Масса интересных и даже неожиданных мыслей останавливает на себе внимание.
Так, перспективной представляется идея разведения двух понятий – этноса и нации. Если этнос объединяется по крови и быту, то нация объединяется по идее, которую вырабатывает ведущий этнос, в нашем случае – русский. Авторы “Доктрины” говорят о “сверхнации”, “супранации”, “сверхплеменной нации”. На этой уникальной способности русских вырабатывать такую национальную идею и объединять ею многие народы основывается существование Русской империи (которая в форме СССР существовала и в советское время).
Другая нетривиальная мысль – о вторичности формы государственного правления. Авторы пишут:
“Не имеет решающего значения, какая конкретно форма сочетания политических начал восторжествовала в данный момент, – ведь эта форма находится в зависимости от правящего слоя. При наличии здорового правящего слоя никакая диктатура не способна представить угрозу для национально-государственной традиции. Если же правящий слой болен, то политические формы сами по себе не послужат ему лекарством”.
К сожалению, верная мысль о том, что конкретная форма правления не столь важна, затемнена упоминанием о правящей элите. Задача власти состоит собственно в одном – в поддержании определенного социального строя. Если строй стабилен, то это означает, что государственная власть свою задачу выполняет, какую бы форму она не принимала. Другое дело, что далеко не всякий строй соответствует русской идее.
Однако, многое в “Русской доктрине” вызывает недоумение.
Прежде всего – совершенно неприподъемная форма подачи материала в виде единого текста. Чтобы ознакомиться с идеями “Доктрины”, необходимо прочитать “капитал” в 864 страницы, что под силу далеко не каждому заинтересованному читателю. Думается, что совершенно необходимо иное структурирование материала. Само слово “доктрина” предполагает концентрированное изложение основных положений без лишних деталей. Поэтому текст следовало бы организовать так: собственно “Русская доктрина” в 30-50 стр. и комментарий к ней (уже произвольного объема), вмещающий все обоснование и все необходимые детали.
Другой бросающийся в глаза изъян – неумеренное использование новопридуманных терминов смутного содержания, вроде “смыслократия”, “динамический консерватизм”, “священная индустриализация”, “сетевая иерархия”. Тут имеет место вполне определенное проявление “калашниковщины”, т.е. стиля феерической трескотни, на который частенько сбивается “Доктрина” (хотя влияние других, более серьезных авторов, тоже налицо). Кстати, в “РД” на удивление мало ссылок. Можно даже подумать, что авторы писали “доктрину” с нуля, что, конечно, большая самонадеянность.
Но есть в “Русской доктрине” провал, который, как видится, перечеркивает то ценное, что в этом документе содержится. Речь идет о социальном строе, который авторы кладут в основу доктрины. Казалось бы, в столь подробном документе должно было содержаться обсуждение достоинств и недостатков основных альтернатив – социализма и капитализма, тем более, что Россия за последний век в полной мере прочувствовала оба варианта. Однако, ничего подобного в “Доктрине” нет. Речь идет исключительно о капитализме, и только о нем родимом. Социализм просто не рассматривается, и даже, за исключением маленькой главки “Четвертый проект. Советская цивилизация”, не упоминается. Да и там слово “социализм” используется походя, как другое название советского строя, а не как достойная рассмотрения социально-экономическая концепция
В этом отношении раздел “Русское хозяйство” (почти половина книги) представляет довольно странное впечатление. Видимо, автор раздела уверен, что принципиальный вопрос (капитализм или социализм) давно решен: рыночная экономика – единственное хозяйственное устроение человечества, как воздух – единственное, чем можно нормально дышать. “Коммунистические эксперименты” – вот единственные два слова, которых удостоилась социалистическая идея. Анализируется лишь современная геополититческая ситуация, и даются рекомендации, как в нынешних условиях подкорректировать нынешний капитализм, чтобы принять вызов времени. Любопытно, что советские экономические успехи вспоминаются довольно часто, но нигде не говорится, что они достигнуты за счет социализма.
