Встречавшийся с ним незадолго до его смерти Генрих Боровик вспоминал, что почти первые слова, с которыми обратился к нему Керенский, были: «Слушайте, господин Боровик, ну я вас очень прошу, ну скажите вы там у себя в Москве, у вас же есть серьезные люди, ну не бежал я в женском из Зимнего дворца, ну не бежал, я уехал на своей машине, сзади шла машина с американским флагом и так далее. Я поехал в Гатчину, чтобы поторопить войска для зашиты Зимнего дворца».
По воспоминаниям Г. Боровика, была в жизни Керенского и мистическая история с загадочным перстнем, который ему подарил «его французский приятель», из высоких кругов, а приятель этот получил этот перстень то ли от алжирского набоба, то ли от индийского набоба. И приятель, и набоб покончили жизнь самоубийством, а на вопрос: «Зачем же вы его носите?», Александр Федорович ответил, что «самоубийством надо заканчивать жизнь, когда ты молод и всем известен. Вот тогда о тебе будут помнить, может даже сотни лет», а так «никто и не заметит». Тем не менее, тяжело заболев, Керенский отказывался принимать пищу, что и привело к смерти. Фактически – самоубийство! Его и похоронили на кладбище, не принадлежавшем ни одной из конфессий. А перстень достался его секретарше, которая умерла, приняв большую дозу снотворного.
В эмигрантской среде также рассказывали, что, когда Александра Федоровича спросили, что бы он сделал, если бы снова оказался в 1917 году, он ответил: «Я бы повесил того Керенского».
Рабоче-крестьянская… Белая армия
7 ноября 1917 года к власти в России пришли большевики. Они объявили себя выразителями и защитниками интересов рабочего класса и крестьянства. Однако очень скоро выяснилось, что не все рабочие и крестьяне с этим согласны. В ходе Гражданской войны начались антисоветские восстания. Одно из них представляет особый интерес.
7 августа 1918 года вспыхнуло восстание на Ижевском оружейном заводе, через десять дней к ним присоединились рабочие соседнего Воткинского машиностроительного завода, а также крестьяне соседних уездов. Площадь охваченного восстанием региона была, по различным оценкам, до 35 тысяч квадратных верст. В армии восставших воевало до 30 тысяч человек. К ним примкнуло еще примерно столько же крестьян.
«Ижи» и «вотки», как их называли, проявляли чудеса героизма, и Красной армии подавление этого восстания стоило больших усилий и потерь.
Как же так получилось? Дело в том, что рабочий класс в России того времени, как и в любой другой стране, был неоднороден. На одном его «полюсе» была люмпенизированная масса, живущая в ужасающей бедности и получающая очень небольшую плату за свой тяжелый труд, и этим людям действительно, согласно Марксу, нечего было терять, кроме своих цепей, а на другом – «рабочая аристократия» (так их называл В. И. Ленин), высококвалифицированные рабочие, получающие соответственно вполне приличную зарплату. Кроме того, рабочие Урала и Прикамья обычно имели дома в заводских поселках, огороды и другие угодья, держали скотину, родственниками многих были крестьяне окрестных деревень. Существовали целые рабочие династии, где сын вслед за отцом становился рабочим не от безысходности, а потому, что гордился родителем, знал и любил свою профессию.
Боевое знамя ижевцев
Помимо прочего, Ижевский оружейный завод был одним из всего трех заводов России, производивших трехлинейные винтовки для русской армии. Среди его рабочих большинство было первоклассными специалистами. Они были в силу образования и материального положения независимы в своих суждениях и не склонны доверять первым попавшимся митингующим ораторам. Многие из них охотно слушали эсеров и меньшевиков, но большевики у них успеха не имели. Может быть, потому, что большевицкая агитация сводилась поначалу к идее все поделить, а для ижевцев это означало, что мастер, получающий большую зарплату за свою высокую квалификацию, должен будет делиться ею с тем, кто работает меньше или хуже.
