически камуфлировать свой авторитаризм».[178] Это предопределяло сугубо прагматический подход к «левым ценностям», становившимся не более чем средством идеологического оправдания тех или иных политических шагов. Отдельные сегменты идеологии начали многократно реинтрепретироваться в зависимости от конкретных обстоятельств. Однако существенный диссонанс между теоретическими разработками и практическими шагами неизбежно способствовал углублению социальных противоречий в обществе. Программы структурной адаптации арабских стран к индустриальным потребностям развития фактически остались нереализованными, а в ряде случаев привели к экономической стагнации.
Авторитарные тенденции, бюрократизация госаппарата, индустриализация «в рекордные сроки», в ряде случаев приводившая к серьезным диспропорциям в экономике, в условиях кризиса «общепланетарного» социализма и подъема «антитоталитарной» фразеологии подвергались неолибералами активной критике. Вследствие этого правящие элиты арабских стран начали серьезно корректировать прежний политический курс и идеологические установки «левых». Новые идеологии (первыми иллюстрациями которых стали «политика открытых дверей» А.Садата в Египте, теория о «позитивном добрососедстве» Ш.Бенджедида в Алжире и пр.) декларировали преобразование экономического пространства на базе принципов рыночной экономики, необходимость дальнейшего расширения сферы деятельности частного сектора, переход ряда государственных функций в руки наиболее преуспевающих арабских предпринимателей и иностранных компаний, создание предпосылок для встраивания госсектора в систему рыночных отношений, приоритет интересов отдельного арабского государства перед целями арабского единства, традиционные либеральные ценности – равенство возможностей, свободу конкуренции и пр. Тезис о национальной консолидации арабов перестал занимать значимое место в политических доктринах. Большинство планов, связанных с формированием арабских межгосударственных объединений (не говоря уже о едином арабском государстве) остались нереализованными. Повсеместное усиление партикуляристских тенденций и курс на превращение арабских государств в «равноправных участников» мирового политического процесса приводили к углублению рыночных тенденций в экономике, усилению социальной дифференциации и эрозии «левых ценностей».
В то же время на начальном этапе либерализации властвующие элиты считали необходимым сохранение в своем пропагандистском арсенале социалистической риторики, а коммерциализация госсектора далеко не всегда означала отказ от авторитаризма или гегемонии правящей партии и зачастую представляла собой «демократический фасад». Социализм уже не рассматривался в качестве универсалистского проекта, а скорее трактовался как элемент более сложных и многоаспектных целей перспективного развития. В этих условиях девальвировалось само понятие «левые взгляды», и без того негомогенное, несвободное от центробежных тенденций регионалистского, этнического, конфессионального характера и так и не получившее на Арабском Востоке окончательного оформления. Новые политические режимы, сохраняя оболочку «социалистических», на практике отказывались от «левых ценностей», да и сами термины «левые взгляды» и «социализм» в условиях широкого распространения ультралиберальной риторики постепенно становились все менее употребимыми. Идеологическая размытость, политическое соперничество и преследование партийной элитой личных карьерных целей привели к тому, что существовавшие «левые» партии и организации, несмотря на относительную многочисленность[179], оказались расколоты и разъединены. Эта ситуация способствовала складыванию благоприятной обстановки для укрепления не только либеральных, но и консервативно-теократических сил, также претендовавших на заполнение идеологического вакуума, возникшего вследствие кризиса «арабского социализма».
Однако, встав на путь либеральной модернизации, арабское общество, которому по-прежнему в гораздо большей степени, чем европейскому, был свойственен комплекс традиционных ценностей, оказалось обречено соотносить нормы западной демократии со спецификой региона и особенностями своего исторического развития. В условиях слабеющего суверенитета национальных государств и гомогенизации мирового экономического пространства, возникших после крушения биполярной системы, конкурентоспособность стала едва ли не единственным фактором экономического выживания. По мере того, как национальные финансовые системы утрачивали последние черты самостоятельности, сквозь них постепенно проступали контуры новой унилатеральной финансовой ретерриториализации, сосредоточенной вокруг глобальных мегаполисов. Усиление конкуренции вследствие установления господства транснациональных корпораций на мировом экономическом пространстве и фактический передел рынков в соответствии с интересами этих экономических гигантов закономерно приводили к деградации национальной государственности и обособлению целых групп государств в рамках региональных союзов, представлявших собой различные секторы мирового производства. Новая экономическая ситуация предполагала не простое разделение мирового общества на регионы, а создание вертикально структурированного социального целого с жесткой иерархией стран и народов, обуславливаемой экономической поляризацией. Арабский мир, политические отношения в котором характеризовались противостоянием элит и углублением национального партикуляризма, едва ли оказывался способен образовать собственные общие структуры для мобилизации своего потенциала и консолидации усилий в целях создания политической группировки, фронтально отстаивающей совместные интересы арабских стран в новой экономической и политической ситуации.
