Все большую популярность стала приобретать социал-демократия, действовавшая в рамках сложившейся политической культуры, предполагавшей полное изъятие радикальных установок из партийных программ. Одной из главных теоретических платформ этих партий стала доктрина австромарксизма, чье появление ознаменовало окончательное расхождение социал-демократической и коммунистической версий марксизма. Следуя традициям европейского «левого» реформизма, австрийские социал-демократы отвергли большевистскую диктатуру и разработали собственную концепцию, целью которой, по словам одного из основных теоретиков этого политического направления О.Бауэра, стало «целеустремленно, шаг за шагом постепенно строить социалистическое общество».[22] В случае прихода к власти австромарксисты намеривались использовать демократические методы управления в противовес большевистской диктатуре, а основные реформы направить на преодоление капиталистической модели роста без разрушения производственного аппарата, создание системы дифференцированных налогов (в первую очередь с состоятельных граждан и владельцев крупных форм собственности), расширение сфер здравоохранения, образования и социальной защиты, развитие профсоюзного движения, отстаивание суверенитета потребителей, блокирование тенденции к экономической и политической маргинализации масс.[23] Отказавшись от атеизма, австромарксизм занял лояльную позицию по отношению к религии[24], именно поэтому, например «левые католики», нашли для себя много ценного в бауэровских взглядах. Австромарксисты представляли свои концепции как наиболее реальные и эффективные средства трансформации существовавших экономических систем и заложили фундамент социал-демократических ценностей. Однако многие пункты политической программы австромарксизма обнаружили несомненное родство «правого» и «левого» реформизма, что повлекло за собой критику социал-демократических установок со стороны многих теоретиков.
Одной из серьезных альтернатив большевизму и социал-демократии стала набиравшая популярность в Европе теория анархо-синдикализма.[25] Традиционная линия социал-демократических партий и профсоюзов, где сформировалась разветвленная бюрократия, подвергалась анархистами резкой критике. По их мнению, социал-демократические профсоюзы несли на себе функцию атомизации, деполитизации рабочего движения, сокрытия его соотношения с «левой» революционной традицией. От обычных профсоюзов анархистские синдикаты отличал принцип децентрализации в противовес авторитаризму и элитаризму. Анархо-синдикализм вырос из тезиса о синтезе синдикализма и революционного движения, а главными теоретиками этого политического течения стали Э.Малатеста и Р.Рокер. Синдикализм «прямого действия» не был самодостаточной доктриной, а служил средством достижения анархо-коммунизма по П.А.Кропоткину. Синдикализм зачастую рассматривался как переходный этап к анархическому коммунизму. Э.Малатеста отрицал возможность того, что всеобщая стачка сама по себе заменит социальную революцию и экспроприацию, однако полагал, что революция не может быть стихийной, а должна созревать в синдикатах. В 1936 г. в Испании в ответ на военно-фашистский путч последовала социальная революция, ставшая непродолжительным анархистским экспериментом социальной реорганизации, предпринявшим, при всей своей противоречивости, попытку альтернативы как либерализму, так и «левому» авторитаризму. После подавления революции в Испании режимом Муссолини анархистские организации оказались на долгие годы обречены на существование в виде разрозненных группировок.