Интересно, что, по свидетельствам очевидцев, на ижевском заводе дважды переизбирался и в конце концов был распущен Совет рабочих депутатов, потому что на выборах побеждали противники большевицкой власти. В результате большевики вынуждены были опереться на немецких и австрийских пленных, находящихся на заводе для выполнения подсобных работ. Вот как большевик А. П. Кучкин описывает поведение рабочих на митинге: «Когда ораторы, надрываясь, заканчивали лозунгами свою речь, в ответ было молчание. Аплодировали единицы. Спокойно выслушивали рабочие ораторов, спокойными оставались и к их призывам. Наши призывы, в которых мы всячески изощрялись, стараясь сыграть хотя бы на чувстве, повисли в воздухе. Добровольцев же записалось… один молодой, лет 18, рабочий, над которым ядовито смеялись другие, расходясь с митинга». Большевики призывали: «Если вы не окажете поддержку фронту, если вы железными батальонами не наброситесь на врага, то через несколько дней чехи и белогвардейцы будут здесь, в Ижевске. Ведь самый ненавистный враг для буржуазии, для контрреволюции – это рабочие!..» На что ижевцы отвечали: «Не надо было задерживать чехов! Пусть бы ехали на Дальний Восток – тогда бы не было и войны!.. Сами коммунисты виноваты!.. Идти брат на брата войной – не дело это!»
Ижевцев, делавших винтовки, невозможно было разоружить, не остановив при этом производство. Это, конечно, приводило большевиков в бешенство. Недаром они говорили: «Вот кончится война, все отправятся по домам, а ижевцы и воткинцы – по гробам!»
Формирующиеся Белые силы, конечно, не оставили ижевцев и воткинцев своим вниманием, прислав опытных офицеров. Таким образом, теперь они выступали не только как защитники своих домов и семей, но и как борцы с большевизмом в целом.
Вот как вспоминал о своих подопечных один молодой офицер: «Рабочие образовали роты, батальоны и полки, появились кумиры кулачных боев, вроде Коли Ложкина или Коли Смолина. Образовался (из-за недостатка патронов) отряд поножевцев. Ижи и вотки уходили из дома, возвращались, снова уходили, а когда с фронта потянулись на восток, пошли с обозами, на своих крупных хороших лошадях, с женами, детьми и швейными машинами. Дрались они с упоением, за раненых, пока их не вынесут, с ожесточением; своих офицеров они беспрекословно слушались, чужих не ставили ни в грош; в бою дисциплину понимали "с правом расстрела", но в тылу, входя в избу, называли командиров по имени и отчеству и запросто подавали руки.»
За своими командирами ижевцы и воткинцы готовы были идти, как говорится, в огонь и в воду. Например, в ходе боев за Уфу им неоднократно приходилось ходить в беспатронные атаки. В ходе тяжелых боев патронов достать было негде и приходилось рассчитывать только она свои штыки. Очевидец событий вспоминал: «Цепи шли по колено в снегу, казалось, красные перебьют их всех на выбор. Но подъем духа у ижевцев был чрезвычайно высок. И вот тогда бойцы батальона поручика Ложкина забросили винтовки за спину, вытащили из-за голенищ засапожные ножи и пошли с ними в атаку… на красных это произвело столь сильное впечатление, что они бежали, не приняв боя. Рядом другие ижевские роты шли в атаку как на праздник – с песнями и гармошкой, подтверждая известную пословицу "Помирать – так с музыкой."». Это событие описано и красными: «.особенно отличились роты 2-го Ижевского полка, которые, несмотря на сильный огонь, с песнями двинулись в атаку, причем впереди 1-го батальона, играя на гармони, шел пулеметчик Авакумов.»
Об этом эпизоде была сложена песня, которую пели на мотив «Варшавянки». В ней были такие слова: «Кто не слыхал, как с врагами сражался / Ижевский полк под кровавой Уфой? / Как с гармонистом в атаку бросался / Ижевец – русский рабочий простой?..»
Когда большевикам все же удалось захватить Ижевск и Воткинск, рабочие полки составили две наиболее боеспособные дивиции в колчаковской армии, позже они воевали в армии В. О. Каппеля, выходили на соединение с войсками атамана Семенова, а в 1922 году были в рядах последних частей генерала М. К. Дитерихса, которые покидали Россию.
Можно только представить, как не хотелось потом большевикам вспоминать парней с ножом за голенищем и с гармошкой (типичных представителей «окраины рабочей, городской»), идущих в рядах колчаковцев или каппелевцев.
Мальвина, повелительница кукол
Хотя «аристократические» юнкерские семьи в начале деятельности Гитлера смотрели на него самого свысока, большинство из них поддерживало его ультранационалистическую доктрину. Многие сестры и дочери германских аристократов с энтузиазмом примкнули к нацистам. И немало из них было втянуто в машину абвера, работники которого предпочитали вербовать женщин-агентов именно из титулованных и помещичьих семей.
Некоторые участвовали в операции, направленной на подрыв военно-морской мощи Великобритании до вступления в войну Соединенных Штатов.