Такое табу на социализм можно объяснить разве лишь тем, что вся “Русская доктрина” вышла из недр организации под названием “Русский предприниматель”, так что ориентация на капитализм в документе заложена, так сказать, по определению. Впрочем, есть и обоснования, которые, оказывается, лежат в глубинной психике русского народа:
“2. Однако мы народ индивидуалистов…
5. Соборность и общинность народа не означают тяготения его к стадному коллективизму. Община крестьянская происходила скорее от скученности населения, в связи с дефицитом пастбищ и плодородной почвы. В крестьянах, лишенных внешних скреп и нужды, заметно было скорее тяготение к слабым формам кооперации – ремесленным артелям, временным, сезонным бригадам, семейно-родовым союзам, совместным проектам между родственниками и соседями (строительство дома, моста, торговля сеном, совместные приработки).
6. Община не была прототипом советского колхоза, учрежденного сверху: русский крестьянин всегда платил налоги сам, а не всей общиной в порядке круговой поруки, сам обрабатывал землю, имел свой надел земли, свой скот….
7. При этом русские в своих социальных проектах нередко допускали элемент “коммуны”: таковы артельщики, “по-коммунистически” был устроен и небольшой русский монастырь. Однако, выходя на уровень, превышающий узкие рамки киновии или артели, русское хозяйство уже всегда не “коммунистическое”, а скорее “рыночное” в общепринятом смысле”.
Необходимо указать, что этот апофеоз русского индивидуализма основан на исторической неточности. Крестьяне платили подати подворно, и затем, со времен Петра I, подушно, но община зачастую переверстывала их, добиваясь большей справедливости. А главное, община, опять таки ради справедливой тягловой нагрузки, перераспределяла между крестьянами землю – их основное средство производства. Но тем не менее этот якобы русский индивидуализм подстегивал предпринимательство, так что делается вывод:
“По своей природе русский – предприниматель, однако поднявший свою предприимчивость на новую ступень, на служение высшим религиозным и политическим задачам. Ничего “непредпринимательского” в русском менталитете нет”.
Тут авторы намеренно соединяют два разных понятия: предприимчивость и предпринимательство, между которыми нельзя ставить знак равенства. Да, русский народ всегда и везде был смышленым и предприимчивым. Так, сами немцы отмечали исключительно умелую инициативу русских солдат в Великой Отечественной войне. Но предпринимательство – это понятие из другой области. Предприниматель – русский перевод слова “бизнесмен”. В самом тексте “РД” эти слова употребляются как синонимы. А бизнесмен, – он же капиталист, – это человек, прокручивающий деньги с целью получения прибыли. Бизнесмен, конечно, человек предприимчивый, но его предприимчивость эгоистична, что русскому менталитету претит. В “Доктрине” же делается попытка сориентировать наше образование на формирование положительного имиджа предпринимательства и вообще представить всю историю России как бесконечный многоэтапный бизнес-проект. Так что вся “Доктрина” – это бизнес-проект России, написанный предпринимателями и в предпринимательском духе
Впрочем, авторы “Доктрины” пытаются выйти из щекотливого положения. Они указывают, что бизнесмены могут быть разные – ориентированные на Россию и на Запад. Если цели первых благородны, они пекутся о долгосрочном хозяйственном развитии России, то цель вторых – ухватить сию минутную прибыль и перевести ее за рубеж, пусть даже ценой разрушения промышленности. Предложение авторов сводится к тому, что государство должно поощрять первых и наоборот, не давать лицензию на деятельность вторым.
Здравая мысль тут отчасти присутствует. Да, есть предприниматели, которые считают Россию своей родиной и, ведя бизнес именно на ее территории, хотят усиления и стабильности России. Есть также и другие, для которых Россия – “эта страна”, из которой можно и нужно выкачивать деньги. И, конечно же, всякий русский человек из этих двух выберет первых. Но авторы доктрины забыли, что именно такая война патриотически и космополитически ориентированных бизнесменов происходила в дореволюционной России. И что же? Оказывается, доля иностранного капитала в промышленности России неуклонно повышалась, также увеличивалась и доля еврейского капитала, который был фактически космополитическим. Так например, в области финансов к началу первой мировой войны русские частные банки влачили жалкое существование. Таким образом, история уже поставила эксперимент, который недвусмысленно показал, что русскому, патриотически-настроенному капиталу ничего не светит.