В этот период в Европе внутри «левых сил» произошла постепенная «реабилитация» института государства и принципов милитаризма – установок, еще за полвека до этого казавшихся немыслимыми для значительной части социалистов. Этому способствовал ряд факторов: поддержка многими «левыми» теоретиками политики своих национальных государств в первой мировой войне; размежевание анархистов; апологетика «пролетарского государства» коммунистическим режимом Советской России; вступление многих социалистов в правительства и парламенты своих стран; актуализация тезисов о необходимости государственного вмешательства в экономику, о прогрессивной функции государственного капитализма в противовес феодализму, о необходимости «переходного периода» на пути к социалистическому обществу. «Левые» и «правые» крылья появились практически во всех политических организациях, эта классификационная схема начала применяться повсеместно, порой без учета самоидентификации определяемых образований. Более того, социалистические убеждения перестали быть прерогативой «левых взглядов», сами социалисты разделились на «правых» и «левых». Происходило определенное сближение некоторых «левых» и «правых» группировок на почве неприятия либерально-парламентской системы, «правые» стали представляться более «приемлемыми» союзниками, чем недавние соратники, ставшие «ренегатами». Именно в это время (30-е гг. ХХ в.) в Германии, практически без противодействия социал-демократов, сформировалась идеология национал-социализма: кризис терминологии привел к тому, что «крайне правая» партия, руководствуясь популистскими принципами, включила в название своей доктрины слово «социализм». «С социологической точки зрения национальный или националистический социализм (национал-социализм = фашизм) суть не что иное, как абсурд», – писал в то время один из основоположников «левого» фрейдизма В. Райх.[26] Однако национальные и государственные ценности все больше становились доминантой политического развития большинства партий, и «левые» не были исключением.[27]
Вторая мировая война стала тем международным событием, которое заставило значительную часть «левых сил», в то время представлявших собой хаотичную массу идейно изолированных организаций, попытаться переосмыслить ряд теоретических установок. Четко выработанная политическая стратегия нацизма, эффективно реализованная на практике, противостояла конгломерату разрозненных «левых» теорий. Вероятно, это послужило основным рычагом реконсолидации «левых», как теоретической, так и практической.
В эти годы произошло становление «левого» антитоталитаризма. Многие теоретики (А.Грамши, В.Серж) подвергли теорию и практику тоталитаризма серьезному критическому анализу. В ряде случаев критика распространялась не только на фашистские диктатуры, но и на сталинский режим в СССР, «антиреволюционная» политическая ситуация в котором вызывала у многих социалистов если не полное отторжение, то как минимум неудовлетворенность и тревогу. В этот период художественная литература вновь стала средством выражения политических взглядов, появился жанр «антиутопии», прообразы которого можно обнаружить еще у Ф.Кафки. Однако произведения, например, такого классика этого жанра, как Д.Оруэлл, фактически, представляли собой «левую» критику тоталитаризма, выраженную художественными средствами. В «левую мысль» частично возвратилось негативное отношение к централистским установкам, институту государства и ведущей роли партии.
Вместе с тем, в условиях противостояния нацизму, произошла консолидация многих социалистов с либералами, что нашло отражение и в теоретической сфере: взаимопроникновение концепций долгое время считавшимися заведомо противоречащими друг другу привело к углублению терминологического хаоса и квазисимбиоза «левых ценностей» с «центристскими». Предпосылки этого возникли еще до второй мировой войны, истоки этих идей шли от теоретических воззрений Э.Берштейна, К.Каутского и Ж.Жореса. Так, еще в конце 20 х гг. ХХ в. К. Росселли выдвинул теорию либерального социализма, а в конце 30 х гг. ХХ в. А.Капитини и Г.Калоджеро разработали концепцию социалистического либерализма. Согласно этим учениям, либерализм и социализм исконно являлись не противоречащими друг другу, а взаимодополняющими. (28)
В атмосфере, возникшей после разоблачения ХХ съездом КПСС культа личности И.В.Сталина, во второй половине 50-х гг. ХХ в., европейские «левые» начали поиск новых путей к социализму, идеологически независимых от СССР. Некоторые социалисты выступили против тезиса об универсальности Октябрьской революции, а затем и против универсальности советской модели для переживаемой эпохи, считая «марксизм-ленинизм» серьезным искажением учения К.Маркса. В этих условиях для европейских компартий вопрос выработки собственной теоретической программы и соотнесения ее с проблемами единства коммунистического движения начинал приобретать особое значение. С целью адаптации коммунистической доктрины к социально-политическим и экономическим особенностям европейских стран и в соответствии с традициями их политической жизни сформировалась модель еврокоммунизма. Работы С.Каррильо стали попыткой системного изложения взглядов этого политического направления, в рамках которого диктатура пролетариата, революционный путь и тезис об уничтожении государства оказались неприемлемыми, взамен им провозглашались традиционные ценности либералов: демократия, плюрализм и права человека.[29] Еврокоммунисты выдвинули тезис об организационной, тактической и идеологической автономии каждой из компартий, о необходимости изучения особенностей развития коммунистического движения в каждой отдельной стране.[30]
